Екатерина Дибривская - Хук слева

Мы долго обнимались, а потом мама, не выдержав, всё же спросила, глядя на Володю.

— Это он?

Я покачала головой, и она чуть заметно нахмурилась.

Мы сразу поехали в арендованный дом со всеми удобствами в ближайшем Подмосковье. Я не садилась за руль с февраля, но надеялась, что не растеряла навыков, потому что во дворе меня уже ждала моя машина. Здесь, в деревне, без машины, как без рук.

Дом мне понравился. Чистый, светлый, уютный. Большая терраса, ухоженный сад. И мама осталась довольна.

Стоило Володе уехать, как мы громко завизжали от радости нашей встречи и проболтали втроём, попивая чай на кухне, почти до самого утра. Теперь я чувствовала себя гораздо лучше.

ОН

Все свои силы я бросил на то, чтобы вернуться обратно в спорт. Я забыл о пьянках, гулянках, развесёлой компании парней и отвязных девиц, что так и норовили повторить случайный опыт. Я же хотел забыть его, как страшный сон, хотя и не помнил ничего из той ночи. Но само знание отравляло мою жизнь. Алкоголь не помогал мне. Абсолютно.

Зато спорт, графики тренировок, цели по питанию — всё это привносило в существование какой-никакой, но смысл.

Я смог снова навещать родителей, начал общаться со Светкой, и она попросила у меня прощение.

— Светик, — вздохнул я. — Ты должна была поговорить со мной, потому что то, как я узнал об этом — это из ряда вон. Я не держу на тебя зла, ведь все обиды давно в прошлом.

— Как ты, Влад? Держишься? — Заглянула она в мои глаза.

— Пытаюсь, — улыбнулся я. — У меня нет другого выбора.

И я действительно пытался. Чем больше проходило времени, тем меньше болело моё сердце. В голове всё чаще начинали всплывать приятные воспоминания, не отзываясь болезненным спазмом в брюшной полости. Я надеялся, что однажды смогу сказать: «Было и было», но пока оставался далёк от этого. Мне не становилось легче. На самом деле нет.

Я… Скучал. Мне не хватало её. С каждым днём это чувствовалось всё острее. И я лишь больше вкладывался в спорт, заполняя пустоту внутри себя. С помощью бокса я рассчитывал исцелиться. Излечить свою зависимость.

Перед каждым боем я смотрел в зал, словно рассчитывал найти там её, с лёгкой улыбкой и восхитительными воздушными поцелуями. Я закрывал глаза и видел всё, как вчера. Представлял, как она шепчет мне слова поддержки, что будет ждать меня, целого и невредимого, в каморке после боя, что я — её чемпион; я открывал глаза и выходил на ринг.

Я не пропускал ни одного удара.

Все букеты, кроме самого первого, что я отправлял ей после каждого боя, возвращались в салон, потому что получателя не было по адресу, и я задавался вопросом, где, а главное, с кем она теперь живёт.

В конце августа мы праздновали день рождения отца. Я вызвался отнести миску из-под маринада в мойку, всё ещё избегая общения с людьми. А гостей у родителей было много. Я уже выходил из дома, когда услышал голос брата.

— Да ты что, Машка! — Хохотнул он. — Это здорово. Сломался? Ну ничего, починим. Хорошо, приеду в среду, дотянете? Нет, всё хорошо, просто буду занят. Ладно, я позвоню тебе вечером. У родителей гости. Неудобно говорить. Да, у отца. Нет, ещё не юбилей. Шепну ему поздравление от тебя. Окей, до вечера.

Меня кольнуло чувство ревности. Какова вероятность, что у Володи есть ещё одна знакомая Машка, с которой он так близок? Которая, очевидно, знает его родителей? Которой вовсе ни к чему, конечно же, знать, что понедельник и вторник у Володи заняты мной?

Я растерял малые крупицы имеющегося настроения и еле дождался окончания вечера. Сегодня мне нестерпимо хотелось достать из шкафа пакет и захлебнуться в своей боли.

Вывалил барахло прямо посреди кровати и задержал дыхание. Первым делом в глаза бросились яркие снимки в стильных рамках. Расставил их по прежним местам, внимательно изучив каждый. Самый первый, сделанный возле её дома: моё лицо спрятано в её волосах, а на лице девушки широкая улыбка. Один из Сочи — она целовала меня на пляже. Второй из Сочи — она позировала мне на фоне пальм, счастливая, загорелая. Ещё один снимок — с прогулки в Ботаническом саду: она повисла на моей шее, и я хотел её поцеловать. Их было много. Каждый из них был напоминанием о моём счастье. Каждый из них отозвался во мне ноющей болью, и я понял, что пришло время признаться себе.

Я люблю её. И я её простил.

Как герой того сериала.

Я раскладывал по местам все вещицы, что она купила для украшения моей квартиры. Статуэтки котиков и младенцев, абстрактные фигуры, ароматические свечи, подставка для её украшений. Я вернул всё на свои места. Но у меня не было главного. У меня не было Машки.

Я открыл коробку с её новогодними подарками. Там же лежала книга, подаренная на день рождения.

Положил бинты в ящик комода, капу — в спортивную сумку, чтобы не забыть опробовать в деле на ближайшем бое, вбил гвозди в стену спальни для новых фотографий и торопливо развесил их. Открыл книгу и начал читать.

Этот текст отличался от того, другого. Манера повествования явно принадлежала Машке, и я задался вопросом — как ей удалось написать две, настолько разных книги?

Чем больше я читал, тем больше понимал, что поторопился с выводами. Что-то происходило с ней, с нами. Пугающее её. Ещё тогда. Я упустил это. Пропустил. Не заметил. Она писала, что нуждалась в моём внимании и в то же время боялась, что я действительно увижу, что с ней что-то происходит. Эх, Маша, Маша! Почему нельзя было написать более понятно? Прямо как есть? В какой-то степени, мой подарок казался её дневником, полным тайных сигналов, но я не был долбанной Нэнси Дрю! В её витиеватых предложениях было слишком много загадок.

Текст обрывался на фразе: «Больше всего я хочу поделиться с тобой своей радостью, в надежде разделить счастье на двоих, но обстоятельства вынуждают меня скрывать от тебя неминуемые последствия нашей любви. Я хочу, чтобы однажды, если на то будет милость Господа, ты простил меня за то, кто я есть, а не за то, кем я буду. Я хочу, чтобы твоё решение было искренне продиктовано твоим сердцем, а не разумом. Надеюсь, что тебе просто понадобится чуть больше времени. Времени, которое я оставила для тебя. Всё своё время, если быть точнее. С любовью, твоя Маша».

Видимо, за долгие годы в боксе мне основательно отбили голову, поскольку я не понимал половину написанного. Странные метафоры и пространственные объяснения не желали расшифровываться. Я только чувствовал, что Машка намекала мне, что находилась в опасности и боялась происходящего. Или я ошибался?

А последние предложения вообще выбивались за рамки её монолога. Я крутил их и так, и этак, но у меня выходило только одно…

Одна из рамок, что я повесил на стену, внезапно упала, разлетаясь на части и отвлекая меня от дум. Недостаточно подцепил гвоздь крючком, поторопился. Я подошёл и начал собирать разрозненные части, соединяя их в общую конструкцию. К внутренней стороне нашей совместной фотографии на тонкую полоску клейкой ленты был приклеен чёрно-белый снимок УЗИ.

Я тяжело сглотнул.

«16 декабря. Пациент Ромашина М.А. Полных лет: 24. Диагноз: Беременность 8 недель», — было напечатано в углу. А в самом центре — небольшая закорючка, больше похожая на маленькую рыбку, чем на человечка.

Наш ребёнок.

Последняя загадка из книги отгадана. Вот оно — «неминуемое последствие нашей любви». Но впереди ещё столько не отгаданных!

И главное… Я выхватил телефон и набрал Светкин номер.

— Не задавай мне вопросов, — выпалил я. — Но помоги решить одну задачу!

— Ладно, — усмехнулась она в трубку. — И тебе привет.

— Светка, если в середине декабря беременность — восемь недель, то когда должен родиться ребёнок?

— Примерно в середине июля, — моментально ответила она. — Да ладно? Я так и знала!

— Спасибо, Светик, — крикнул я в трубку. — Но никаких вопросов.

Я бросил трубку и вставил фото обратной стороной в рамку, как следует закрепляя на стене.

ОНА

Сегодня у меня был крайний относительно свободный день — я могла спокойно заняться своими делами. Завтра мама с Алинкой должны улететь обратно в Красноярск. Как я не пыталась убедить их остаться со мной в Москве, но не вышло.

Сегодня у меня было намечено много дел, ещё и Володя обещал заехать. Но с самого раннего утра я поехала в редакцию.

— Привет, Маш, — улыбнулась Софочка. — В понедельник Шестопалов приходил, тебя искал.

— Привет, это тебе, — я протянула коробку эклеров, — и ты что?

— Не я, — хохотнула она. — Арсений Аркадьевич! Орал на него, что все под столы попрятались.

— Не преувеличивай, София, — послышался за спиной недовольный голос Арсения. — Просто сказал, что ты здесь больше не работаешь.

— Спасибо, — я закатила глаза. — Как дела?

— Идём, душенька.

Мы спрятались от лишних глаз и ушей в туалете. Кажется, все мои рабочие процессы в последнее время происходили исключительно здесь.

— Жена Исмаилова дала показания, — вывалил он сходу.

Я улыбнулась. Скоро всё закончится.

— Мы знаем — кто, но не знаем — зачем. Нечем тебя порадовать.

— Кто? — тихо спросила я.

Арсений протянул мне фото, я присмотрелась повнимательнее и ойкнула.

— Знаком?

— Конечно. Мне нужно встретиться с Исмаиловым.

— Маша, — укоризненно покачал головой Арсений.

— Ты же понимаешь, что я всё равно с ним встречусь, просто с тобой будет быстрее.

— Ромашина, ну ты-то куда лезешь? — Вспылил он, но накарябал адрес на листе бумаги.

— Спасибо, шеф, — облегчённо выдохнула я.

К одиннадцати я была уже у дома Рамиля Исмаилова. Но не застала его дома. Чертыхнувшись, я устроилась в машине и начала просматривать все материалы этого дела. Искала все возможные связи и, кажется, наконец нашла. Старое фото из альбома биологической матери Влада подкинуло мне очередную версию. Я завела двигатель и поехала в центральный архив МВД.

— Ромашина, — покачал головой лейтенант Кислицын, — я тебя как встречу, так изжога разыгрывается!

— Ваня, я тоже рада тебя видеть, помоги, а?

— Жалуйся, — крякнул парень, и я улыбнулась.

Когда мне позвонил Володя, я уже разжилась всей необходимой информацией.

— Привет, Машка, — бросил он в трубку, — ты дома?

— Нет, но выезжаю из Москвы. Буду в течение полутора часов.

— И я, тогда до встречи!

У меня был небольшой запас времени, и я снова заехала к Исмаилову. На счастье, он мне открыл.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Вы? — Удивлённо спросил Рамиль.

— Здравствуйте, Рамиль Ахметович. Я — Мария Ромашина…

— Я знаю, кто вы, — грубо прервал он меня. — Что вам нужно?

— Я хотела бы задать вам несколько вопросов.

— Вы уверены, что я захочу на них отвечать? — Усмехнулся мужчина, и я улыбнулась.

— Это никоим образом не касается вас, — уверила я. — Я бы хотела спросить о Валерии Николаевиче Лозуцком.

Он удивлённо вскинул брови.

— Валерий Николаевич? Причём здесь он?

— Это и в ваших интересах тоже.

— Допустим, — кивнул он.

— Лозуцкий перенял должность Лукоянова не только в думе? В бизнесе тоже?

— Девушка, — рассмеялся он. — Я не понимаю, о чём вы говорите.

— Суммы, которые в качестве спонсорской помощи приходили и продолжают приходить на ваши счета, удивительным образом совпадают с крупнейшими нарко-сделками в регионе. Это понятно любому, кто умеет анализировать информацию. Вы понимаете, что сейчас я протягиваю вам руку помощи? Мне нужны всего лишь ответы на некоторые вопросы, и я дам показания в вашу пользу. Скажу, что вы помогали мне.

— Это всё бессмысленно, — он покачал головой, — меня просто уберут. Там же не только Лозуцкий замешан.

— Меня интересует только он. В конце концов, именно из него в конечном итоге сделают козла отпущения, а вы пойдёте как соучастник. Я дам вам время подумать. Но его будет не слишком много. Всё идёт к развязке, и чем быстрее вы решитесь, тем вероятнее, что отделаетесь меньшим сроком.

— Какой вам в этом интерес?

— Глубоко личный, — я усмехнулась.

Я оставила Исмаилову свою визитку, надеясь, что он в итоге удовлетворит моё любопытство, и помчалась домой. В свой новый временный дом, о котором не знал никто, кроме Володи.

Я знала, что ему помогал отец, и была благодарна, что они не бросили меня в беде. Теперь мой дом охраняли спецслужбы, и я была спокойна за всех его обитателей.