Бонкимчондро Чоттопаддхай - Хрупкое сердце

Войдя в комнату, Ногендро закрыл за собой дверь. Буря стихла. Ногендро тяжело вздохнул и опустился на тахту. Никто не знает, сколько слез пролил он на ней! Сколько раз обнимал и целовал ее бесчувственную ткань! А потом поднимал голову и смотрел на любимые картины Шурджомукхи. В комнате горел светильник. В его танцующем пламени полотна казались живыми. И в каждой картине Ногендро видел Шурджомукхи.

Однажды ей тоже захотелось походить на благоухающую Парвати, усыпанную цветами. Тогда Ногендро спустился в сад, принес охапку цветов и украсил ими голову Шурджомукхи. И она была счастлива, — так счастлива, как не бывает счастлива женщина, украшенная жемчугом. В другой раз она посмотрела на Субхадру, и ей тоже захотелось править экипажем своего мужа. Тогда любящий супруг запряг в крошечную коляску двух маленьких пони, чтобы Шурджомукхи могла покататься во дворе онтохпура. Они сели в экипаж. Шурджомукхи взяла вожжи. Пони побежали. Шурджомукхи оглянулась на Ногендро, нижняя губка ее была прикушена, глаза смеялись. Пони, заметив впереди ворота, выскочили на улицу и понеслись по дороге. Сгорая от стыда, огорченная Шурджомукхи пыталась закрыть лицо краем сари. Видя ее волнение, Ногендро взял у нее вожжи и сам повернул коляску в онтохпур. Потом они оба долго смеялись, и Шурджомукхи, возвратившись в спальню, погрозила Субхадре кулаком: «Это ты виновница всех ужасных несчастий!»

Вспоминая об этом, Ногендро не мог сдержать слез. Не в силах справиться с душевной мукой, он встал и принялся ходить из угла в угол. Всюду, куда бы ни обращался его взор, он видел Шурджомукхи, она жила в каждом предмете этой комнаты.

На стене она нарисовала лотос. Он так и остался здесь среди цветов, написанных художником. Однажды во время праздника Холи Шурджомукхи брызнула в Ногендро краской, попала в стену, и на стене до сих пор сохранился этот след. Когда дом был построен, Шурджомукхи собственноручно написала на одной из стен: «Этот храм воздвигнут всевышним в честь возлюбленного божества — обожаемого супруга — его рабыней Шурджомукхи».

Много раз читал Ногендро эти строчки, читал без конца: слезы застилали ему глаза, он вытирал их и снова читал. Читая, он не заметил, как огонь в светильнике стал медленно угасать. Когда пламя уже почти погасло, Ногендро тяжело вздохнул и лег.

В это время за окном взметнулся порыв сильного ветра, захлопали двери. Масло в светильнике было на исходе, и он чуть заметно мерцал в темноте. Вдруг перед глазами Ногендро возникло какое-то странное видение. Шум ветра заставил Ногендро подняться, и взгляд его случайно упал в проем открытой двери. Там при слабом мерцании светильника он увидел чью-то тень. По очертаниям фигуры можно было догадаться, что это женщина, но чем больше Ногендро всматривался, тем страшнее становилось ему, все его тело дрожало с головы до ног. Женщина походила на... Шурджомукхи!

Как только Ногендро понял, что это тень Шурджомукхи, он сполз с постели и стал осторожно подбираться к ней в надежде схватить ее и удержать... Свет погас, тень исчезла, и Ногендро, теряя сознание, с криком повалился на пол.

Когда Ногендро очнулся, в комнате было по-прежнему темно. Постепенно сознание вернулось к нему. Мысль о явившемся ему видении не давала покоя. Он вспомнил, как, потеряв сознание, упал на пол... Как же могло случиться, что у него под головой оказалось что-то мягкое? Он потрогал рукой. Нет, это не подушка! Чья-то нога! Чье-то тело, нежное, как тело женщины. Кто же пришел сюда, когда он лежал без сознания, и положил его голову к себе на колени? Кундонондини?

— Кто ты? — спросил он, желая прогнать сомнения.

Призрак молчал. Только две теплые слезы упали ему на лоб. О, если плачет, то это не призрак! Ногендро протянул руку и замер, взволнованный и потрясенный. Несколько мгновений он лежал неподвижно, боясь пошевелиться. Затем, медленно переводя дыхание, он поднял голову и поглядел в лицо той, которая держала его голову на коленях...

Тем временем дождь прекратился. Небо очистилось. На востоке занимался рассвет. Сквозь щели свет проникал и в комнату.

Женщина поднялась и подошла к двери. Ногендро чувствовал, что это не Кундонондини. Тогда кто же? В полумраке трудно было разобрать. Но фигура и походка женщины кого-то напоминали ему. И вдруг он узнал!..

— Человек ты или божество, я не знаю, — сказал Ногендро, упав к ее ногам, голосом, прерывающимся от рыданий, и с глазами, полными слез, — но я припадаю к твоим ногам и молю, скажи хоть слово, иначе сердце мое не выдержит.

Ногендро плохо понимал то, что она говорила. Но как только он услышал первые ее слова, он выпрямился, как стрела. Он хотел прижать женщину к своей груди, но силы снова покинули его, и он упал, словно лист, сорванный ветром. Женщина села, осторожно взяла его голову и снова положила ее к себе на колени.

Когда Ногендро окончательно пришел в себя, день был в полном разгаре. Комнату заливал яркий свет. В саду пели птицы. По полу прыгали шаловливые солнечные зайчики. Теперь Ногендро мог бы хорошо рассмотреть ту, на коленях которой покоилась его голова. Но его глаза оставались закрыты.

— Кундо, — позвал он, — когда ты пришла? Сегодня во сне я видел Шурджомукхи. Моя голова лежала у нее на коленях. О, как я был бы счастлив, если бы ты могла стать Шурджомукхи!

— Я та несчастная, — отвечала женщина, — видеть которую ты был бы счастлив.

Теперь он посмотрел на нее, вздрогнул, протер глаза, опять посмотрел, схватился за голову, снова протер глаза, снова посмотрел и, отвернувшись, пробормотал:

— Или я сошел с ума, или Шурджомукхи жива... Что еще уготовила мне судьба? Я схожу с ума! — И, закрыв лицо руками, он зарыдал.

Тогда женщина обняла его ноги и, спрятав свое лицо, омочила их слезами.

— Встань, — сказала она, — встань, жизнь моя! Поднимись! Теперь все несчастья позади! Встань! Я не умерла. Я снова с тобой.

Ошибки не могло быть. Ногендро крепко прижал Шурджомукхи к груди и беззвучно зарыдал. Плакала и Шурджомукхи, прижавшись к его плечу. Так они и плакали молча.

Какое счастье — уметь плакать!

В конце концов любопытство Ногендро было удовлетворено.

— Я не умерла, — рассказывала Шурджомукхи. — Доктор ошибся, когда сообщил тебе о моей смерти. Он что-то перепутал. Я поправилась и думала только о том, как мне попасть в Гобиндопур, чтобы повидаться с тобой. Я надоедала моему спасителю отшельнику до тех пор, пока он не согласился взять меня с собой. И вот однажды вечером после ужина мы отправились в путь. Прибыв в Гобиндопур, мы узнали, что тебя там уже нет. Отшельник оставил меня в доме одного брахмана, в четырех милях от города, а сам отправился искать тебя. Сначала он поехал в Калькутту и встретился там со Сришчондро. От него он узнал, что ты уехал в Модхупур. Тогда он вернулся в Модхупур и узнал, что в тот день, когда мы уехали, дом Хоромони сгорел и бедная женщина сгорела вместе с ним. Наутро соседи нашли обгоревший труп, который нельзя было опознать. Они знали, что в доме находились две женщины, значит, бежать могла только здоровая. Отсюда они и сделали вывод, что Хоромони уехала, а я сгорела. То, что в начале было лишь предположением, постепенно людской молвой оказалось превращено в достоверность. Рам Кришна знал о происшествии по слухам и рассказал тебе то, что слышал. Кроме этого, отшельник выяснил, что ты был в Модхупуре, узнал там, будто я умерла, и решил возвращаться домой. Он отправился за тобой следом. Я тоже узнала, что ты будешь дома через два-три дня. С надеждой увидеть тебя я и пришла сюда позавчера. Теперь мне ничего не стоит пройти шесть-семь миль, я научилась ходить. Ты еще не прибыл, поэтому я встретилась с отшельником и снова пришла в Гобиндопур. Была полночь. Я увидела, что дверь черного хода открыта; я вошла в дом и спряталась под лестницей. Меня никто не заметил. Когда все уснули, я поднялась по лестнице. Я была уверена, что ты спишь здесь. Я осторожно заглянула и увидела тебя, сидящего на постели и обхватившего голову руками. Мне очень хотелось упасть к твоим ногам, но я боялась: ведь я так виновата перед тобой, простишь ли ты меня? Мне было достаточно только видеть тебя. Я наблюдала за тобой в дверную щель и желала как можно быстрее встретиться с тобой. Ведь за этим я и пришла сюда! Но ты, как только увидел меня, упал в обморок. С тех пор я и сижу, держа твою голову на коленях. Ты не можешь себе представить, как я счастлива! Но стыдись! Ты не любишь меня! Ты дотронулся до меня рукой и не узнал, а я чувствую тебя по дуновению ветра, когда ты идешь мимо...

В то время как Ногендро и Шурджомукхи, занятые нежной беседой, плыли по морю счастья, в одной из комнат просторного дома велся разговор совершенно иного свойства. Но не будем забегать вперед, начнем с того, что произошло накануне этой ночи.

Вернувшись в родные места, Ногендро не пожелал видеть Кундо, и Кундо в своей комнате, зарывшись лицом в подушку, проплакала всю ночь. Это были уже не детские слезы, а рыдания истерзанной, измученной души. И понять их может лишь тот, кому доводилось в детстве вместо искренности и чистоты встречать пустоту и безразличие.

«Я жила мечтой увидеть его, — твердила она в отчаянии, — но зачем я живу теперь?»

Проплакав всю ночь, лишь к утру Кундо заснула. И снова ей приснился леденящий душу сон. Она снова увидела светлый лик той, что явилась к ней в ночь смерти отца, когда четыре года тому назад она сидела у его постели. Но сейчас ее мать явилась не в светлом диске луны, а в окружении густых, предгрозовых облаков, которые окутывали ее словно черные клубы дыма; в кромешной тьме время от времени едва слышно звучал женский смех. Сверкнула молния, и Кундо увидела ту, что смеялась. Это оказалась Хира! Кундо взглянула на доброе, милое лицо своей матери, но оно было печальным...

— Кундо, — сказала она, — ты не послушала меня тогда, не пошла со мной, теперь ты узнала, что такое горе?

Кундо заплакала.

— Я обещала тебе вернуться, — продолжала мать, — и пришла... Теперь, когда ты изведала мирское счастье, идем со мной...

— Возьми меня, мама, — плача, умоляла Кундо. — Я не хочу больше оставаться здесь.

Лицо матери просветлело.

— Идем, — сказала она и исчезла.

Кундо проснулась и стала молить всевышнего превратить ее сон в явь.

Утром пришла Хира и застала Кундо в слезах.

С той поры как в доме поселилась Комолмони, Хира стала вежливее. Причиной этому стала весть о возвращении Ногендро. Чтобы искупить свою вину за жестокое, издевательское отношение к Кундо, Хира стала во сто крат мягче и предупредительнее. Всякий на месте девушки легко распознал бы лицемерие Хиры, но Кундо была простосердечна и доверчива, она не сомневалась в искренности Хиры и относилась к ней по-прежнему доброжелательно.

— Что с тобой, мать-госпожа? — спросила Хира.

Кундо промолчала. Потом взглянула на Хиру, и та увидела, что глаза ее опухли, а подушка влажна от слез.

— Что случилось? Ты плакала всю ночь? — спросила Хира. — Господин обидел тебя чем-нибудь?

— Нет, ничего, — ответила Кундо и снова заплакала.

Хира поняла, что произошло что-то важное. Страдания Кундо доставляли ей удовольствие, но, придав своему лицу печальное выражение, она спросила:

— Господин говорил с тобой после того, как приехал? Ты можешь сказать мне об этом. С нами обычно делятся, мы ведь слуги.

— Нет, ни разу, — ответила Кундо.

— Как же так? — удивилась Хира. — Ведь он давно дома! Неужели ни разу не говорил?

— Я не видела его, — вымолвила Кундо, и неудержимые рыдания сотрясли ее тело.

Хира была удовлетворена.

— Стоит ли из-за этого плакать? — смеясь, сказала она. — И не с таким горем люди живут! Муж не прибежал к тебе сразу, и ты из-за этого плачешь?!

Кундо не поняла, что имела в виду Хира, говоря о «таком горе».

— Если бы тебе пришлось помучиться, как мне, ты бы давно уже руки на себя наложила... — продолжала Хира.

«Руки на себя наложила!» Слова больно резанули ухо. Кундо вздрогнула. Всю ночь она думала об этом. И только теперь в устах Хиры эти слова приобрели ясный смысл.

— Вот послушай, что случилось со мной, — говорила Хира. — Я тоже больше жизни любила одного человека. Он не был моим мужем, но я совершила грех и теперь не знаю, как утаю его от хозяина, может быть, мне лучше и признаться...

Кундо не слышала бесстыдной повести Хиры. Ее мозг сверлила мысль о самоубийстве, словно кто-то нашептывал на ухо: «Ты можешь покончить жизнь самоубийством. Что лучше — страдать или умереть?»