— Нед, где наша «История фарфора»?

— Позади Пикассо. Ну знаешь, геометрическая дама.

— Александра, где биографический словарь?

— Кажется, за Моне. Ну знаешь, эти сонные кувшинки… Там еще башмаки Ван Гога где-то рядом.


В дымоходе столовой гнездились вороны, а может быть, галки? Дымоход гостиной они неизвестно почему презирали. И сколько ни прочищай трубу, хоть специальным новомодным пылесосом, хоть как, от веток отделаться не удавалось. Веток было неимоверное количество. Они застревали в щелях между заросшими сажей кирпичами. «Чтобы привести этот дымоход в порядок, — говорил Нед, — придется поэксплуатировать детей-трубочистов». Иногда целая куча сплетенных палочек и веток шумно грохалась в камин, поднимая облако пыли, сажи и засохшего птичьего помета. Каждая веточка, каждый стебелек когда-то любовно принесла в клюве какая-нибудь наивная птица, выбравшая для гнезда это совершенно неподходящее, опасное для птенцов место. Опасаясь за молодняк, Нед с Александрой никогда не разводили огонь в столовой. Как знать, что за семейные драмы разыгрывались в дымоходе? Но уже близится осень. Птенцы наверняка уже встали на крыло и покинули гнездо. В любом случае Дейв и Дженни Линден перестроят и реконструируют дом, ликвидируют камины и дымоходы. Камины — это сажа. Камины — это пожары.


Александра сложила на каминной решетке аккуратную пирамиду из дров, веток, лучинок и бумаг. Симпатичную, но, возможно, слишком большую для этого чугунного гнезда. Чиркнула спичкой. Поднесла ее к бумаге.

— Простите, — сказала она всем духам, всем предметам, которые могли ее слышать. И почувствовала, как дом напрягся в ожидании…


— Скоро согреемся! — крикнула Александра Эбби и пошла на кухню пить чай. Эбби, удобно устроившись за столом, принялась вновь рассказывать про похороны. Она буквально чувствовала на расстоянии, как оттаивает лежащий в багажнике замороженный горошек, но решила о нем не упоминать. На данный момент главная забота — Александра: с губ не сходит улыбка, но взгляд какой-то рассеянный.

Вскоре Александра услышала: в столовой что-то взревело. Этакое «у-ух», отозвавшееся гулким эхом, а затем — хрипловатый, монотонный, непрекращающийся посвист.

— Ну и ветер, — сказала она. — Замечаешь? Совсем разбушевался.

— Да уж, — подтвердила Эбби. — Воет в трубах.

— Эбби, — сказала Александра, — а давай прямо сейчас отсюда уедем? Переберемся к тебе? Вдруг вернется Хэмиш — а мне так не хочется с ним встречаться. Видеть его не могу! Или даже Дженни Линден заявится — убеждать, что все мы должны жить дружно. Или ее муж Дейв — станет ходить по кухне и цокать языком: дескать, как это мне удается хоть что-то тут готовить.

— Ну хорошо, — сказала Эбби, — если ты уверена, что даже не хочешь допить свой чай… Жалко, если он пропадет зря.

— Давай не будем медлить, — сказала Александра. — Здесь сейчас какая-то странная атмосфера. Гляди, Алмаз весь дрожит.

— Старые дома всегда шевелятся, ходят ходуном на фундаменте, — сказала Эбби, — издают странный шум. Когда дело касается всякой ерунды, у тебя фантазии хоть отбавляй…

И все же Эбби встала из-за стола, и они вышли из кухни вместе. Перед уходом Александра на минутку шмыгнула в столовую, тщательно загораживая от Эбби дальнюю стену.

— С камином все в порядке? — спросила Эбби, когда они вышли через кухонную дверь. Алмаз выскочил наружу первым.

— Все в порядке, — сказала Александра. И честно добавила: — Я подбросила еще одно полено.


Из трубы, соединенной с камином столовой, в иссиня-черное небо вырвался рой искр. Зашипели, испаряясь, дождевые капли. Пусть огонь и ливень потягаются, кто кого. Эбби не видела искр — она смотрела себе под ноги. Выл ветер. Александра и Эбби, согнувшись в три погибели, добрались до машины. Дождь был какой-то нерешительный — то припускал, то прекращался. Женщины почти не успели промокнуть.

Алмаз с лаем гнался за машиной почти до самого выезда на шоссе.

— Погоди-ка минутку, — сказала Александра, и Эбби затормозила. Александра распахнула дверцу, и Алмаз, точно спасаясь от неведомой напасти, моментально вскочил к ней на колени. Затем перемахнул на заднее сиденье.


Выезжая на шоссе, они чуть не столкнулись лоб в лоб с крохотным автомобильчиком Дженни Линден. Эбби резко крутанула руль, сворачивая на обочину, — и мотор у нее заглох. Машину Дженни Линден вел Хэмиш. Сама Дженни сидела рядом с ним, а Дейв и Шелдон Смайт — сзади. Все они, притиснув носы к стеклам, изумленно уставились на Александру. Та приветливо помахала рукой.

— Все ваше! — сказала она, утрируя артикуляцию. Впрочем, они, кажется, не поняли.

В зеркале бокового вида Александре был виден «Коттедж». В дымоходе определенно горела сажа. Кроме того, на восточной стене дома плясали, то взбегая к карнизам, то соскальзывая вниз, какие-то сполохи — наверняка от открытого огня. Жаль, что эта компания заявилась так рано. Еще бы десять минут — и дело в шляпе.


Внезапно Александру оглушил молот грома, а заодно ослепил сияющий зигзаг. Молния соединила небо и землю, и лица всех присутствующих на долю секунды посинели, как у мертвецов. По всей видимости, молния ударила прямо в «Коттедж». Теперь пылала и крыша: огонь бежал по черепице, сжигая… но что, что он мог там сжигать? Как знать — прошлогодние листья, деревянные балки… Теперь пламя вырывалось из окна первого этажа. Чарующие, мелодраматичные красные сполохи отражались от облаков.

— Божественное провидение иногда вмешивается, когда в нем нет нужды, — сказала Александра. — Поехали отсюда, а?

Дженни, Хэмиш и их спутники закричали и замахали руками. Эбби, заглядевшись, случайно дала задний ход и с диким грохотом наехала на машину Дженни. Столкнувшиеся автомобили заблокировали дорогу. Люди не пострадали — отделались легким испугом. Все на негнущихся ногах вылезли наружу и замерли, уставившись на «Коттедж». Оконные стекла трескались и вылетали. Это позволяло ветру пронизывать дом насквозь, с востока на запад; пламя перекинулось на верхний этаж, на спальни, а другая огненная волна, с крыши, спускалась тем временем вниз. Да, это был всем пожарам пожар. Он пожрал бумаги и одежду Неда, превратил блестящую и изящную спинку кровати в нечто искривленное и черное; изглодал бельевой шкаф, налепил на разбитый аммонит столько сажи, что никто уже и не угадает в этом камне драгоценное ископаемое; расколол стеклянную посуду, ничего не оставил от скамьи, от рисунка Пикассо, от монастырского стола; столько вытерто пыли, столько изведено воска — а толку? Даже щепок не осталось. Только декоративная каминная стенка (1705 г.) переживет испытание — конечно, почернеет больше обычного, но ее золотые пастухи и пастушки все равно уцелеют, продолжат беспечно плясать, как проплясали уже не одно столетие, не одно лихолетье. Остальное же исчезло, словно его и не бывало. Все Сашины игрушки; все школьные табели, фотографии родственников до седьмого колена, бабушкины любовные письма, книги, книги, бессчетные книги. Компакт-диски тают. Слезы обращаются в пар. Призраки спасаются бегством. Дом Неда, ни минуты не являвшийся домом Александры, — как и Нед никогда не был ее Недом. Стал пеплом, стал золой. Так повелел сам дом. Дождь держался поодаль.


Искры добрались до сарая. Если дома не станет, к чему сарай? Его соломенная крыша затлела тысячами маленьких костров. Ветер взревел. Все сгорело дотла: от деревянных рукояток старинных кос и лопат, которые следовало бы отдать в музей народного быта, но все как-то было недосуг, до хромоногих кресел и расчлененных этажерок, с незапамятных времен дожидающихся реставрации. Много ли теперь дадут за весь этот тяжкий груз, отягощавший совесть, за всю эту уйму недоделанных дел и неосуществленных планов? Лучше уж будем праздно веселиться, пока живы. Примчались пожарные. Бесцеремонно спихнули на обочину автомобили Эбби и Дженни — надо же было как-то проехать к дому. Вылили из шлангов столько воды, что еще несколько дней вся округа издавала странный запах потных подмышек и подгоревшего жаркого. Гидрантов в этой глуши не имелось, но пожарные не растерялись — на горе уткам выкачали досуха весь пруд. Однако ураганный ветер ничего не позволял сделать — оставалось лишь выждать, пока огонь сам собой погаснет, а затем залить пожарище вплоть до полного заболачивания.

Артур встретил истерически рыдающую Эбби, приехавшую домой на полицейском фургоне, словами: «Слава богу, никто не пострадал».

Вильна плакала по тритонам, которых пожарные помпы выкачали из пруда вместе с водой.


Мистер Кветроп сиял. Где был пожар, там жди строительства. Пожарные предположили, что причиной стало возгорание в дымоходе — старые вороньи гнезда крайне пожароопасны, отягощенное ударом молнии. Александра разделила вину с Богом — иными словами, ее совесть молчала. Страховая компания платить отказалась — Нед так и не внес очередной взнос. Напоминание о том, что срок истекает, пришло вместе с письмами от соболезнующих друзей и знакомых и, разумеется, затерялось. Страховые компании непоколебимы: то, что для отдельного человека — трагедия всей жизни, для них — рядовое происшествие.


Прах. Худшие опасения обратились в прах. А заодно с ними — одежда Александры, ее книги, ее бумаги, ее прошлое. Семейные альбомы Александры, документы, школьные табели, любовные письма от Неда. И надежно спрятанные письма других мужчин. Кастрюли и горшки, чашки и блюдца, ложки, вилки, тарелки, простыни Александры — все, что трогала, брала, использовала по назначению, оскверняла Дженни Линден. «Вы за порог — она на порог». Кому ж они после этого нужны?


Косметика Александры, любимые тени для век, мелочи, сохраняемые на память о давних спектаклях. Подарки друзей и подруг. Черный с красным кружевной пояс для чулок, не подходящий ей по размеру. Записная книжка и ежедневник Александры, записная книжка и ежедневник Дженни Линден. Впрочем, у Дженни сохранился оригинал. Досадно. Все равно, что потерять сумочку — только в тысячу раз хуже. Сумку Александра бросила наверху перед тем, как уехать с Эбби, за несколько минут до пожара.

— Странно, — отметила про себя Эбби, но не осмелилась додумать мысль до конца. Слишком уж скользкая тема. Возгорание в дымоходе, отягощенное ударом молнии. Форсмажорные обстоятельства. Воля Божьего Провидения, как говорили в старые времена.

Нед, благословленный Александрой, ушел своей дорогой. Он свободен.


Урну с прахом Хэмиш увез в Шотландию.


Собственно, это была не урна, а темно-синяя картонная коробка, не лишенная некоторого изящества. Наполненная чем-то довольно тяжелым.

35

Александра позвонила матери и спросила, можно ли ей пока оставить Сашу в доме около гольф-клуба, в обществе котят, там, где он счастлив, — ведь Александра теперь осталась без крова над головой? Она знала: Ирэн хорошо водит машину. Также Александра позвонила Эрику Стенстрому и попросила иногда проведывать Сашу. Продиктовала адрес. Каждый послушный ребенок заслуживает отца. Также Александра позвонила кастинг-директору из «Эмблин» и сказала, что будет сниматься. Да, она согласна играть в дуэте с Майклом Дугласом. А вы как думали?


Александра позвонила в театр. Она не собирается доказывать, что ее обязаны вновь ввести в «Кукольный дом». И в суд подавать тоже не собирается: пусть Дэзи Лонгрифф каждый вечер раздевается до пояса вместо нее. Всего наилучшего, Дэзи! Поскольку дирекция ожидала от нее, Александры, именно такого решения, они квиты — нарушения контракта с ее и с их стороны взаимоуравновешиваются. Прощай, Лондон! Здравствуй, Голливуд!


В ожидании отъезда Александра переселилась к Вильне. Но отказалась делить с Вильной ложе. Алмаза она отдала Кевину Крампу: пес будет рад заниматься настоящим делом — гонять коров на ферму. В результате столкновения своего трактора с грузовиком Кевин сломал руку. Но в будущее он смотрит с надеждой — ведь Бекки, секретарша Шелдона Смайта, согласилась стать его женой.

Сидя в самолете, Александра мысленно пожелала самого наилучшего всем, кого знала. Неду — лишний раз не помешает. Эбби и даже Леа, и Вильне, и Артуру, и Дейву Линдену. Доктору Мебиусу, и мистеру Квентропу, и даже Хэмишу, который постоянно звонил ей с оправданиями и покаянными речами, Хэмишу, которого Александра находила слишком ничтожным, чтобы ненавидеть или даже презирать. И Терезе — кстати, та, узнав о пожаре, тут же вернула Александре — под видом «подарков», конечно, — присвоенные ценности: скатерть работы брюссельских кружевниц, щипцы для угля, птичью клетку и хрустальную чашу. Александра пожелала всего наилучшего мистеру Лайтфуту, миссис Пэддл и даже Крисси, и своей матери, и ее мужу — как там бишь его зовут. И Саше. Саше — от всего сердца — и с болью в сердце. Тяжело разлучиться с ребенком, но тут обстоятельства особые, всякий согласится. Бывают ситуации, когда бабушка может сделать для ребенка больше, чем мать. Всего наилучшего!