И вот теперь она, наконец, добралась, и осталось только дойти до дома Саши. С пасмурного осеннего неба начал накрапывать противный мелкий дождь, но Настя не обращала на тот внимания. Втянув голову в плечи, она заставляла себя делать новый шаг, пока, почти не веря, что сделала это, Настя не повернула в такой знакомый двор.

Откуда взялись сил? Кто смог бы объяснить это ей? Но Настя побежала, забыв про боль в плече и ногах, про усталость и голод, про то, как сильно болела голова. Она буквально взлетела на нужный этаж и, подбежав к двери, начала терзать кнопку звонка.


Прошло, наверное, минут десять, прежде чем она осознала, что дома никого нет. И это понимание обрушилось на нее, сбив с ног и забрав дыхание. Настя медленно сползла на пол, опираясь спиной о стену, и уселась под дверью. Ее глаза бессмысленно рассматривали узор из коричневой и рыжей плитки, которой был выложен пол. Сколько она так сидела — Настя не знала. Она просто не понимала, что делать, куда идти. И решила ждать, пока не вернется Саша или тетя Наташа. О том, что они могли уже просто уехать, Настя старалась не вспоминать. И неизвестно, сколько бы ей пришлось сидеть под этой дверью, если бы, поднимаясь на свой этаж, ее не увидела бы бабушка Аня.

— Настя?! — Пожилая женщина, видимо, настолько удивилась, что выронила сумку и прижала руки к сердцу. — Девочка моя. Это ты?! — Она бросилась к Насте.

— Я.

Настя даже не подняла глаз. У нее не было сил ни на радость, ни на вежливость. Все, чего ей сейчас хотелось — свернуться клубочком и уснуть прямо здесь, на сухой тряпке, которую тетя Наташа всегда использовала вместо коврика для вытирания ног.

— Что же ты тут делаешь? Тебя же забрали. Как же… — бабушка Аня тяжело опустилась на колени напротив Насти. — Они тебя так искали. Так искали. А никто ничего не мог сказать. Сашка просто с ума сходил.

— Я сбежала, бабушка Аня. Из приюта, — прошептала Настя. — И заблудилась. А где они? Почему никто не открывает?

— Они? — пожилая женщина грустно посмотрела на Настю. — Они уехали, доченька. Уже месяц, как. В Россию.

Уехали. Месяц. Она опоздала на целый месяц…

Настя ощутила, как головная боль сменилась головокружением.

Что же ей теперь делать? Куда идти? Сашка…

— Я не хочу назад. Не вернусь! — отчаянно замотала головой Настя, ощущая ужас и почти физическую боль от того, что рядом нет друга.

Стены подъезда как-то странно закружились вокруг нее, бабушка Аня что-то говорила, но Настя не слышала уже слов. Ей вдруг стало спокойно, ушла боль и чувство голода. Все ушло, кроме отчаяния. А потом в голове стало как-то пусто и темно, и она перестала понимать, что происходит.

* * *

Наше время

Он не помнил, боялся ли так хоть раз в жизни. Нет, наверное, нет. Все его страхи и опасения, чаще всего, были связанны с результатами игр, с возможными итогами трансферов и переговорами между его агентом и владельцами клубов. Страх перед игрой всегда был бурным. Даже не страх, а предвкушение, ожидание и опасения, уверенность в том, что сделаешь все возможное, хоть зубами, но вырвешь победу у противника. Любой ценой будешь добиваться ее.

Это, скорее, было предвкушение игры, пусть и с разумными, допускаемыми сомнениями, а порой, и с вовсе неразумными суеверными приметами. С бешеным бурлением адреналина в крови, и с хладнокровным просчетом вероятных ходов и тактики соперников. Но там, как и почти в любой ситуации в его жизни, все зависело от самого Александра. Его поступки и решения влияли на исход, и он мог управлять своей жизнью.

Сейчас же от него ничего не зависело. Словно бы Александр вновь стал тем тринадцатилетним пацаном, у которого забрали лучшего друга, человечка, который был ему бесценно дорог и жизненно необходим. И теперь, как и тогда Александр не мог ничего сделать, чтобы что-то изменить. Только ждать.

Но тогда он хоть мог искать, хоть к чему-то стремиться и двигаться, а сейчас — лишь сидеть на колченогом стуле у кровати и смотреть на непонятный монитор, писк которого в этот момент, похоже, оставался его единственной связью со Стасей.

— Саша…

Он с удивлением обернулся на тихий и неуверенный голос матери, не понимая, откуда она здесь взялась? Они с отчимом сейчас, вообще, должны были находиться у себя дома, в Канаде. А вместо этого — она стояла в дверях палаты и немного неуверенно, но с любовью и состраданием смотрела на сына. И даже виновато, что странно, словно бы хоть в чем-то здесь была ее вина.

— Мам, ты откуда? — хрипло прошептал он, пытаясь сбросить с себя ощущение безнадежной усталости.

Оглянулся. Только сейчас понял, что один в палате, и нет другого “ожидающего” хоть какого-то изменения в состоянии Насти. Встал с этого дурацкого стула, растирая заросшее щетиной лицо. И ничего не дрогнуло, даже стыдно не стало, что не брит. Хоть и дал себе слово, кода понял, что уже не восстановится после травмы, что больше никогда не будет ходить «пещерным человеком». Теперь же ему не надо думать о всяких глупых приметах, которыми успели забить голову тренера и партнеры по командам, пока Сашка метался по свету.

— Ты что тут делаешь? — растерянно спросил Александр, потерев затылок. Взбодриться не выходило.

— Мне Вероника позвонила, — так же тихо, как и он, ответила мать.

Александр скривился при одном имени бывшей невесты.

— Она пыталась попросить, чтобы я на тебя повлияла. Но я отказалась об этом даже заикаться. А когда поняла, что случилось и с кем… — его мама посмотрела на Александра с искренней тревогой и сочувствием. — Мы с Димой сразу же взяли билеты и вылетели первым же рейсом.

— Не стоило… — Александр тяжело вздохнул, стараясь собраться с мыслями. — Все равно помочь не сможете, а столько хлопот и… Спасибо, мам. — Он вдруг, совсем как в детстве, крепко ее обнял.

Только вот теперь, не он, а она прижимала к его груди свою голову с первыми седыми прядями. Теперь уже мама едва доставала ему щекой до плеча, но в этот момент, от навалившегося отчаяния и неизвестности, от незнания, как еще помочь Насте, он вновь ощутил себя мальчишкой, которому так нужна поддержка матери. Ее ободрение и непоколебимое заявление, что все обязательно наладится и будет хорошо. Только так, и никак иначе.

Правда, как взрослый и немало повидавший человек, Александр прекрасно понимал, что так редко бывает.

— Ну что ты, сынок, — мама и сама его крепко обняла. — Я же знаю, что тебе нужна наша поддержка. И Насте… — он удивился, заметив, с какой осторожностью мама перевела глаза на кровать.

Словно боялась чего-то. Чего? Лицо Насти не пострадало. Так, пара ссадин. Да и, вообще, вот так глядя на нее, неподвижно лежащую на кровати, сложно было поверить, что эта женщина находится сейчас между жизнью и смертью. Разве что бледность, даже какая-то желтизна кожи, наталкивали на мысль о болезни. И еще тишина в палате, нарушаемая лишь этим треклятым попискиванием аппарата.

А казалось, что она просто спала.

Будь оно все проклято!

У Александра был когда-то друг, который вот так же «уснул», приложившись головой о лед в очередной драке во время игры. И больше не «проснулся». Его просто отключили от аппаратов в итоге. Так-то мужик, тренированный спортсмен, сильный и накачанный. А это — Настя. В ней же, наверное, и шестидесяти килограмм нет, а Вероника вытолкнула ее на дорогу. Его Настя против машины, весом в тонну…

Александр зажмурился, пытаясь прогнать из памяти картину, которая преследовала его эти два дня и ночи.

— Мам…

В этом коротком слове было столько всего, что и не расшифруешь, и не разберешься. И горе, и боль, и страх, и дикая, отчаянная нужда, мольба о поддержке.

Мама ничего не спрашивала, просто обняла его крепче.

Они так простояли какое-то время, пока Александр, сумев-таки сглотнуть комок в горле и прогнать подальше страх, не нашел в себе силы отстраниться. Со страхом и отчаянием у кровати Стаси ему делать нечего, ей нужна вся его сила. И не только его.

Слабо улыбнувшись матери, он вернулся к своему стулу.

— Сашенька, — мать подошла к подоконнику и поставила туда свою сумку. Говорила она все так же шепотом, словно боялась разбудить Настю. — Почему ты нам не рассказал? Не позвонил? Не сообщил, что вы встретились?

Александр криво улыбнулся, с опаской откинулся на спинку своего стула.

— Не знаю, мам. Честно. Все так закрутилось, завертелось. Я просто не успел. И эта проклятая Ника… — он придушил ругательство, из уважения к матери. — Своими руками ее прибил бы. Честно.

Мама кивнула. Помолчала.

— Вы давно встретились? — так же тихо и как-то очень осторожно спросила она.

— Нет, — Александр покачал головой. И даже усмехнулся, несмотря ни на что. — Еще и неделя не закончилась, кажется.

Ему самому не верилось, что прошло так мало времени. А без Насти уже не мог дня представить…

Он очень осторожно обхватил пальцами неподвижную и холодную руку.

— Она тебе рассказала?

Саша обернулся к матери.

— Что именно? — не поняв вопроса, переспросил он.

Мама смотрела на него напряженно.

— Вы с ней говорили о прошлом? О том…

Александр скривился.

— Нет. Честно, не до того, как-то было. Хоть я хотел… Но не сложилось, не было времени, толком, — ответил, не поворачиваясь к матери, все всматриваясь в неподвижное лицо.

— Саша…

Мать тяжело вздохнула. Посмотрела на Настю, словно в чем-то сомневаясь. А потом — вновь перевела глаза на него.

— Саша, — уже иначе, решительней и громче проговорила она. — Думаю, я давно должна была тебе признаться. Но все боялась, считала, что дело давнее, и не имеет уже значения. Надеялась, трусливо, конечно, что это уже не важно. Но сейчас…

Александр пока ничего не понял и понятия не имел, о чем это решила говорить мать. Но постарался не перебивать, прекрасно зная, что мама просто собирается с мыслями. И он ждал, продолжая согревать своими руками ладошку Насти.

— Это я попросила ее уйти, — вдруг, одним махом выпалила мама, опустив глаза. — Я знала, что она мне не откажет, после всего. И пришла к ней. Объяснила. И Настя послушала.

Александр нахмурился, ощущая внутри неприятную горечь и холод:

— Мам. Ты о чем? О чем ты ее просила? Когда?

— Тогда, — мама неуверенно облизнула губы. — Когда мы вернулись на лето, чтобы квартиру продать. Когда ты ей предложение сделал. Настя никогда бы от тебя не ушла. Это я ее попросила.

— ЗАЧЕМ?! — он и сам не понял, как начал орать. — Зачем, мама? — переспросил Александр тише, стараясь взять себя в руки. — Ты знаешь, как я злился тогда на нее? Как обвинял? Господи! Да ты же лучше всех это знаешь? Ты же утешала меня! ЗАЧЕМ?

Мать посмотрела на него с грустью и тихой болью:

— Я твоя мать. И мне казалось, что я лучше знаю, что тебе нужно. Понимаешь, Дима говорил, что ничего толкового не выйдет, и все спортсмены, которые женились так рано — сходили с дистанции. В большинстве случаев, на их карьере можно было ставить крест. А ты так хотел всегда стать хоккеистом. Кто из нас не влюблялся в молодости? Я прекрасно знаю, как голову кружит, но потом все проходит. И я хотела уберечь тебя от ошибки. Ты мой ребенок. Я хотела тебя защитить, не дать совершить глупость.

Александр не мог поверить в то, что слышал. Его мама. Женщина, которая, казалось, всегда понимала его, как никто. Человек, которому он верил безоговорочно. Она решила за него. Сделала выбор за него и за Настю.

— Как ты могла? — недоверчиво переспросил он, все еще не до конца это осмыслив. — КАК ты посмела решить за меня?

— Тебе был восемнадцать, Саша! Перед тобой была вся жизнь и тысячи шансов! — мать вскинула голову и посмотрела на него с вызовом. — Я не хотела и не могла допустить, чтоб ты загубил это все только потому, что влюбился в первую девчонку, с которой переспал. Даже если это и Настя!

— И ты решила за нас? Не дала нам ни одного шанса, чтобы попробовать?! — он аккуратно отпустил руку Насти, и сжал кулаки, стараясь овладеть вспыхнувшим гневом. — Ты говоришь, что я мечтал о хоккее?! О ней, — Александр указал рукой на Настю. — О ней я всегда мечтал гораздо больше! Господи! Я шестнадцать лет ее не видел, иногда, даже месяцами не вспоминал, а увидел — и все, как со всего размаху об лед приложился, понимаешь? Я вдохнуть не мог, когда ее увидел. Придумал какой-то дурацкий предлог, чтобы приехать, выведал ее адрес окольными путями. Думал, спрошу, почему все так вышло тогда, и уйду, — Александр хрипло и насмешливо рассмеялся, вспоминая свои наивные планы. — И не смог! Понимаешь?! Я даже разозлиться не смог за то, что она меня когда-то бросила. Хотелось перед ней на колени встать и попросить прощения за то, что так долго где-то шлялся.