Бонкимчондро Чоттопаддхай - Хрупкое сердце

Со временем направление ее мыслей изменилось.

«Зачем я ушла из дому? — думала она. — Ничего бы со мной не случилось, если бы я выслушала упреки Шурджомукхи. Зато я могла бы видеть Ногендро. А теперь я его не вижу. Может, вернуться домой? Если бы меня не выгнали, я бы вернулась... А вдруг прогонят опять?»

День и ночь Кундонондини не покидали одни и те же мысли. С каждым часом становилось все яснее, что ей либо надо возвращаться в дом Ногендро, либо избрать своим уделом смерть. Сначала девушку сдерживал страх перед Шурджомукхи. Но в конце концов после мучительных раздумий она решила: будь что будет, пойду.

Но как? Как вернуться в этот дом? Одной? Стыдно... Вот если бы Хира согласилась пойти с ней... Но как сказать об этом Хире? Стыдно даже раскрыть рот... Между тем разлука с Ногендро стала невыносимой.

Однажды среди ночи Кундо поднялась с постели. Хира спала. Кундо бесшумно отворила дверь и вышла.

По краю неба плыла бледная луна, подобная очаровательной девушке, плывущей по бескрайнему океану. Темнота пряталась в тени деревьев. Слабый свежий ветерок едва морщил поверхность придорожного пруда, заросшего лотосами и водорослями. Окутанные тьмой макушки деревьев чуть заметно чернели на темно-синем небе. У дорога спали собаки. Вся природа погрузилась в глубокое молчание.

Едва различая в темноте путь, Кундо осторожно приближалась к дому Дотто. У нее было одно-единственное желание — увидеть Ногендро. О возвращении она не думала — можно еще несколько дней пожить у Хиры. Только в таком случае нельзя видеть Ногендро. Размышляя подобным образом, Кундо решила, что, как только настанет утро, она постарается во что бы то ни стало увидеть Ногендро — в окне, во дворе, в саду, на дороге, все равно где. Ногендро встает рано, и, может быть, посчастливится его увидеть. Потом Кундо сразу же вернется к Хире.

Кундо приблизилась к дому Дотто, когда ночь уже была на исходе. Забрезжил рассвет. Ногендро нигде не показывался, Кундо переводила взгляд с крыши на окна. «Вероятно, он еще не встал, — подумала она, — еще рано. Посижу пока под тамариском». Кундо опустилась на землю под деревом. Здесь было темно. Послышался всплеск воды. Что-то упало в воду, может, плод тамариска или обломившийся сучок. Птицы хлопали крыльями над самой головой. Слышался скрип открывающихся и закрывающихся дверей.

Подул свежий утренний ветерок. Послышалось пение соловья. Несколько раз крикнула кукушка, приютившаяся на тамариске. Вскоре поднялся невообразимый птичий гомон. Надежда увидеть Ногендро стала гаснуть, дольше оставаться под деревом было невозможно — начало светать, ее могли заметить, и Кундо встала с намерением идти обратно.

Одна мысль не давала ей покоя: к онтохпуру примыкал сад, в котором Ногендро любил прогуливаться по утрам. Вдруг и сейчас он там. Во всяком случае, Кундо не могла вернуться, не испытав последней возможности. Сад был обнесен оградой, которая скрывала его от посторонних глаз; попасть туда можно только через калитку. Интересно, открыта она или нет? Чтобы выяснить это, Кундо направилась в ту сторону.

Калитка оказалась открыта. Набравшись смелости, Кундо шагнула в сад. Сделав несколько осторожных шагов, она спряталась в тени дерева бокул.

Сад густо зарос деревьями, кустарником и цветами. Здесь пролегала извилистая дорожка, вымощенная камнем. Все цвело белыми, красными, голубыми и желтыми цветами, а над ними жужжали и носились жаждущие утреннего нектара пчелы. Совсем как люди, они выбирали цветы, которые были особенно богаты нектаром. Яркие маленькие птички, взобравшись на ветки цветущих деревьев, пили нектар, оглашая воздух удивительной трелью. Легкий утренний ветерок колыхал тонкие ветви, склонившиеся под тяжестью цветов, и только голые, лишенные нежной растительности ветви оставались неподвижными. В центре сада располагалась увитая лианами беседка из белого камня, а вокруг нее в глиняных горшках росли огромные кусты, усыпанные цветами.

Оглядывая сад из своего укрытия, Кундонондини увидела в беседке человека, распростершегося на каменном полу. Ей показалось, что это Ногендро. Чтобы окончательно убедиться в этом, она осторожно сделала несколько шагов вперед. В тот же момент человек поднялся и покинул беседку. Несчастная Кундонондини увидела, что это не Ногендро, а... Шурджомукхи!

Испуганная Кундо спряталась под цветущий куст, замерев от страха. Кундо видела, как Шурджомукхи медленно идет по саду к тому месту, где она стояла, машинально срывая цветы, попадавшиеся ей на пути. Кундо поняла, что попалась. И Шурджомукхи действительно увидела ее.

— Кто ты, о женщина?! — окликнула ее Шурджомукхи издалека.

Затаив дыхание, Кундо ждала, что произойдет дальше. Хозяйка дома приблизилась к ней и сразу же узнала.

— Кундо, это ты? — удивилась Шурджомукхи.

Кундо по-прежнему молчала.

Тогда Шурджомукхи взяла ее за руку и сказала:

— Кундо! Пойдем! Пойдем, сестра! Я не стану упрекать тебя ни в чем.

И она повела Кундо в онтохпур.

В ту же ночь переодетый и слегка подвыпивший Дебендро Дотто, разыскивая Кундонондини, забрел к Хире. Он обшарил все комнаты, но Кундо нигде не было.

Хира тихо хихикала, закрывая лицо платком.

— Ну, чего ты смеешься? — разозлился Дебендро.

— Смотрю, как ты страдаешь. Птичка улетела! Ищи, ищи, все равно не найдешь. — И Хира рассказала ему все, что знала: — Когда утром я спохватилась, что ее нет, то бросилась искать ее повсюду. Потом пошла в господский дом, смотрю — она там... Теперь Кундо в большом почете!

Обескураженный Дебендро хотел было возвращаться домой, но потом все-таки решил остаться ненадолго, чтобы собраться с мыслями.

На небе появилось крошечное облачко.

— Дождь будет, — забеспокоился он.

Хире хотелось, чтобы Дебендро посидел еще немного, но она была женщиной, жила одна, к тому же на дворе стояла ночь, и просить его остаться ей было неловко. Однако на роду у нее, видно, написано, что шаг за шагом она будет опускаться все ниже и ниже.

— В этом доме есть зонтик? — спросил Дебендро.

Хира отрицательно покачала головой.

— Что скажут, если я останусь здесь и пережду дождь?

— Найдут, что сказать. Но что делать, самое страшное уже случилось: вы вошли в мой дом ночью.

— В таком случае я могу остаться.

Хира ничего не ответила. Дебендро остался. Она постелила ему на тахте, достала из сундука небольшой серебряный кальян, налила в него воды и набила трубку.

Дебендро извлек из кармана флягу с бренди и отхлебнул несколько глотков. После выпитого он обнаружил, что у Хиры очень красивые глаза. Они и в самом деле были красивы — огромные, черные, блестящие и тревожные.

— У тебя глаза так глаза! — сказал он Хире.

Та тихо рассмеялась.

В углу Дебендро заметил сломанную скрипку. Он взял ее и, тихонько напевая, провел смычком по струнам. Скрипка жалобно запела.

— Откуда у тебя скрипка? — спросил Дебендро.

— Я купила ее у нищенки, — ответила Хира.

Дебендро еще раз провел смычком по струнам, прислушался и запел великолепным голосом восхитительную песню о чудесных чувствах...

Глаза Хиры заблестели еще больше. На мгновение она забыла обо всем... Забыла, что она Хира, что ее гость — Дебендро... Ей казалось, что она жена Дебендро, а он ее муж. Словно бог создал их друг для друга и давно уже соединил вместе. Словно давно уже они счастливы взаимной любовью. Погрузившись в мечты, Хира не заметила, как начала рассуждать вслух. Но из ее бормотания Дебендро лишь понял, что она отдала ему свое сердце.

Вдруг Хира очнулась, голова у нее закружилась, и она как безумная закричала:

— Сейчас же уходите вон из моего дома!

— Что с тобой, Хира? — удивился Дебендро.

— Или вы, или я!

— Ты что, выгоняешь меня? За что?

— Уходите! Или я позову людей! Вы пришли погубить меня! — Хира металась как сумасшедшая.

— Ну и женщины... — вздохнул Дебендро.

— Женщины?! — рассвирепела Хира. — Женщины плохи?! А мужчины, такие, как ты, хорошие? Где твоя совесть? Тебе дела нет до других! Думаешь только о себе, только и смотришь, какую бы еще женщину погубить. Зачем ты остался у меня? Чтобы погубить? Разве не этого ты хотел? Ты думал, я падшая женщина? Иначе ты не посмел бы здесь остаться. Но я не падшая. Мы несчастные люди. Живем тяжким трудом. Нам некогда думать о любви. Не знаю, может, я и стала бы падшей, если бы была богата...

Дебендро нахмурился, и это обрадовало Хиру.

— О господин, — уже спокойнее сказала она, пристально глядя на него своими красивыми сверкающими глазами, — когда я вижу вас, я теряю рассудок! Но вы не думайте, что я падшая. Я счастлива, когда вы со мной, потому и не могла запретить вам остаться здесь... Но как вы могли остаться, зная, что я слабая женщина и не могу противиться вам? Вы низкий человек, вы проникли в мой дом под благовидным предлогом, чтобы погубить меня. Уходите отсюда, сейчас же!

Дебендро сделал еще один глоток и пробормотал:

— Хорошо! Хорошо! Очень хорошо, Хира! Ты произнесла прекрасную речь! Не согласишься ли ты выступить с нею в обществе «Брахма-Самадж»?

Его насмешка задела Хиру за живое.

— Я не позволю вам смеяться надо мной, — сказала она голосом, в котором слышались слезы гнева. — Нехорошо смеяться над любовью бедного человека. Я не верю в предрассудки и не считаюсь с ними. Но я горжусь тем, что я не падшая женщина. Я поклялась в душе, что никогда не стану добиваться вашей любви ценой позора. Если бы вы любили меня хоть немного, я отказалась бы от этой клятвы. Я не верю в предрассудки и пренебрегла бы позором ради вашей любви. Но вы не любите меня. Тогда ради чего я должна запятнать свое имя, лишиться чести, опозорить себя? Вы не упустите женщину, если она попала к вам в руки. Возможно, и меня вы сначала боготворили бы, но со временем забыли... А если бы и помнили, то только для того, чтобы посмеяться надо мной в кругу своих друзей. Ради чего же я стану вашей рабыней?.. Но если бы вы полюбили меня, я целовала бы ваши ноги...

Дебендро молча выслушал признание Хиры. Он понял ее состояние.

«Теперь ты у меня в руках, — подумал он, — и я заставлю тебя плясать под мою дудку. Как только мне это понадобится, ты сделаешь для меня все, что нужно». С этими мыслями он покинул дом Хиры.

Но Дебендро не знал этой женщины.

В полдень Сришчондро-бабу пошел в контору. Все домочадцы отдыхали после обеда. Гостиная была заперта на ключ.

Во дворе у входа в контору на подстилке дремал, положив морду на лапы, терьер. Какая-то влюбленная служанка, улучив момент, подсела к смешливому слуге, тайком покуривала и шепталась с ним.

У себя в спальне Комолмони вышивала ковер. Прическа у нее растрепалась, но вокруг никого не было, кроме Шотиш-бабу, без конца лопочащего что-то и пускающего слюнку. Сначала Шотиш-бабу старался стащить у матери шерсть, но, обнаружив, что стража не дремлет, принялся лизать глиняного тигра. Сидящий неподалеку кот наблюдал всю эту картину. У него был чрезвычайно серьезный и невозмутимый вид, как у существа знающего и опытного. «Что за жизнь у людей? Вечно заняты какими-то коврами или куклами. Нет у них настоящего дела, не заботятся они о пище для котов. Что с ними будет на том свете?»

Ящерица у стены, задрав голову, следила за полетом мухи. Вероятно, она тоже в душе была недовольна поведением мушиного рода.

Прилетела бабочка. Вокруг Шотиша, уплетавшего сладости, собралась стая мух и муравьев, которые тоже пускали слюнки.

Через некоторое время ящерица, так и не поймав муху, уползла в другой угол. Зевнул кот и, не предвидя немедленных изменений в человеческой морали, степенно удалился. Улетела бабочка.

Расстроенная Комолмони отложила вышивание и завела разговор с Шотиш-бабу:

— Скажи, пожалуйста, Шотиш-бабу, зачем люди ходят в контору?

— Буль-буль-буль... — ответил малыш.

— Шотиш-бабу, никогда не ходи в контору.

— Гум! — ответил Шотиш.

— Что такое «гум»? — спросила Комолмони. — Чтобы сказать «гум», не надо ходить в контору. Не ходи, а то боу[39] будет ждать тебя и плакать.

Слово «боу» Шотиш знал хорошо. Комолмони часто пугала его «боу», которая придет и побьет его.

— Боу побьет! — сказал он.

— Имей в виду, если пойдешь в контору, боу побьет. Трудно сказать, сколько бы продолжалась такая беседа, если бы в комнату не вошла, протирая сонные глаза, служанка с письмом в руках. Комола взглянула на конверт — письмо оказалось от Шурджомукхи, — распечатала его и стала читать. Прочитала раз, потом еще и еще раз, и лицо ее сделалось печальным. Шурджомукхи писала: