Линда Черри - Хроники Ники

— Значит, мы с тобой больше не будем…? — спросил Семен, спустя некоторое время, и в его голосе не было привычной веселости, только разочарование и тревога.

Я посмотрела в его удивительные глаза, вдохнула в грудь побольше воздуха и твердо сказала:

— Будем.

Во второй раз мы приехали на дачу еще засветло. Как обычно, болтая о всяких пустяках, мы зачем-то бросились исследовать чердак, рассматривая разные старинные вещи. Нашли патефон Настиной прабабки и несколько пластинок с романсами. Попытались завести его, но игла почему-то все время возвращалась в начало пластинки. А я чувствовала напряжение внутри, я ждала того, что будет дальше. Я хотела, чтобы сегодня все было идеально, чтобы мы горели в объятиях друг друга, чтобы мы были не просто друзья, решившие провести вместе время от нечего делать, а были как настоящие влюбленные, словно все всерьез и все навсегда. Но эти же мысли приводили меня в смятение, я опять вспоминала Д., и понимала, что с ним я не думала ни о чем таком и специально не настраивалась на любовный лад, все происходило само собой. Я просто знала, что он мой, а я его. А кроме того, я вспоминала поцелуй Макса и у меня немели челюсти от желания снова ощутить его вкус.

Когда мы Семеном добрались до постели, у меня в душе происходил едва ли не ядерный коллапс. Физически я была с ним, а в мыслях был то Д… то Максим. Семен пытался сделать что-то, чтобы возбудить во мне хоть какое-то подобие желания, но я не могла, просто не могла освободить свое тело и душу для него. В какой-то момент Семен вдруг отстранился от меня и тихо произнес:

— Ну что с тобой? Впусти меня…

И тут я разрыдалась в голос. Уже второй раз за этот месяц. Слезы брызнули резко и нестерпимо, поглощая меня всю. Казалось, что с этим слезами из меня уходит душа. Было так стыдно перед Семеном, но я не могла остановиться, и не могла сказать ни слова, только рыдала с подвыванием, и мои слезы капали ему на грудь. Он обнял меня и с силой прижал к себе, гладил по голове, целовал мои мокрые щеки, в общем, успокаивал, как только мог. И постепенно я стала приходить в себя, но продолжать начатое уже не имело смысла. Семен закутал меня в одеяло, а сам, полностью одевшись, пошел в кухню и включил чайник.

Потом мы пили чай, потом снова пили вино, и он, чтобы отвлечь меня, так забавно рассказывал какие-то, то ли — выдуманные, то ли настоящие истории, что я хохотала сквозь слезы как помешанная.

А потом я вдруг посмотрела в его глаза, и у меня словно что-то оборвалось внутри. О чем я вообще думаю, почему продолжаю гоняться за иллюзиями, когда все предельно ясно. Д. не вернется, как раньше не будет, надо жить сегодняшним днем. Максим, как призрак, и гоняться за ним бессмысленно. Он как дым, растворяется, едва появившись. Весь этот бред про любовь и предназначение, все эти душевные терзания, к чему они? Что если просто быть, спокойно принимать удары судьбы, и не стремиться объяснять каждый свой поступок какой-то там высокой целью? Что если иногда нужно позволить себе сделать что-то, что ты считаешь не совсем правильным?

В ярких глазах Семена я видела нежность, преданность и желание, мне оставалось только ответить на призыв, читающийся в его взгляде.

— Пойдем, — спокойно сказала я.

И больше не было никаких слез, никаких истерик и сомнений. Никаких безвкусных ласк и поцелуев, не находящих отклика. Словно кто-то протер чистым сухим полотенцем запотевшее стекло, а потом и вовсе распахнул передо мной окно в новый мир. И я увидела, наконец, своего визави настоящим и живым. И между нами сложилась полная гармония. Мы просто были — он и я. Жарко, нежно и долго, будто последний раз в жизни и мы последние люди на земле, и завтра настанет апокалипсис.

После, мы лежали в изнеможении, распластавшись на кровати — два тела, под холодным светом луны, проникающим сквозь ажурные шторы, покрытые причудливым кружевным узором из теней. В этом мистическом антураже я рассматривала свое обнаженное тело и удивительно красивого мужчину рядом, и все казалось нереальным, точно кадр из какого-то черно-белого фильма. Впервые в жизни я позволила себе это сделать — беззастенчиво разглядывать очертания голой мужской фигуры. Лунного света было достаточно, чтобы рассмотреть детали, и я постигала его облик с пылкостью юного неофита.

— Ты тоже это видишь? — вдруг тихо проговорил Семен.

— Что? — вздрогнула я.

— Полная луна! — зловещим шепотом сообщил он, — Говорят, она обладает магической силой.

— Так значит это из-за нее… — протянула я.

— Из-за нее что?

— Ты больше не дерево.

— Тогда может, повторим, в профилактических целях? — воодушевленно сказал Семен.

И, вопреки ожиданиям, мы продолжили наши изыскания в области невероятно чувственного секса, очевидно под воздействием полнолуния.

Последующие три дня я пребывала в радостной эйфории от того, что я не чувствую абсолютно ничего. Ни боли, ни тоски, ни мук совести и совершенно никакой любви. Все это я вылила в своих слезах на Семена, и он впитал все словно губка. Я была чистым листом бумаги, без единого темного пятнышка — сомнения.

Но спустя три дня, я почувствовала уколы беспокойства. Я ведь за это время даже не задумывалась, как дела у Семена. И хотя он тоже не интересовался на мой счет, я решила, что ничего страшного, если я первая выйду на связь. Просто так, без намеков, без желаний. Просто по-дружески. Я отправила ему сообщение «Как проходит твой полет? Что нового на планете Ияг?»

Он не перезвонил, а ответил мне сообщением на пейджер — «Привет! Есть дела на даче, помогаю отцу, потом уеду в командировку».

Больше сообщений я ему отправлять не стала. И он мне ничего не писал и не звонил.

Конечно, я ни на что особенно и не рассчитывала. Меня бы гораздо больше удивило, если бы случившееся между нами переросло в феерический роман, любовь и свадьбу на сто гостей. Я уже начинала потихоньку привыкать жить в мире, где молодые люди «просто хорошо проводят время», без особых страстей и ожиданий после. Я была благодарна Семену за то, что он сорвал с моих глаз эту отупляющую романтическую пелену и показал, как нужно жить в современном мире. Я, наконец, все поняла. Истина обрушилась на меня словно водопад. Я осознала это настолько ясно и трезво, что мне хотелось взлететь от облегчения. Я перестала верить в чудеса, знаки и прочую ересь. На смену нытью и горьким слезам пришло удивительное чувство освобождения, так что хотелось парить в небе и вопить: «Швобода! Швобода!» И я была так очарована своим новым знанием, что номер телефона Семена, который я совсем недавно тщательно заучивала, как-то сам по себе стерся из памяти.

[1] Томáс де Торквемáда — основатель испанской инквизиции, первый великий инквизитор Испании.

От чего немеют зубы,

Как дрожат от страсти губы,

Ты поймешь, когда поцелуешь грязь.

(с) Агати Кристи — «Грязь»

— А туда точно можно входить? — с сомнением спросила я, когда мы с Настей остановились у входа в подземный паркинг.

— Можно, ведь они там! Смотри, вон дорожка для пешеходов, идем! — уверенно ответила Настя, но вдруг остановилась. — Только давай договоримся, если Ян симпатичный, то он мой. Понимаешь, Серж, конечно классный, но явно не герой моего романа.

— Никто не герой твоего романа, кроме Илюши! — сочувственно сказала я, — На Яна я не претендую, будь он хоть трижды роскошный Аполлон!

— Почему? — удивилась Настя.

— Я решила больше не встречаться с музыкантами. Я решила вообще ни с кем не встречаться. Мне опротивели буквально все. Только музыка, стихи, песни! Все! — воскликнула я.

— Это называется сублимация! — сообщила Настя.

— Пусть так, но больше я никому не позволю вертеть мной, как тряпичной куклой. У меня не так много меня, чтобы раздавать всем направо и налево! — сказала я торжественным тоном. Настя посмотрел на меня с уважением.

Мы перешли проезжую часть въезда в паркинг и направились по дорожке ведущей вниз, мимо шлагбаума к будке охраны. Оказавшись возле нее, Настя постучала в окошечко согнутым указательным пальцем. Секунду спустя стекло отодвинулось, и за ним показалось хмурое лицо охранника. Разглядев Настю, он натужно изобразил подобие улыбки:

— Слушаю вас!

— Нам нужна студия «Диггер-продакшон», мы правильно идем? — спросила Настя.

На его лице изобразилось недоумение.

— Диггер-шмигер, девочки, что вы ищите? — проворчал он.

— Где тут парни волосатые репетируют? — уточнила я.

Охранник пожевал губу и лениво сообщил:

— Сейчас вниз, налево и потом еще раз налево, до конца. Красная дверь там, цветная, увидите.

— Как это: красная и цветная? — изумилась Настя.

— Он же сказал — увидите! — ответила я, и мы зашагали туда, куда указывал охранник.

Сделав два поворота налево по прохладному и гулкому помещению паркинга, мы действительно увидели металлическую дверь в стене, выкрашенную в красный цвет. На двери было множество разнообразных табличек, разноцветных надписей и наклеек. Особенно крупными и заметными из них были: знак радиации, знак «не влезай — убьет», «прием стеклотары», «комната 104», «часы работы…» и самая яркая «Диггер-продакшон-инкорпорэйтед».

Справа на стене, располагалась маленькая розовая кнопка звонка. Настя нажала на нее, и звонок залился колокольным звоном отчаянной силы.

— Это, чтобы слышать во время репетиций, — пояснила Настя с видом знатока.

Ждать пришлось недолго, почти сразу мы услышали скрежет замка, а потом дверь распахнулась, и на пороге появился субтильный паренек, на вид лет шестнадцати-семнадцати. Невысокий, с тонкими руками, торчащими из рукавов модной ярко-красно футболки, в черных джинсах и красно-белых кедах. Вся его одежда выглядела, словно только что из магазина — аккуратно, нарядно и вызывающе стильно. Волнистые, темно-русые волосы парня выглядели ухоженными и блестящими. Длинная густая челка падала ему на один глаз. Парень сделал шаг навстречу и сложил руки у себя на груди, как бы демонстрируя выпуклые, словно маленькие шарики, загорелые бицепсы.

— Я не заказывал девочек! — воскликнул он вместо приветствия, приятным баритончиком с легким металлическим отзвуком, словно в его горле вибрировали маленькие пружинки.

— Успокойся, мальчик, мы не к тебе, — быстро нашлась Настя, подхватив его нахальный тон.

— То-то я думаю, слишком красивые для меня, я обычно страшненьких вызываю, — продолжил парень.

— А ты умеешь делать комплименты! — усмехнулась Настя.

— Мы, вообще-то, к Яну, — смущенно обронила я.

— И снова — здравствуйте! Повторяю, я вас не звал.

— Так ты Ян? — спросила Настя с недоверием.

— А что, как-то иначе себе представляла? — паясничал он.

— Как минимум, старше лет на пять. Так мы зайдем? Нас Серж пригласил. Сказал, вам нужна бэк — вокалистка. Мы договаривались на три часа, — деловым тоном объяснила Настя.

— Ну, коли пришли, — сдался Ян, — проходите, раздевайтесь. Мельком он оглядел Настин короткий сарафанчик и мой топик на тонких бретелях. — Впрочем, можем обойтись и без раздеваний, так сойдет, обувь можно не снимать.

Он отступил вглубь помещения, пропуская нас внутрь. Мы вошли и огляделись по сторонам. Внутри гаража было просторно и светло, благодаря, большому количеству разнообразных прожекторов на потолке. Стены завешаны темно-серой тканью, в углу большой потрепанный диван с кучей подушек и этажерка, заваленная всяким хламом. В углу напротив письменный стол с компьютером, пара стульев. А еще по всей комнате были расставлены музыкальные инструменты! От восторга, я даже на секунду забыла, как дышать. Там было несколько разных гитар, синтезатор, барабанная установка и даже саксофон на изящной подставке. Кроме того, пара микрофонов на стойках, разнообразные колонки, мониторы и куча всяких примочек. Пол, конечно же, был увит проводами. В общем, настоящая репетиционная база, как в фильмах про рок-звезд.

— Кто будет петь? А кто танцевать? — осведомился Ян, с деловым видом усаживаясь за синтезатор на круглый стульчик без спинки.

Я обратила внимание, что он как-то принужденно распрямил правую ногу. Ян моментально проследив за моим взглядом, пояснил официальным тоном:

— Десять лет назад, автомобильная авария, множественные переломы, воспаление, гангрена, очень качественный протез. Жить и любить не мешает! — и он вдруг весело подмигнул, — Петь-то будем, не?

Я ошарашено молчала.

— А сейчас тебе сколько лет? — вовремя нашлась Настя.

— Двадцать семь, а что? — переспросил Ян.

— Больше семнадцати не дашь!

— Еще одно последствие аварии, я перестал стареть, — ухмыльнулся он, — скоро вам будет тридцать, а мне пятнадцать! Так что, давайте успевать общаться, а то я со старушками как-то не очень.