Настя улыбнулась — это было очень щекотно. И безумно приятно. Даже пальцы на ногах сжимались от этой сладкой ласки.

— Для девчонки, конечно, — со смешком добавил Саша и накрыл ее рот своим до того, как Настя успела возмутиться.

И лег совсем сверху. А дальше ей стало не до мыслей или страхов, или шуток. Настя все превратилась в ощущения. Было и неприятно, и больно. И жарко, и влажно. И еще — классно. Здорово так, что никакими словами не описать и не рассказать. И не потому, что она прям что-то эдакое испытала — просто ощущение Саши на ней, в ней; его рук, его поцелуев; звук его срывающегося дыхания и жар кожи, трущейся друг о друга — все это породило в ней смесь таких чувств, эмоций, что кричать хотелось. Но она прикусывала язык, боясь, что соседи услышат. Правда, стоны сдержать не могла. Потому что каждое движение, каждый толчок Саши в ее тело — отдавался такой смесью боли, жара, непривычного, почти нереального удовольствия, что молчать не получалось. И Сашка стонал. И целовал ее. И шептал, как любит ее, и какая она классная.

И плевать, что было немного больно. Это того стоило. Настя и сильнее боль готова была потерпеть. Потому что нереально обалденно чувствовала себя.

И хоть это все продолжалась не особо долго. И можно было даже подольше, потому что Насте показалось, что она только-только начала улавливать в себе какие-то новые изменения и ощущения — все равно, ни на секунду не пожалела ни о чем.

Наоборот, поняла, что просто обожает Сашу, который сейчас, тяжелый-тяжелый, лежал на ней, придавив всем своим весом. Их дыхание затихало синхронно, слаженно, хоть они и не добивались этого. И каждому отдавалось в груди эхом биение сердца другого.

— Обещаю, в следующий раз и тебе будет классно-классно, — сиплым голосом, которого Настя ни разу не слышала от него, вдруг пообещал Сашка. Будто поклялся. И нежно поцеловал ее обкусанные губы.

— Мне классно, — ответила она, вдруг поняв, что и у самой голос сипит. Протянула руки и зарылась пальцами в волосы на его затылке.

— Значит, сделаю еще класснее, — не сдался Саша с улыбкой.

Приподнялся на руках и обнял ладонями ее щеки, глядя на Настю с такой любовью, такой нежностью.

Она улыбнулась в ответ. Счастливая-счастливая.

И не осталось ни неловкости, ни неуверенности, ни стеснения. Только это парящее ощущение тепла и нереальной радости, в котором им обоим было безумно комфортно и хорошо.

ГЛАВА 10

Наташа смотрела на своего сына, слушала Шурика, который только что сообщил им, что собирает расписаться с Настей, и ощущала, как внутри появляется ужас. Настоящий страх о будущем сына.

Как же до этого дошло? Как?

Но она молчала. Молчала и слушала, как ее муж говорил с ее же сыном:

— Саш, я выслушал, и услышал твое мнение. Попробуй и ты сделать это для меня. Уверен ли ты? Тебе только восемнадцать. Насте, — Дима поджал губы. — И того меньше. А ты не хуже меня знаешь, чем чаще всего заканчиваются настолько ранние отношения у спортсменов. В лучшем случае — разругаетесь в пух и прах, потому что никакая девушка не выдержит твоего графика, когда ты дома будешь появляться хорошо, если два раза в неделю. А так и будет, если руководство команды подпишет с тобой настоящий контракт. И мы вроде бы к этому и стремились?

Дима внимательно глянул на Шурку. Тот слушал отчима, Наташа это видела, но и не слышал, будто. Что она, сына своего не знала?

Знала. В том и проблема. Потому и боялась так все это время.

И вот оно — подтверждение, что не ошиблась, не зря опасалась.

А Дима тем временем продолжал «увещевать» Шурку:

— А о Насте ты подумал? Ты же сам понимаешь — тебе надо будет отдавать команде и игре все силы. Все. Конкуренция… не мне тебе говорить. А ей шестнадцать, чужая страна, чужой город, и практически никого знакомого. И тебя почти все время не будет? Думаешь, ей это легко дастся? Как она это перенесет? Выдержат ли ваши отношения и чувства такое испытание? Любой девушке хочется внимания, частого общения с любимым человеком, общих интересов и дел. А так… Если бы вам было хоть по двадцать. Ладно, если бы она была хоть немного старше. — Дима упер подбородок в ладони. — Я не уверен, что это хорошо закончится, Саш. И не потому, что в вас с Настей сомневаюсь. Просто опыт и жизнь, статистика — не очень обнадеживают. В таких ситуациях часто начинаются ссоры и обиды, вроде бы глупые и мелочные, но постепенно перерастающие в большие конфликты и обиды. И разрушаются, теряются те чувства, которые стоило бы сохранить. Даже у взрослых и состоявшихся людей. Может, не будем так торопиться, а? Тем более после пары месяцев всего. Давайте, сейчас разъедетесь, побудете хоть недельку порознь, вы же с Настей не расстаетесь с дня нашего приезда больше, чем часов на десять. Остынете немного, подумаете. Никто же вам не запретит общаться — я сам помогу тебе, если что приезжать сюда, или ей к нам. Все равно когда ты на сборах — ей тут лучше, с друзьями, с той же Анной Трофимовной…

Наташа посмотрела на сына, наверное, все же надеясь, что он послушает отчима, которого очень уважал и чье мнение всегда ценил. Однако сейчас Шурик только уверенно улыбался, пусть и не перебивал Диму. И Наташа видела по его глазам, что сын остался при своем мнении.

— Мы справимся. Я серьезно говорю. Мам, ну ты же меня понимаешь?

Шурка посмотрел на нее и подскочил с дивана с такой энергией и энтузиазмом, словно просто не мог усидеть на месте. Но это не выглядело нервно или неуверенно. Казалось, что из ее сына просто плещет энергия, бурлящая, веселая. И он хочет ею со всем миром поделиться, потому что в себе не в силах удержать.

Наташа понимала, потому что знала это чувство. Эйфоричное, сбивающее с ног счастье, такое большое, такое необъятное, что погружаешься в него с головой, тонешь, захлебываешься, и менять ничего не хочешь, потому что никогда себя таким счастливым не чувствовал. Таким всемогущим и непобедимым. Способным на все. Хоть страну пешком перейти.

Наташа слишком хорошо знала это ощущение потому, что сама когда-то испытывала его. Когда встретила и влюбилась в отца Шурки. Ничего не видела, кроме него. Ничего не замечала. И замечаний подруг, намеков на то, что ее любимый неравнодушен к выпивке, что слишком уж «широк душой» и погулять любит — не слушала. Не желала слышать просто.

И чем это закончилось? Где теперь то счастье? Сколько боли, обид, страха за ребенка, на которого муж поднимал руку, горечи и ревности принесло ей то эйфоричное и всепоглощающее ощущение первой влюбленности?

Ее чувство к Диме было иным, более спокойным, не менее сильным, не менее глубоким, но не таким бешеным, не таким порывистым. Взвешенными чувствами двух взрослых людей, которые видели жизнь и понимают о ней много. Которые действительно стремятся понять друг друга и подстроиться. И даже то, что судьба не подарила им общего ребенка, они выдержали стойко, хоть обоим хотелось. Но у Димы обнаружились проблемы со здоровьем. И хоть они лечились, врачи не давали обнадеживающих перспектив. Но и с этим они примирились и справились. Да и Шурку Дима любил, как родного сына, и давал ему столько внимания, терпения и поддержки, что Наташа нарадоваться не могла.

Сколько подростков способны на такое терпение?

Нет, ей нравилась Настя, она была хорошей девочкой. Но судьба и будущее сына волновали Наташу сильнее.

Шурка продолжал говорить о том, что все продумал, рассказывал о своих планах, о том, что расписаться с Настей хочет. Без всякой там пышности. И она так же хочет. И они друг друга с полуслова понимают. И, вообще, они выдержат, потому что и сами об этом думали, что трудно и сложно будет. Но главное ведь то, что они друг друга любят. А значит справятся.

Наташа подавила горькую усмешку — не всегда любви бывает достаточно.

Она это уже знала. И, видит Бог, как же она не хотела, чтобы сын на себе повторял, прочувствовал все то, что довелось пережить ей, чтобы осознать эту истину.

— Александр, давай так, — Дима поднялся следом за пасынком. — Пойди, пройдись, подумай еще раз. С Настей поговори. И потом мы еще раз все обсудим.

— Хорошо, — беспечно кивнул Шурка, явно и не собираясь менять свое мнение. — На тренировке встретимся.

Он махнул им на прощание и ушел. Наташа даже не сомневалась, что пошел сын к Насте.

— Что ты думаешь? — впервые за последние полчаса спросила она, повернувшись к мужу.

— А что тут думать, Наташ? — Дима сел около нее и нежно обнял. Она опустила голову ему на плечо. — Это не особо хорошая идея. И для них обоих прежде всего. Знаешь, Настя же не уверенная в себе девушка лет двадцати пяти, которой будет достаточно пары свиданий в неделю, а то и реже. И которая при этом будет понимать, что это не в ней проблема, а просто расписание такое, график. Да и видела ты ее — она же на Сашку, как на божество смотрит. Выдержит ли она? Поймет? Не знаю. Когда вокруг никого нет, а его она чаще в трансляциях чемпионата видеть будет, чем в живую. Чаще всего такие отношения заканчиваются постоянными ссорами и скандалами, упреками. Как я Сашке и говорил. Да и сам Сашка… Ну, насколько он понимает, что жена — это не отчим и не мать, которым махнул, вон, как сейчас, и пошел. Уехал на месяц на сборы, или пришел ночью с тренировки никакущий, а они все понимают и слова не скажут. Понимает ли он, что такое семья? Тем более, если собирается вырвать Настю из родного города, страны? Не знаю, Наташа, — снова повторил Дима, прижавшись губами к ее лбу. — Но не могу ему просто запретить и сказать, что это блажь и дурь. Я помню, как он, четырнадцатилетним пацаном плакал на льду, когда ее забрали. Я помню это. И… Просто не могу.

Дима вздохнул и замолчал.

Молчала и Наташа.

Она тоже помнила, как было больно ее сыну тогда. Но сейчас, много повидав в жизни, она подумала о том, что иногда лучше перетерпеть несколько дней боли, чем загубить всю жизнь. Дело молодое, переживут, пройдет, забудется. Сколько у Сашки еще влюбленностей будет? У них и сейчас вокруг парней из команды девчонок полно крутится, а дальше что будет? А ему только восемнадцать.

Наташа не хотела делать своего сына несчастным. Просто знала, что иногда в юности ты не видишь и не понимаешь того, что со стороны и с высоты возраста — очевидно. И потому поняла, что ей придется как-то это решить. Может быть, поговорить с Настей.


Настя никогда не думала, что счастья может быть столько, что его не вместить. Не объять, не впитать в себя. И даже стыдно немного было, что она настолько счастлива, и спрятать ото всех все еще хотелось — так и не привыкла она показывать и хвастать своей радостью. И хоть Сашка посмеивался над ней из-за этого, хоть пытался ее убедить, что зря она так стесняется — ничего не могла Настя с собой поделать. И в присутствии матери Саши все время тушевалась, пусть и знала ее столько лет, а все равно, как-то неловко себя ощущала, несмотря на то, что тетя Наташа всегда была приветливой и радушной с ней. А все из-за этого счастья.

И, наверное, потому Настя удивленно и смущенно смотрела сейчас на мать любимого, пришедшего к ней в гости совершенно неожиданно.

Бабушки Ани дома не было, а Саша ушел вместе с Димой на какую-то встречу с нотариусом, насчет квартиры, ведь и он являлся ее совладельцем по закону. А значит, и его согласие было необходимо в сделке, с вероятными покупателями квартиры, которые вроде бы нашлись.

Видимо, тетя Наташа заметила ее растерянность:

— Настя, я специально сейчас пришла, — как-то слабо улыбнувшись, тетя Наташа прошла в кухню и села на табурет. — Мне очень хочется поговорить с тобой, чтобы никто не вмешивался.

Настя кивнула, пусть и не очень понимала, что мать Саши имеет в виду. Но, будто подсознательно, испугалась, почему-то не ожидая ничего хорошего от этого разговора.

Тете Наташе, кажется, было довольно и этого кивка.

— Я думаю, ты знаешь о планах, которые строит Шура на ваше будущее?

Настя опять кивнула. Еще менее уверенно.

Тетя Наташа улыбнулась чуть шире. Но эта ее улыбка, она была какой-то совсем невеселой:

— Вот об этом я и хочу с тобой поговорить, Настя. Ты очень хорошая девочка и всегда была нам близка. Но я хотела бы знать, то ты думаешь по поводу этих планов?

Настя не знала, что ответить матери Саши. И почему-то молчала. И хотела, вроде бы что-то сказать, а рот не могла открыть. Было в голосе тети Наташи что-то такое, что морозом прошло у Насти по позвоночнику. И от этого она снова стала ощущать себя какой-то… ну, не второсортной, но словно не очень отвечающей уровню окружающих. Опять вспомнила, что она никому не нужная и «потерянная» сирота из приюта, хотя тетя Наташа ничего такого и не говорила.