– Ни от кого, Ренато. Сына не существовало. Она придумала его, чтобы обеспечить себе положение в доме, чтобы я защищала ее против тебя. Конечно, она верила, что ее ложь превратится в правду. Чтобы достичь этого, она напрасно искала тебя.

– Но как ты узнала? Кто сказал тебе?

– Доктор, который пришел засвидетельствовать смерть. Я попросила его проверить. Потребовала. Я хотела знать правду, это было нужно. Я не могла смотреть на тебя, не могла приблизиться к тебе с сомнением, что еще в той пропасти угасла скрытая жизнь, которая была моей последней мечтой. Я хотела быть уверенной и не оговорить тебя. По крайней мере Бог не хотел, он сжалился надо мной.

София остановилась, словно силы покинули ее. Напряженные руки схватились за край стола, нагруженный бумагами и книгами, рыдание вырвалось из горла, а Ренато смотрел на нее спокойно и мрачно, укрепляясь в мнении:

– Я лишь хотел знать правду, мама. Есть что-то еще, я уверен. Ты сказала, что она ветреная. Почему ты так сказала? Я бы не убил ее, как хотел, но хочу знать, требую, имел ли на это право. Если ты не знаешь, то я спрошу тех, кто знал, заставлю заговорить тех, кто молчал: Янину, Ану…

– Хватит, Ренато. Теперь ты не можешь ничего сделать. Теперь нас ждут обязанности, которые ты должен исполнить, и мы исполним их. Идем со мной.


7.


В последнем выражении благочестия, на гладком покрывале новобрачной постели, казалось, спала Айме де Мольнар, скрестив руки на груди, одетая в платье из белого шантильского кружева, которое выписала София Д`Отремон из Франции. Удивительное спокойствие опустилось на холодное лицо. Искусные руки Янины уложили черные волосы, скрывая ужасную рану на щеке. Со всех концов долины приносили для нее самые красивые цветы. В зале всех встречали большие серебряные канделябры, величественный катафалке, гроб, обитый парчой, большие восковые свечи. Весь дом наполнился запахом ладана, воска и лаванды, которые убивал языческий запах роз и запах нарда, которым было пропитано ее платье.

Янине казалось, что она одна в комнате. Одна перед телом женщины, которую так ненавидела. В углу шевельнулась тень, темная голова, подрагивающая в приступе глухих рыданий; на нее посмотрели безжалостные и прозорливые глаза Баутисты, спросившего тихим голосом со злым умыслом:

– Это не Ана, нет? Ей нужно плакать горючими слезами. Она будет тосковать по сеньоре, которая ее защищала.

– Оставь ее, дядя, – почти умоляла Янина. – Что вы собираетесь с ней делать?

– Не я, а хозяин. Я слышал разговор хозяина с сеньорой Софией, не будет проку от этой проклятой. Теперь идем со мной. Ты нужна в столовой.

Испуганная Ана подняла черную голову. Из угла, где она скрывалась, она видела, слышала. Не поднимаясь, как животное, она доползла до дверей; расширенными от испуга глазами она смотрела на удалявшиеся тени Баутисты и Янины, и задыхающимся от ужаса голосом пробормотала:

– Они убьют меня. Они убьют и меня!

Кудрявые волосы встали дыбом, а щеки окрасились в пепельный цвет. Никого не было в коридоре и на веранде. Из зала доносились приглушенные звуки, слышался скрип повозок на песчаных дорожках сада. Сдерживая дыхание, Ана дошла до ближайшей лестницы; плотно встав к стене, подавляя рукой рыдание, готовое вот-вот вырваться, скрываясь из вида, она дошла до первого густого куста, остановившись на несколько секунд, пока сердце выпрыгивало из груди, и наконец побежала, обезумевшая, движимая безотчетным чувством.


– Я ждал вас, София. Ждал уже несколько часов. Я начал было думать, что вы позабыли обо мне.

Благородная фигура священника, идущего навстречу, заставила вздрогнуть Софию Д`Отремон ознобом новой тревоги. Уже несколько часов она избегала его. Она почти позабыла о нем, или по крайней мере думала, что его легко избежать. Но оказавшись под пронзительным и сильным взглядом, сдержанным и суровым, она поборола себя и приблизилась, пытаясь извиниться:

– Простите меня, Отец Вивье. Я должна была отдать столько распоряжений, решить столько незначительных вопросов.

– Есть серьезные дела, которые должны занимать ваше внимание, София, а я мог бы помочь вам. Зачем вы напрасно задержали меня в этих четырех стенах? Если бы позволили мне отлучиться на некоторое время, то семья Мольнар была бы уже здесь. Почему откладываете неизбежное?

– А вы, Отец, для чего хотите усилить мучение моего сына?

– Когда вещи очевидные, стоит посмотреть им в лицо как можно раньше, ведь самое большее мучение, которое, возможно, есть у Ренато Д`Отремон – его совесть. Его неосторожность, если это она была преступлением… А если еще что-то… ревность, гордыня, гнев, смертные грехи, сеньора. Несчастна душа, которая мечется среди этого, несчастно сердце, которое прикрывается гордостью, как щитом.

– Умоляю, сделайте милость проведите церемонию сейчас, отец. Я в отчаянии.

– Понимаю. Я знаю, что сердце матери может страдать, но еще знаю, что путь долга узок, а это единственный путь, которому вы можете следовать. Где Ренато?

– Не говорите с ним сейчас, прошу вас. Он не может больше. Как помешанный. Вы правы, когда говорили, что самое большое мучение, от которого можно страдать – это мучение совести. Пожалейте его, Отец, нужно помочь ему. Как вы полагаете он чувствует себя после того, как спустился в глубину ущелья, откуда вытащил тело своей жены? Присутствие Мольнар будет для него ужасно.

– Они ведь не задержатся, правда? В каком часу вы послали им сообщение?

– Отец Вивье, думаю достаточно, что они получат извещение завтра, – с трудом объяснила София, теряя терпение. – Присутствие их здесь…

– Вы что, смеетесь надо мной, София? Вы задержали меня лживыми обещаниями, чтобы сказать подобное? Что бы вы подумали, если бы ваш сын был мертв, а кто-то препятствовал вам приблизиться к его телу, чтобы отдать последнее целование? Именно это вы делаете, не имея права. Даже если хотите защитить сына.

– О… Ренато… – удивилась София, увидев приближающегося сына. И обращаясь к священнику, взмолилась: – Прошу вас…

– Я прекрасно слышал последние слова Отца Вивье, мама, – изложил Ренато, который казался невозмутимым и спокойным. – И думаю, что даже не услышав предыдущих слов, я угадал, что вы хотели сказать. Вы связались с Мольнар, да? И вы правы. Им нужно приехать как можно раньше. Я распоряжусь, чтобы им немедленно сообщили!

– Хотите сказать, что еще не сообщили? – изумился священник. – Это предел, София! Уверяю вас, что с этого мгновения я сам…

– Не нужно, – перебил Ренато. – Отец Вивье прав, мама. Они имеют право быть здесь. – И немного удаляясь, он позвал: – Баутиста, Баутиста! Подойди! Отправь немедленно самого доверенного человека, которого найдешь, на лучшем коне, чтобы передать сообщение Каталине де Мольнар обо всем, что случилось.

– Нет необходимости, – отклонил Отец Вивье. – Я могу поехать сам. Если бы ваша мать не задержала меня, я бы уже выехал. Но прямо сейчас…

– Мое извещение будет быстрее, – уверил Ренато. – Но делайте то, что сочтете нужным, отец. С вашего разрешения…

– Ренато, Ренато! – прошептала София. И попросила священника: – Поезжайте с ним, Отец. Успокойте, приободрите его. Вы не понимаете, как он страдает?

– Да, теперь да, – согласился Отец Вивье, уже смягчившись: – Я поеду с ним, София.

Изящная белая рука оперлась о плечо мажордома, глаза смотрели на удалявшегося Отца Вивье, который вышел вслед за Ренато, и словно облегчение, поддержку ей оказывала твердая верная рука, которая была жестокой для остальных.

– Отправить сообщения на лучшем коне дома?

– Раз нет другого выбора, отправь его.

– Хорошо, сеньора. – И взорвался с внезапным гневом: – Я знаю хорошо, что эта женщина заслуживает тысячи смертей! Если сеньора разрешит…

– Что ты будешь делать, Баутиста?

– Буду защищать хозяина от правды, сеньора. Найду доказательства, свидетелей. Мне не давали указание найти Ану, которая знает о сеньоре! Если бы я заставил ее говорить, то сеньор подумал, что был прав, что убил сеньору, и это бы успокоило его.

– Он не хотел ее убивать! Не повторяй этого! Найди Ану и приведи ее. Думаю, ты дал нужное оружие. Да, Баутиста, защити моего сына, защити от себя. Отправь Сирило к Мольнар, найди Ану. Я жду тебя здесь. Я поговорю с ней, заставлю говорить.

– Если вы позволите, я хорошо знаю, как развязать язык этой негодяйки. Она возможно спряталась. Когда совесть нечиста…

– Что ты хочешь сказать? Думаешь, Ана сбежала?

– Она бы правильно поступила. Но не беспокойтесь, сеньора. Я знаю, как найти ее. В Кампо Реаль легче войти, чем выйти, и нет пяди на земле в долине, куда бы не достала рука Баутисты.


Не сообщая слугам, заранее предвкушая удовольствие вседозволенности, дав наконец волю жестокости, Баутиста проследовал к последнему бараку конюшен и каретных сараев, где на ночь были заперты все сторожевые псы.

– Леон, сюда! Тихо, Верный! Спокойнее, Сторож!

Внимательно он выбирал их. Два были самыми сильными, натренированными, чтобы искать беглых рабов. Не важно, что постановление освободило чернокожих слуг Кампо Реаль. Обычаи не меняются, привычки остаются. Быстро он связал вместе трех псов, нашел увесистый кнут, среди тех, что висели вдоль стены, и бережно зажег трубку.

– Дядя Баутиста! Что вы будете делать? – спросила обеспокоенная Янина, когда приблизилась. – Вы же не будете искать Ану с собаками! О, это ужасно! Они покусают ее, разорвут на части!

– Ты стала отзывчивой, Янина, – презрительно отозвался Баутиста. – Возвращайся к своим обязанностям, не вмешивайся. У меня разрешение делать что угодно, чтобы привести ее. Я пообещал, что найду ее, приведу, знаешь? Приведу живой или мертвой!

Ударом руки Баутиста убрал с дороги Янину. Вышел, держа в руке кнут, и резко выпустив собак, побежал с ними до конца сада.

Они уже были в деревне. На поводке вздрагивали и прыгали от нетерпения три кровожадные зверюги. Баутиста их сдерживал, давал нюхать одежду Аны. Как стрелы во всех направлениях побежали собаки, прыгая как черти, обнюхивая воздух, травы, кусты. Наконец, одна из них, похоже, нашла желаемый след.

– Молодец, Леон! Сюда, Верный… Сторож! Смирно… Смирно!

Мужчина чернее ночи возник за Баутистой. Как у всех охранников долины, у него была форма из грубого полотна, а также высокие ботинки, патронташ, пересекавший грудь гиганта, ружье сжимали могучие руки. Послушный и свирепый, как сторожевой пес, он двинулся, повинуясь приказу Баутисты:

– Франсиско, иди за мной!


Ана ввалилась в ветхую хижину и вцепилась в одежды знахарки, которая успела запереть за ней дверь.

– Спрячь, Кýма, меня ищут, идут за мной! Закрой дверь, окно, закрой щели, погаси свет! Пусть меня не найдут, не отыщут! – умоляла напуганная Ана, мертвая от страха.

– Ты сошла с ума? Почему пришла так? Что случилось? Кто ты? – допрашивала растерянная Кýма.

– Баутиста ищет меня с собаками. Я слышала их лай, да. Их отвязали… отвязали там внизу, а я вышла на плантации, где большие хижины. Я знала, что меня хотят убить. Поэтому не хотела приходить сюда. Ай, Господи! Не успела умереть сеньора Айме, а он уже за мной… Ай, ай, ай…!

– Не кричи! Не кричи! Сеньора Айме говоришь, ты служанка хозяйки Айме, это ты была с ней, когда она пришла сюда, да? Я же говорила, что знаю тебя!

– Да, да, я была у дверей, пока хозяйка говорила с тобой. Не знаю, что она сказала тебе, но дала денег. И если меня схватят собаки, я скажу, что хозяйка дала тебе денег, а ты должна была помочь ей. Ай, Боже мой! Баутиста нас убьет. Тебя тоже убьют!

Вздрагивая, Кýма подошла к двери и посмотрела сквозь узкую щель. Затем с неудовольствием повернулась к Ане:

– Никто не идет за тобой! Ты, наверное, спятила! Не кричи!

– Я ничего не сделала. Но Баутиста поклялся, а теперь убьет меня и тебя! У тебя есть сила. Да, теперь я согласна. Хозяйка сказала, что у тебя сила. Прикажи духу, чтобы он покончил с собаками! Сделай сглаз, Кýма, околдуй Баутисту. Пусть он ноги сломает, пусть глаза вылезут из орбит, пусть его настигнет смерть на полпути, пусть псы покусают его!

– Замолчи, я сказала! Если ты еще раз крикнешь, я сделаю тебе сглаз, превращу в жабу, в камень, в ящерицу!

– Преврати во что угодно, только чтобы Баутиста не нашел меня! – И воскликнула, обрадовавшись: – Преврати его в жабу! У тебя есть сила, Кýма. Говорят, однажды ты сделала это, превратила человека в жабу. Преврати его в жабу!

– Баутиста белый, это будет труднее, – отказалась колдунья. – К тому же, твой талисман сильнее моего. Но я дам тебе другой, самый лучший, что есть. Если он в твоих руках, можешь выходить спокойно, бежать без опаски. Ничего не случится. Я защищу тебя, я смогу. Ты ведь слышала, что говорят, да? У Кýмы есть сила. Подожди, подожди. Я дам тебе выйти, сбежать, но ты должна сделать, что я скажу. Подожди, подожди…