Настя улыбнулась в ответ, вдруг заметив, что в дверях палаты тихо стоит Валера. У него в руках был какой-то непонятный… Поднос? Или что-то типа этого, накрытое крышкой. Интересно, как давно стоит? Точно ведь, не хотел мешать, любимый.

Увидев, что она его заметила, Валера улыбнулся и подмигнул ей.

— Саш, ну ты что, тебе еще столько работы в национальной лиге предстоит, сборную поднимать надо. Дел будет… А мы тебе игроков отправлять станем, — улыбнулась Настя, вдруг почувствовав радость и облегчение от того, что любимый вернулся.

— Вот-вот, Верещагин, работы — непочатый край предстоит. Включайся, — хмыкнув, согласился Валера, проходя мимо Саши к ней. — Давай, егоза, тебе поесть разрешили. Будем сейчас смотреть, что ты захочешь из того, что можно, — улыбнулся Валера.

И по этой его усмешке Настя поняла, что вкусного в том подносе не так и много.

ЭПИЛОГ

Настя пыталась рассмотреть рисунки, которыми были украшены и стены, и подоконник, и даже столик в палате. Не все удавалось увидеть нормально: и плотный «воротник», которым ей зафиксировали шею, мешал свободно вертеть головой так, как ей хотелось бы, да и просто, глаза еще слезились от длительного напряжения. Зрение немного подводило, расплываясь. Врачи говорили, что это может беспокоить ее какое-то время. Да и острота зрения может упасть.

Настя вначале немного занервничала. Но с Валерой же просто невозможно долго переживать. Любимый сделал удивленное лицо, завидев ее волнения, а потом так хитро улыбнулся, посетовав, что ей придется первой в их семье очки подбирать. Но он обязательно поможет выбрать Настеньке самую красивую оправу. И, вообще, как это она до сих пор без очков обходилась? Учительница же. Да сама должность обязывает! Непорядок, можно сказать. Не позволяла детям ощутить всю серьезность их классного руководителя…

В общем, превратил все в цирк и шутку, заставил ее рассмеяться так, что глаза от смеха уже слезились и все равно ничего видно не было. Ну что за человек?! Как умудряется сохранять позитив? В любой ситуации оставаться оптимистичным.

Ее муж. Перед Богом.

Священник не отказался их повенчать позавчера. Конечно, вышло все не совсем так, как было бы в нормальных условиях. Но для Насти не внешнее уже имело значение. Все действительно очень меняется, когда смещается «угол зрения». А особенно, если этот угол перемещается на больничную кровать. Глобальная переоценка ценностей, когда видишь затаенную опустошенность и боль, вперемешку с радостью в любимых глазах.

Сейчас Валера был счастлив. Она точно знала. Видела в каждом его движение, улыбке, жесте. И ей это доставляло такое удовольствие, какого Настя даже представить не могла. Конечно, у них еще будет официальная «гражданская» свадьба. Никто не отказывался, даже мысли подобной не допускал. Но это потом, и больше даже для друзей и знакомых. А для них двоих и то таинство, что провел батюшка в этой небольшой палате интенсивной терапии — было удивительным и прекрасным.

Конечно, чего себе Настя никогда и представить не могла, так это того, что на ее венчании будет присутствовать Саша. Вот уж точно, что жизнь не предугадать человеку, чего бы сам себе не напланировал.

Они с ним еще разговаривали. Теперь уже о другом: он рассказывал о том, как занимался, тренировался, карьеру строил. Как учил себя к переездам легче относиться, к тому, что постоянно мотаешься по свету. Как нелегко было к каждой новой команде привыкать, сыгрываться. И заново доказывать всем вокруг, что стоил и вложенных денег, и надежд тренеров и хозяев, решивших «купить» перспективного игрока.

Настя вроде бы и знала обо всем этом, но со стороны. А вот так, близко, не вникала. Тоже ведь изматывающее, сложно. Далеко не каждый с таким ритмом жизни и темпом справится. С такой нагрузкой, как физической, так и моральной. Неудивительно, что выпав из этой струи, оказавшись на обочине — Саша растерялся и не сумел сразу сориентироваться, как заново жизнь выстраивать.

А она ему рассказывала о том, как секцию с Валерой создавала, как шаг за шагом, уступка за уступкой они добивались разрешений и помощи, проходили инстанцию за инстанцией. Но все это стоило того, достаточно было посмотреть на радость детей, впервые попавших на лед, научившихся на коньках стоять, попадать по шайбе.

Тоже трудно и сложно. Но и результат не меньший восторг дарит.

Нельзя сказать, что они с Сашей вернулись к тем доверительным отношениям, которые их связывали раньше. Нет, наверное. Очень много всего в жизни каждого произошло, о чем другой был не в курсе. Да и в жизни, сердце Насти уже другой мужчина был, которому она привыкла доверять все сокровенное, разделяя горе и радость. И все же, какие-то связи, ниточки дружбы между ней и Верещагиным остались. И Валера оказался не против. Сам готов был поддержать Сашу в новой теперь, хоть и родной стране. На новом месте тренера. Сам же предложил в случае чего совет и помощь. Все же, жил здесь, и за играми наблюдал, и за командами. Да и за самой ситуацией в национальной Лиге.

— Смотрите, — хмыкнул Верещагин, с радость приняв их предложение о помощи и поддержке. — Перетащу я вас все-таки в столицу. Мне такой помощник в тренерском штабе, как твой муж, Настя, точно не помешает.

Валерий только с улыбкой покачал головой на это замечание. А вот Настя заволновалась.

— Нет, Саш. Ты не обижайся, но нам никак нельзя ребят бросать. Ну кто ими еще заниматься станет? Махнут же рукой, забросят. А так, мы им шанс на что-то лучшее в будущем даем, какие-то возможности для тех, кто захочет, — принялась сбивчиво и торопливо объяснять она, опасаясь обидеть, но и стремясь убедить Верещагина. — Нам никак нельзя…

А Валера и Сашка только весело рассмеялись, и переглянулись так странно, словно бы что-то, понятное только им, от нее услышали. Сговорились о чем-то, пока лежала без сознания, что ли?

— Я понял, Настя. Понял. Это так, пробный камушек был. Не бери в голову, — подняв руки, будто признавая свое поражение, покачал Верещагин головой. — Придется обходиться советами с вами в телефонном режиме.

Этим же вечером Верещагин и улетел в столицу, заявив, что с него еще подарок на их свадьбу.

В общем, нормально расстались, позитивно и даже с какой-то надеждой на продолжение дружбы, чему Настя была рада. Никогда на Сашу зла не держала.


А сейчас она Валеру ждала. В ужас пришла, когда узнала, что он все эти дни безвылазно находился в больнице, опасаясь ее оставить. Скандал устроила… Ну, попыталась. С ним же невозможно скандалить, если серьезно.

Наклонился, обнял, гладит волосы, пока она его вычитывать пытается и напомнить, что и о себе думать надо.

— Конечно, егоза. Ты права, Настенька, — еще и над ней посмеивается.

Совершенно несерьезный подход к собственному здоровью! Что докажешь такому человеку?! Да и, собственно, не умела она с Валерой спорить. Не привыкла. Они всегда все решали обсуждая, разговаривая. Без криков и споров. Вот и теперь удалось-таки уговорить его хоть на пару часов домой поехать, переодеться, расслабиться. Поесть чего-то нормального. Думала, может, на ночь дома останется, выспится на хорошем матрасе. Что она, не переночует ночь сама? Тем более, что тут полная больница людей. Да, конечно, ей без него всегда грустно и неуютно, но об этом Настя не упоминала. Валера имеет полное право на отдых.

Но где там! Валера двадцать минут назад позвонил ей, сообщив все с тем же юмором, что помылся и побрился, раз жену так его щетина раздражает, переоделся. И уже едет назад. Она только вздохнула. Поворчала для приличия в трубку. А потом честно сказала, что соскучилась и очень его ждет.

— Я тоже соскучился, егоза, — с улыбкой, которая в его голосе так хорошо ощущалась, заметил Валера. — И, вообще, мы молодожены. Нам просто-таки положен все время быть вместе, — добавил он с иронией, но чувствовалось, что для него это весомый аргумент.

И Настя больше не спорила. Прав был Валера. И ей хотелось. Особенно, как представляла, что ничего этого могло и не быть. Что она могла умереть, банально и глупо.

Вот и ждала его сейчас, рассматривая рисунки детей из своего класса и воспитанников приюта. А еще — нервничала немного. Но сейчас уже твердо решила поговорить с Валерой о том, что две недели обдумывала, да все откладывала, непонятно чего опасаясь и испытывая неуверенность. Теперь спокойнее стала. Будто эта травма что-то изменила в ней. Затерла комплексы и страхи, с которыми Настя последние годы жила. Почему-то заставила вспомнить, что когда-то она больше в себя и свои силы верила.


— Привет, егоза.

Валера зашел в палату как раз тогда, когда она прикрыла глаза, устав от своих попыток рассмотреть все рисунки детально. Измоталась немного. Тяжело еще было так напрягаться.

— Как себя чувствуешь? — наклонился к ней, поцеловал, пригладив волосы руками.

Прижался щекой к ее лицу.

Гладко выбритый, родной, любимый, теплый такой, хоть и только с улицы зашел. Настя с глубоким вздохом сама придвинулась ближе. Подняла еще слабые руки. Обняла мужа так крепко, как только сумела.

— Привет. Нормально. Хорошо чувствую. Мне ж еще колют обезболивающее, — улыбнулась. — Жаловаться потом начну, когда перестанут.

— Ясно, — Валера рассмеялся.

Подхватил ее под плечи и помог немного приподняться, перевел кровать в удобное для Насти положение. Врачи уже разрешали, даже настаивали на необходимости движения.

— Чем занималась, солнышко? — подвинул и себе стул, сел около нее, отставив на стол какой-то пакет.

Судя по запаху, который начал распространяться в палате, там было что-то более вкусное, нежели обеды больничной столовой. Настя улыбнулась.

— Рисунки рассматриваю.

— Это хорошо, — Валера улыбнулся еще шире. — Дети для тебя старались, чтобы ты чувствовала, насколько важна для них. Они еще нарисовали, мне звонила заведующая, спрашивала, как передать новую стопку их творений для Анастасии Ивановны, — поделился он с ней новостями.

А Настя глубоко вздохнула.

— Валер, а тут есть рисунок от Егора? — зная, что все листы подписаны, спросила она у мужа. — Я не вижу нормально, — честно призналась Настя.

Валера удивленно начал осматриваться, поднялся, прошелся вдоль рисунков, рассматривая.

— Да, вот, егоза. Есть такой. А что за парень? Не помню, — искренне попытался вспомнить он, даже нахмурился немного.

— Да ты его и видел раз или два всего, Валер, — начала Настя, понимая, что все-таки волнуется. — Он не занимается в секции. Только месяца полтора, как перевели в приют. Ему шесть. И вряд ли нам его в секцию разрешат взять. Егор хромает. У него с суставом что-то, тазобедренным. Мне так врач в приюте сказала. Что до конца этого уже не исправить. Поздно взялись. Его оставили в роддоме еще. А пока оформляли, переводили по больницам сначала, потом в детдома — никто особо не занимался этим. Сейчас более-менее делают все, что надо. Но полностью уже не решить…

Она затараторила. Не сразу сбилась, но зачастила, начала делиться всем, что узнала об этом мальчишке с тех пор, как впервые увидела в коридоре приюта. Приехала забирать парней на тренировку, а он смотрел за этой суматохой, сидя на ступеньке лестницы, ведущей на второй этаж. Маленький. Видно, что ростом и до сверстников не очень дотягивал. Немного скованный, замкнутый. И с такой тоской смотрел на то, как другие ребята с криками и смехом толпятся, выстраиваясь и собираясь.

Настя выросла в этом приюте. За последние годы сотни детей видела. Разных. Каждому сочувствовала, чем могла — старалась помочь, потому что понимала их эмоции и чувства. Но так, как этот мальчишка, ее никто и никогда не цеплял. Не было такого. А тут — с одного взгляда, прямо в сердце залез. Она даже не разговаривала с ним в тот момент еще, просто смотрела на слишком серьезного и молчаливого малыша, который хотел, а не мог носиться и беситься, радуясь чему угодно, как его сверстники.

— Тише, егоза, спокойней. Не торопись, — Валера понял ее волнение и эмоции, как и обычно.

Подошел, присел на край кровати, крепко взяв за руку.

Тот рисунок, что со стены снял, держал в другой руке. Так перед Настей повернул, чтобы и она хорошо видела. И смотрел на нее внимательно-внимательно. Таким взглядом, что она без слов поняла — уже догадался, к чему ведет.

— Валер, — все равно волнуясь, вцепилась Настя в его руку. — Я тебе все время голову морочила, что нам знак нужен. Что мы должны дождаться чего-то. Какого-то благословения ждала, не считая себя — для тебя достаточно хорошей…

— Егоза, — Валера нахмурился. Не любил эти разговоры, всегда расстраивался, когда она это начинала. — Я тебе тысячу раз говорил, и сейчас повторю, Настенька. Ты мое солнышко ясное. И не нужны нам никакие знамения или благословения…