Бонкимчондро Чоттопаддхай - Хрупкое сердце

До этого Ногендро сам вел все дела.

Как-то к нему пришла огромная толпа крестьян.

— Помилуй, господин, — говорили они, — житья нет от сборщика налогов. Все отнял. Кроме тебя, некому за нас заступиться!

— Убирайтесь вон! — выгнал их Ногендро.

А ведь когда-то имел место такой случай: сборщик налогов побил крестьянина и отнял у него рупию, так Ногендро удержал из жалованья сборщика десять рупий в пользу крестьянина.

Обеспокоенный Хородеб Гошал, его друг, писал Ногендро:

«Что с тобой? Чем ты занят? Я теряюсь в догадках, не получая от тебя писем. А если напишешь, то всего лишь несколько строк, из которых я ничего не могу понять. Ты что, сердишься на меня? Почему же не скажешь об этом прямо? Здоров ли ты?»

Ногендро ответил: «Не сердись на меня — я опускаюсь».

Хородеб был человеком умным. Прочитав письмо, он подумал: «Что это? Он обанкротился? Лишился друга? Попал под влияние Дебендро Дотто? Или, может... влюбился?»

Между тем Комолмони получила еще одно письмо от Шурджомукхи, которое заканчивалось словами мольбы: «Скорее приезжай! Комолмони! Сестра моя! Кроме тебя, у меня никого нет! Приезжай скорее!»

Спокойствие Комолмони поколебалось... Следовало действовать. Комолмони являлась прекрасной супругой и потому во всем привыкла советоваться с мужем.

Сришчондро сидел в онтохпуре и просматривал приходно-расходную книгу. Рядом с ним, на постели, играл годовалый Шотишчондро и жевал английскую газету. Потом это занятие, видимо, наскучило ему, и он уселся на нее.

Подойдя к мужу, Комолмони обвила край сари вокруг шеи, распростерлась ниц и, сложив ладони, сказала:

— Приветствую тебя, о великий раджа!

Сришчондро улыбнулся:

— Опять огурцы украли?

— Нет, огурцы на месте. Украли более важную вещь.

— Где произошла кража?

— В Гобиндопуре. Из золотой шкатулки брата украли монету.

— Золотая шкатулка твоего брата — Шурджомукхи, а что же такое монета? — недоумевал Сришчондро.

— Разум Шурджомукхи, — ответила Комолмони.

— Ты знаешь пословицу: у кого монета, тот покорит полсвета? — спросил Сришчондро. — Шурджомукхи за эту «монету» купила твоего брата, а если бы у тебя было столько сообразительности, дорогая...

Комолмони не дала ему договорить, зажав мужу рот, а когда она опустила руку, Сришчондро спросил:

— Так кто же украл «монету»?

— Не знаю, но из ее письма видно, что «монета» исчезла, иначе с чего бы она написала такое письмо?

— Можно почитать?

— Прочти, — сказала Комолмони и протянула мужу письмо. — Шурджомукхи не велела его тебе показывать, но я умру, если не поделюсь с тобой. Пока ты не прочтешь это письмо, я не смогу ни есть, ни пить. У меня уже начинается головокружение.

Сришчондро взял из ее рук письмо и задумался.

— Если тебе запретили давать мне его, — сказал он, — то я читать не стану. И даже не хочу знать, что там написано. Скажи мне только, как ты намерена поступить?

— Я намерена сделать следующее. Шурджомукхи сошла с ума, ее надо вразумить. Но кто способен это сделать? Тот, кто умен, то есть Шотиш-бабу. Значит, его тетка написала, что Шотишу надо ехать в Гобиндопур.

В этот момент Шотиш-бабу опрокинул вазу с цветами и уже приноравливался к чернильнице.

— Хорош вразумитель, — улыбнулся Сришчондро. — Однако надо думать, что, если бабу пригласили к невестке, значит, и Комолмони должна ехать. Шурджомукхи не сделала бы этого, если бы действительно не потеряла «монету».

— И не только это, — поспешила добавить Комолмони, — пригласили Шотиша, меня и тебя.

— А меня зачем?

— Ты полагаешь, что я могу ехать одна? А кто будет носить за нами кувшин с полотенцем?

— Это ужасно несправедливо со стороны Шурджомукхи. Если дорогому зятю я нужен только для того, чтобы носить кувшин с полотенцем, так я покажу вам зятя!

Комолмони страшно рассердилась. Нахмурив брови и состроив недовольную гримасу, она выхватила у мужа лист бумаги, на котором тот что-то писал, и порвала его.

Сришчондро засмеялся:

— За что ты меня терзаешь?

— Хочу и терзаю! — с притворным гневом ответила Комолмони.

— Хочу и болтаю! — в тон ей заявил Сришчондро.

Рассерженная Комолмони закусила нижнюю губу жемчужными зубками и погрозила Сришчондро своим крошечным кулачком. Сришчондро нахмурился и взлохматил ей волосы. В ответ на это Комолмони выплеснула чернила в плевательницу. Сришчондро подбежал к ней и... поцеловал. Жена ответила ему тем же. Подобное зрелище привело в восторг Шотишчондро, который считал, что большая часть поцелуев должна по праву принадлежать ему. Не теряя времени даром, он обхватил колени матери, требуя немедленного возвращения причитающейся ему доли, и при этом заливался таким радостным, неудержимым смехом, что Комолмони, для которой сладостен был один только звук его голоса, схватила ребенка на руки и принялась осыпать поцелуями. Затем то же проделал и Сришчондро. Удовлетворенный, Шотиш-бабу вернулся на свое прежнее место и, увидев отцовский золотой карандаш, стал обдумывать план его похищения. Наконец, овладев карандашом и поразмыслив над тем, съедобен ли он, малыш принялся его грызть.

Во время сражения на поле Курукшетра[27] между Бхагадаттой[28] и Арджуной[29] завязался страшный бой. Бхагадатта метнул в Арджуну смертоносное копье[30], но Кришна, знавший беззащитность Арджуны перед этим копьем, подставил под него свою грудь и тем самым отвел удар.

Точно так же поступил и Шотишчондро в «страшной» битве между Комолмони и Сришчондро. Он подставил свой лик, и... сражение прекратилось. Подобные битвы скорее напоминали капризный дождик в ясный день, — они внезапно начинались и столь же внезапно заканчивались.

— Ты в самом деле собираешься в Гобиндопур? — спросил жену Сришчондро. — А как же я останусь один?

— Ты думаешь, будто я хочу оставить тебя одного? Поедем с нами! Поедем! С утра сходи в контору, сделай все дела, только не задерживайся, а то мы с Шотишем будем ждать тебя и плакать.

— Как же я поеду? Сейчас как раз самое время покупать лен. Нет уж, поезжай одна.

— Иди сюда, Шотиш! — позвала Комолмони. — Давай сядем и будем плакать вместе!

Шотиш услыхал ласковый зов матери, перестал жевать карандаш, заулыбался и с радостным переливчатым смехом кинулся к ней. Комоле пришлось отказаться от своего первоначального намерения, и она снова принялась целовать Шотиша, а потом ее примеру последовал и Сришчондро. Шотиш ликовал, чувствуя себя героем.

— Какие же будут указания? — снова спросила Комола.

— Ты поезжай, я не возражаю, но я в такое время ехать не могу.

Комола ничего не ответила, молча села и отвернулась. У Сришчондро в руке был карандаш, он подкрался к Комоле сзади и поставил ей на лоб пятнышко.

— Дорогой мой, — засмеялась Комола, — я так тебя люблю...

С этими словами она обняла Сришчондро и поцеловала его. При этом только что нарисованное пятнышко перешло с ее лба на щеку мужа. Оказавшись, таким образом, победительницей в этом сражении, Комола сказала:

— Если ты окончательно не едешь, то устрой наш отъезд.

— Когда ты думаешь вернуться? — спросил Сришчондро.

— Что за вопрос? Могу ли я пробыть там долго, если ты не едешь?

Сришчондро отправил Комолмони в Гобиндопур. Однако у нас есть точные сведения, что на этот раз хозяева Сришчондро не много заработали в льняную кампанию. Его коллеги сообщили нам по секрету, что всему виной был Сришчондро. В это время он мало думал о деле. Когда ему указали на это, он ответил:

— А как же! Ведь со мной не было моей Лакшми!

И все, кто слышал его слова, отворачивались с презрительной гримасой:

— Фи! Жена держит его под башмаком!

Как только подобные фразы достигали слуха Сришчондро, он оживлялся и весело кричал прислуге:

— Эй! Готовьте хороший ужин! Господа на этот раз поедят как следует!

В мрачном доме Ногендро Дотто в Гобиндопуре словно распустился цветок. При виде веселого лица Комолмони у Шурджомукхи высохли слезы. Не успела Комола переступить порог дома, как занялась прической Шурджомукхи, которая уже много дней не уделяла этому никакого внимания.

— Я украшу твою голову цветами, — говорила Комола, и, глядя, как морщилась Шурджомукхи, успокаивала, соглашалась: — Хорошо, не буду. — А сама потихоньку оставляла цветы в прическе.

Свет, исходящий от лучезарной Комолмони, не давал тучам омрачать лицо Ногендро. При встрече с ним Комолмони почтительно поклонилась.

— Комола! Откуда? — удивился Ногендро.

— Меня привез мой малыш, — кротко отвечала Комола, не поднимая головы.

— Вот как? Отшлепать проказника! — Ногендро поднял племянника на руки и поцеловал несколько раз.

В благодарность за это малыш потянул дядю за усы и пустил слюнку.

— Эй, Кундо, Кунди-мунди-дунди! Как поживаешь? — Так Комолмони приветствовала Кундонондини.

Та удивилась.

— Хорошо, — ответила она после некоторого замешательства.

— Хорошо, сестра. Зови меня сестра, не то, когда будешь спать, я подпалю твои косы или напущу на тебя тараканов.

Кундо стала называть ее сестрой. Когда Кундо жила у Комолы в Калькутте, та почти не разговаривала с ней, даже когда это было очень нужно. Но благодаря своему чудесному обаянию Комола уже тогда покорила сердце сироты. Годы разлуки несколько охладили их взаимную симпатию, но теперь привязанность возросла с новой силой.

Отношения между супругами наладились, и Комолмони собралась уезжать.

— Нет, дорогая, нет! Останься еще на несколько дней. Если ты уедешь, я погибну, — попросила Шурджомукхи. — Твое присутствие облегчает мне душу.

— Я не уеду, пока не доведу дела до конца, — отвечала Комола.

— Что ты имеешь в виду? — удивилась Шурджомукхи.

— Похороны, — пошутила Комола и подумала: «Я должна вытащить эту занозу».

Услыхав об отъезде Комолмони, Кундонондини спряталась в своей комнате и расплакалась. Она не заметила, как Комола тихонько проследовала за ней.

Кундонондини рыдала, уткнувшись головой в подушку, а Комолмони заплетала ей косу. Это занятие являлось ее слабостью.

После того как коса оказалась заплетена, молодая женщина подняла голову Кундо и прижала ее к своей груди. Краем сари она вытерла ей слезы и поинтересовалась:

— Почему ты плачешь, Кундо?

— Зачем ты уезжаешь? — спросила Кундо.

Комолмони чуть заметно улыбнулась. Но улыбка не могла скрыть слезинки, которая беззвучно скатилась по ее щеке. Так иногда при ярком свете солнца идет дождь.

— Отчего ты плачешь? — снова спросила Комола.

— Ты меня любишь, — отвечала Кундо.

— Ну и что же? А кто-нибудь не любит? — удивилась Комола.

Девушка молчала.

— Кто не любит тебя? — настаивала Комола. — Шурджомукхи? Скажи, не скрывай.

Кундо молчала.

— Брат?

Опять тишина.

— Если ты любишь меня, а я тебя, почему ты не хочешь уехать со мной?

Кундо и на этот раз промолчала.

— Поедешь? — снова спросила Комола.

Кундо отрицательно покачала головой:

— Нет.

Милое лицо Комолмони помрачнело. Она нежно прижала голову девушки к своей груди, а затем заглянула ей в лицо:

— Кундо, ответишь чистосердечно на мой вопрос?

— На какой?

— Я твоя сестра, от меня нельзя таиться, я ничего никому не скажу. — А про себя подумала: «Если только своему великому радже Сришчондро-бабу и... малышку».

— Спрашивай, — решилась Кундо.

— Скажи, ты очень любишь моего брата?

Девушка ничего не ответила, а только, зарывшись лицом в платье Комолмони, снова зарыдала.

— Я понимаю, любишь... Но зачем убиваться? Разве любить плохо?

Кундонондини подняла голову и пристально посмотрела в лицо Комолы. Та без слов поняла ее.

— Но ведь ты не хочешь разрушить счастье Шурджомукхи? Разве ты не видишь... — Она не договорила, так как девушка снова упала к ней на грудь.

Слезы Кундонондини затопили сердце Комолмони. Чуткая Комола знала, что такое любовь. Всем своим сердцем она разделяла горе и радость Кундонондини.

— Кундо! — позвала она, вытирая ей слезы. — Поедем со мной, Кундо! — Иначе все погибнет. Поедешь? Подумай...

Кундо снова зарыдала. Прошло еще несколько мгновений, Кундо все плакала. Затем она вытерла слезы и сказала:

— Поеду.