Шурджомукхи здесь нет. Она горда и редко посещает такие собрания. Ее присутствие лишило бы многих возможности получить полное удовлетворение. Ее боятся, при ней не все можно говорить. Зато Кундонондини посещает их; она и сейчас здесь — учит какого-то мальчишку алфавиту по просьбе его матери. Кундо объясняет, а ее ученик, разинув рот, смотрит, как сидящий рядом мальчишка уплетает шондеш[16], и от этого овладение наукой идет особенно успешно.

— Слава Радхе[17]! — приветствовала всех вошедшая вишнуитка.

В молельне при доме Ногендро постоянно толкались гости, кроме того, по воскресным дням там раздавали рис. Если бы не это, ни одна странствующая вишнуитка не могла бы войти в онтохпур.

Одна из женщин откликнулась на приветствие:

— Кто ты, о женщина? Ступай в молельню... — Но, прежде чем она успела договорить фразу, взгляд ее упал на лицо вошедшей и слова замерли на устах. Спохватившись, она изменила тон: — О, смотрите! Какая красивая вишнуитка!

Все с удивлением отметили, что пришелица, молодая вишнуитка, обладала очень привлекательной наружностью. Пожалуй, ни у кого из присутствующих, кроме Кундонондини, не было такого приятного лица, как у нее. Полные яркие губы, прямой нос, глаза, точно распустившиеся лотосы, ровная линия бровей, гладкий лоб, изящная форма рук, нежная, как у цветка чампака, кожа. Однако любитель красоты сразу отметил бы в фигуре монахини недостаток женственности. В ее манере держаться проскальзывало что-то мужское. На носу у нее имелся знак вишнуитов, волосы расчесаны на пробор. На ней было дхоти с темной каймой, руки украшали браслеты: один простой, латунный, а поверх него — изогнутый в форме змеи; в руках она держала тамбурин.

— Скажи, кто ты? — спросила ее одна из женщин постарше.

— Меня зовут Хоридаши, — отвечала та. — Не хотят ли госпожи послушать песни?

— Хотим, хотим! — закричали все.

Вишнуитка с тамбурином подошла ближе и села рядом с Кундонондини, занимавшейся с мальчиком. Кундо любила песни. Когда она услышала, что сейчас будут петь, она сама придвинулась к вишнуитке. А ее ученик, улучив момент, вырвал шондеш из рук сидевшего рядом мальчишки и сунул себе в рот.

— Что спеть? — спросила вишнуитка.

Со всех сторон посыпались предложения: одна настаивала на «Гобиндо Одхикари», другая хотела «Гопале Уре» (это та, которая увлекалась чтением Дашротхи Рая). Две старушки просили что-нибудь о Кришне. Они начали объяснять, что именно, но разошлись во мнениях. Одна предлагала «Песнь пастушек», другая «Разлуку». Кто-то хотел «Песнь о пастбище», а какая-то потерявшая стыд девица заявила:

— Если уж петь, то спой «Куплеты Нидхура», не то я и слушать не буду...

— «Не опускай, не опускай своих ресниц...» — начала одна из девушек, еще совсем юная, почти девочка, пытаясь увлечь вишнуитку собственным примером.

Вишнуитка молча выслушала все предложения, а затем, бросив быстрый взгляд в сторону Кундо, спросила:

— А ты что прикажешь?

Кундо застенчиво улыбнулась и ничего не ответила.

Но в этот момент одна из ее сверстниц, наклонившись, прошептала ей на ухо:

— Скажи, чтобы спела «Киртон»[18], — и, не дождавшись ответа, заявила: — Кундо хочет, чтобы ты спела «Киртон».

Вишнуитка запела, и Кундо почувствовала себя неловко оттого, что она предпочла якобы ее желание всем остальным.

Сначала Хоридаши несколько раз мягко тронула нежными пальцами тамбурин. Потом зазвенел ее голос, тихо и тонко, как пение пчел по весне, как первое любовное признание смущенной невесте. Вдруг из маленького сердца тамбурина под умелыми пальцами вишнуитки вырвались громоподобные звуки, и души слушательниц пронзил высокий и чистый, как у небесных дев, голос. Пораженным и очарованным женщинам казалось, что изумительный голос вишнуитки наполнил собой все вокруг и рвался куда-то ввысь... Могли ли понять неискушенные деревенские жительницы, в чем сила этого пения? Будь они более образованными, они бы знали, что сила классического пения не в голосе. Каждая вишнуитка проходит хорошую школу вокального искусства и поет с ранних лет.

Как только красавица умолкла, женщины стали просить ее спеть еще. Хоридаши испытующе и задумчиво посмотрела в лицо Кундонондини и запела:

О, я увижу лицо твое, схожее с лотосом юным.

Не напрасно я в Гокул пришел,

не напрасно пустился я в путь.

У ног твоих, Радха, скитальцу позволь отдохнуть.

Ты прекрасна, своей красотой ты горда,

Потому в чужеземной одежде пришел я сюда.

Спаси меня, смилуйся, молви хоть слово!

Ног твоих, Радха, коснувшись,

отправлюсь в дорогу я снова.

С флейтой хожу по дворам дотемна.

Видеть хочу я тебя. Словно солнце, глазам ты нужна.

Флейта поет о тебе, и мелодии льются волною.

Флейта поет, и твой образ плывет предо мною.

Коль на меня ты не взглянешь, уйду я

На берег Джамуны, тоскуя.

Флейту сломаю и брошу безмолвно

Жизнь, желанье и радость в студеные волны.

Так упрямство твое я сломлю,

Кольцом с колокольцами шею сдавлю,

Принесу тебе в жертву я жизнь и свободу

И брошусь с высокого берега в воду[19].

Окончив пение, вишнуитка обернулась к Кундонондини.

— Принеси мне воды, — попросила она. — У меня во рту пересохло от пения.

Кундо принесла кувшин с водой.

— Я не могу прикасаться к твоему кувшину, я не настоящая вишнуитка, налей мне в руку.

Кундо поняла, что прежде Хоридаши не принадлежала к благородному роду и только теперь стала вишнуиткой. Кундо встала так, чтобы было удобнее поливать на руки, и Хоридаши едва слышно спросила ее:

— Тебя зовут Кундо?

— Откуда ты знаешь? — удивилась девушка.

— Ты видела когда-нибудь свою свекровь?

— Нет, — ответила Кундо. Она слышала, что ее свекровь была женщиной дурного поведения и потому ей пришлось покинуть дом.

— Твоя свекровь приехала... Она у меня. Очень хочет видеть тебя, плачет! Все-таки свекровь! После того что произошло, она, конечно, не может прийти в дом твоей хозяйки, может, ты пойдешь со мной, чтобы навестить ее?

Несмотря на свою неопытность, Кундо догадалась, что ей не стоит поддерживать связи со свекровью, и в ответ на вопрос вишнуитки только пожала плечами. Но та не отступала, снова и снова уговаривая Кундо.

— Без согласия Шурджомукхи я пойти не смогу, — наконец сказала Кундо.

— Ни в коем случае не говори Шурджомукхи об этом! — возразила Хоридаши. — Она не пустит тебя. Велит привести свекровь сюда, и тогда той опять придется бежать.

Как ни настаивала вишнуитка, Кундо идти без разрешения Шурджомукхи не соглашалась.

Хоридаши ничего не оставалось делать, как сказать:

— Ну ладно, только ты как следует попроси Шурджомукхи. Я приду еще. Смотри, как следует попроси, даже поплачь немного, иначе не пустит.

Кундо ничего не ответила.

Хоридаши освежила лицо и руки и вернулась на свое место в ожидании вознаграждения.

В этот момент в комнату вошла Шурджомукхи. Стало тихо. Молодежь принялась усердно трудиться.

Шурджомукхи внимательно, с ног до головы, оглядела Хоридаши и спросила:

— Кто ты, женщина?

— Это вишнуитка, — ответила за нее тетка Ногендро, — она пела нам. Как она поет! Я никогда не слышала ничего подобного. Не хочешь ли послушать? Спой, Хоридаши! Спой что-нибудь божественное!

Хоридаши спела чудесную песню о Шьяме[20]. Шурджомукхи была очарована и тронута. Перед уходом она щедро вознаградила вишнуитку.

Хоридаши поклонилась, еще раз взглянула на Кундо и покинула онтохпур. Идя по дорожке, вишнуитка снова взяла тамбурин и тихо запела:

Искра луны! Прилети на тревожный мой зов!

Я облачу тебя в золото,

Напою тебя соком цветов,

Благовонный сосуд подарю я желанной,

Вазу, полную роз,

И коробку душистого пана[21].

Вишнуитка ушла, а женщины еще долго говорили о ней. Сначала раздавались слова восторга. Затем начали находить в ней изъяны.

— Как хотите, — заявила Бирадж, — а нос у нее приплюснутый.

— И лицо бледное, — заметила Бама.

— Волосы как солома, — не удержалась Чондромукхи.

— Лоб слишком высокий...

— И губы толстые...

— Фигура какая-то угловатая...

— А грудь, как у переодетого мужчины, смотреть противно[22], — заключила Промода.

Так красавица вишнуитка в мгновение ока превратилась в безобразное чудовище.

— Как бы там ни было, а пела она хорошо! — встала на ее защиту Лолита.

Остальные не унимались.

— Ну конечно! Голос у нее как труба, — возмутилась Чондромукхи.

— Верно, верно, ревела, как бык, — поддержала ее Муктокеши.

— И песен совсем мало знает, — добавила Ононго, — ни одной песни Дашу Рая не спела.

— Слон ей на ухо наступил, — пришла к выводу Канок.

Таким образом, было установлено, что вишнуитка не только в высшей степени безобразна, но и абсолютно безголоса.

Дебендро-Бабу

Покинув дом Ногендро, вишнуитка Хоридаши направилась в Дебипур. Здесь раскинулся большой, окруженный железной оградой парк, в котором было множество цветов и фруктовых деревьев. В глубине парка, на берегу пруда, находился дом. Хоридаши вошла в дом, прошла в гостиную и начала сбрасывать с себя одежды. Густые волосы, собранные на затылке, оказались париком. Выпала сделанная из тряпок грудь. Вишнуитка сняла браслеты, стерла линии на носу, переоделась и превратилась в... прекрасного юношу!

Юноше было лет двадцать пять, но, к счастью, на лице у него не росли волосы. Всем своим видом он скорее напоминал изящного подростка. Этим юношей оказался Дебендро-бабу. Читатель уже знаком с ним.

Дебендро и Ногендро принадлежали к одному роду, но их семьи издавна враждовали между собой, причем настолько серьезно, что дебипурские и гобиндопурские помещики даже не разговаривали друг с другом. Более того, на одном крупном процессе дед Дебендро проиграл деду Ногендро, и с тех пор дебипурские помещики окончательно разорились. По решению суда они лишились всего, их земли скупила выигравшая сторона, и дебипурский дом стал блекнуть, в то время как гобиндопурский с каждым днем возвышался.

Отец Дебендро предпринял попытку вернуть былую славу и богатство. В округе Хорипур жил помещик по имени Гонеш. У него была единственная дочь Хеймоботи. Дебендро женили на ней. Хеймоботи обладала рядом «достоинств» — некрасива, болтлива, косноязычна и себялюбива. До женитьбы Дебендро являлся человеком безукоризненного поведения. Он прилежно учился, был мягок в обращении и искренен. Женитьба погубила его. Спустя некоторое время после свадьбы Дебендро понял, что с такой женой нечего и думать о счастье. Тяга к прекрасному, которая появляется с годами, не находила выхода, стремление к близости с любимым человеком мгновенно исчезало, как только наталкивалось на косноязыкую Хеймоботи. Но бог с ним, со счастьем! Дебендро вдруг понял, что своей назойливой, едкой болтовней Хеймоботи создает в доме невыносимую атмосферу. Как-то она сказала Дебендро очередную резкость, и он, много до сих пор терпевший, не выдержал, схватил ее за волосы и поколотил. В тот же день Дебендро покинул дом и уехал в Калькутту. К тому времени его отец умер, и Дебендро мог чувствовать себя вполне свободным.

В Калькутте он окунулся в самую глубь порока, утоляя свою неуемную страсть к наслаждениям. Его мучили угрызения совести, но он старался не думать об этом. Со временем он перестал терзаться и с удовольствием предавался греху. Но время шло, и наконец Дебендро, великолепно усвоивший светский образ жизни, решил возвратиться в родные места. Он поселился в новом доме и зажил на широкую ногу.

В Калькутте Дебендро многому научился. Вернувшись в Дебипур, он объявил себя реформатором. Прежде всего он основал общество «Брахма-Самадж», в которое вошли многие брахманы, в том числе и Тарачорон. Речи лились без конца. Было сказано немало прекрасных слов о женских школах, однако на деле все выглядело значительно скромнее. Замужество вдов всячески приветствовалось. Несколько вдов из низших каст действительно вышли замуж, но отнюдь не благодаря Дебендро и его друзьям. Дебендро сходился во мнении с Тарачороном насчет необходимости порвать цепи, сковывающие женщину.

— Дайте женщинам свободу! — призывали они в один голос.

В этом отношении Дебендро был чрезвычайно активен, ибо его энтузиазм имел особый смысл.

Возвратившись из Гобиндопура, сбросив одежду вишнуитки и приняв свой обычный вид, Дебендро перешел в соседнюю комнату. Слуга подал кальян, который всегда оказывал на хозяина успокаивающее действие. Дебендро с некоторых пор чтил богиню табачного производства.