– Зачем? Еще рано.

Внезапно Руслана услышала голоса, доносившиеся снаружи. Казалось, на ногах был весь гарем. Руслане ответила Мерзука:

– Падишах идет!

Руслана только охнула. Татарка поторапливала ее:

– Немедленно вставай и готовься! Или ты хочешь, чтобы повелитель увидел тебя неубранной?

Прошло немного времени и в комнату, обливаясь потом, влетели сначала Джафер, а затем Сюмбюль-ага. Оба всплеснули руками: «Быстро, быстро, чего вы возитесь?» Главный евнух был так взволнован, что даже не заметил, что Руслана уже одета. Схватившись за голову, он выбежал в общий зал. Теперь его голос доносился снаружи: «Лентяйки! Вы что, специально меня злите? Погибели моей хотите? Вот-вот повелитель пожалует, а еще никто не готов!» Но все уже были готовы. Руслана тоже надела свое самое красивое платье и донимала Мерзуку, идет ли оно, к лицу ли, хорошо ли. Получив очередной утвердительный ответ, она все равно не унималась: «А может, нужно надеть желтый кафтан? А может, черный? А если этот цвет не понравится повелителю?»

Делать было больше нечего. Теперь оставалось только ждать. «Пресвятая Дева Мария, – взмолилась про себя Руслана, – сотвори чудо, помоги мне, пусть я понравлюсь Сулейману».

Взволнованная, она прижала руки к груди: «Пресвятой Иисус! Я уже долго не хожу в церковь, но ты знаешь, что я все время помню о тебе. Помоги мне сейчас, пожалуйста. Не покидай меня сейчас. Пусть Сулейман не сможет оторвать от меня глаз. Господи, помоги!»

Руслана теперь не слышала шума, царившего в общем зале. Она задумалась так, что не замечала ни суетившихся девушек, ни гаремных служанок. Она не слышала, что ей говорит Екатерина. Вдруг прогремел чей-то голос. Шум мгновенно стих. Все девушки и все служанки низко поклонились. Руслана тоже взволнованно склонилась.

К ним приближался султан Сулейман. На нем были алая рубаха из индийского шелка, перепоясанная охотничьим поясом, и белые шелковые шаровары. Остроносые домашние туфли из кожи лани были алыми, в тон рубахи.

Руслана вспомнила, что прежде из-за тюрбана не могла рассмотреть, какого цвета волосы повелителя. У падишаха были черные волнистые волосы и черная густая борода. Да, он был очень красив и величественен.

Султан Сулейман проходил по общему залу гарема, сопровождаемый главным евнухом Сюмбюлем-агой и другими слугами. Он не остановился ни перед одной девушкой. Руслана попыталась посмотреть в его сторону. Да, он шагал прямо к ней. Остроносые красные туфли из кожи лани показались на расстеленных служанками коврах. Красные туфли приближались… Приближались… С каждым его шагом сердце Русланы готово было выпрыгнуть из груди.

Но произошло нечто совершенно неожиданное. Красные остроносые туфли из кожи лани прошли мимо нее! Он не остановился! Все кончено! Руслана чувствовала себя убитой. На этот раз она попыталась посмотреть ему вслед. Он уходил, а вместе с ним удалялись и ее надежды. А может быть, все это было просто очередным странным османским обычаем? Может быть, их просто так познакомили? И знакомство предполагало, что Руслана разглядит его туфли, а повелитель – спину низко поклонившейся девушки?

Взор ее затуманился. «Не смей рыдать, – прикрикнула она на себя. – Не показывай никому, как ты расстроена. Даже самой себе. Ты поняла? Даже самой себе!»

Красные туфли подошли уже к самому порогу зала. Внезапно они остановились. Что стряслось? Почему падишах остановился? Красные туфли зашагали вновь, но уже в другую сторону. Теперь они возвращались. «О господи, – взмолилась Руслана про себя, – святой Иисусе, Дева Мария, пусть он посмотрит на меня! Обещаю, как только буду в церкви, обязательно поставлю свечу! Нет, две свечи!»

Красные остроносые туфли подходили все ближе и ближе… И на этот раз остановились прямо перед ней. «Благодарю тебя, господи», – чуть не закричала от радости Руслана. Острые носы туфель были сейчас направлены прямо на нее. Значит, если она поднимет голову, то встретится с взглядом султана Сулеймана. А поднять голову было нельзя. Она чувствовала его дыхание, но не видела ничего, кроме туфель и шаровар. «Черт возьми, – подумала она, – неужели мне нужно ждать приказа, чтобы посмотреть на него». Как долго ей еще стоять? Повелитель наверняка слышит стук ее сердца. Она, скорее всего, не сможет с ним заговорить из-за сильного волнения.

Почему он не велит ей поднять голову? Тянувшееся время казалось долгим, словно несколько лет. Она больше не могла ждать. Будь что будет, решилась она. У нее не осталось сил следовать правилам, повелениям, приказам. Она собиралась посмотреть прямо в глаза Сулейману.

– Это ты так красиво петь по ночам?

Руслана едва не лишилась чувств – он разговаривал на ее языке. Голос его был низким, но очень мягким. Правда, с сильным акцентом. Слова Сулейман выговаривал неверно, но то, что он говорил, было понятно.

Больше она не могла терпеть. Не собиралась она больше ждать приказа поднять голову. Тот самый миг наступил.

Их глаза встретились. Оба некоторое время молчали. Затем Руслана едва слышно произнесла: «Я Александра. Александра-Анастасия Лисовская».

В тот момент девушка впервые заметила, что султан Сулейман тоже волнуется. «О мой Аллах, – думал молодой падишах, – разве бывают на свете глаза прекраснее? Они, как море. Море, в котором горят факелы, сверкают драгоценные камни, отражаются звезды и месяц занимается пламенем».

– Но… Ведь тебя называют Русланой…

Щеки девушки порозовели, на лице показалась улыбка, а на щеках появились две маленьких ямочки.

– Мне так захотелось себя назвать, повелитель, – сказала Руслана, немного поколебавшись.

Султан Сулейман не отводил от наложницы глаз. Какие бы ни были у него проблемы, тревоги, как бы ни приводили его в ярость родосские рыцари[37], эта улыбка заставляла его забыть обо всем и уносила все волнения прочь. Взяв себя в руки, Сулейман спросил: «Ах вот как! Почему?»

– Потому что это имя напоминает мне, повелитель, мою родину, мою деревню, мою мать, моего отца.

Руслана отвечала, но ей хотелось кричать от радости: «Я ему понравилась, понравилась, слава богу!»

На лице султана Сулеймана, перед которым все дрожали, на которого никто не решался посмотреть, тоже появилась улыбка: «Ну и что нам теперь делать? Как нам тебя называть? Александра или Руслана?»

Молитвы были услышаны. Руслана смотрела только на одного падишаха, она не замечала растерянных, полных зависти взглядов гаремных слуг и наложниц. А если бы и заметила, то не придала бы им значения. Начиная с той ночи, когда ее похитили из родного дома в деревне и когда началась ее жизнь, полная лишений, она верила, что счастье обязательно ей улыбнется. Ей хотелось, чтобы Сулейман безумно влюбился в нее. «Я тоже буду крепко его любить, – подумала она, – я заставлю его забыть Гюльбахар. Я подарю ему сыновей».

Их глаза все еще смотрели друг на друга. На лице Русланы по-прежнему сияла улыбка, лишившая Сулеймана рассудка: «Какая разница, как зовут вашу покорную рабу? Как повелитель пожелает, какое имя выберет, пусть то и будет».

Падишах заметил: девушка хочет сказать что-то еще.

– Ты желаешь спросить меня о чем-то? Смелее!

– Я удивлена, что вы говорите на моем языке, – призналась Руслана.

– Мы были санджак-беем в Крыму, в Кафе. Три года. А многие в Крыму говорят по-русски. Наша матушка тоже говорит.

Девушка с трудом сдержалась, чтобы не засмеяться. Она быстро сказала:

– Моя покойная матушка Гюльдане тоже разговаривала со мной по-русски.

– У нас никого, с кем бы мог говорить на твоем языке, – вновь перешел на русский Султан. – Только немножко Сюмбюль-ага. Немножко. Когда долго не разговаривать, все забудешь.

Руслана невольно хихикнула.

– Что случилось? Сказать что-то не так?

– Некоторые слова вы вымолвили с ошибками.

– Ах вот как? А как правильно?

– Правильно так: «Здесь нет никого, с кем бы я мог говорить на твоем языке». Когда редко говоришь, язык забываешь.

Падишах медленно повторил за девушкой.

Ему очень нравилось общаться с ней, и он этого не скрывал: «Говорить… С тобой… На русском… Неплохо было бы…»

Руслана немедленно поправила: «Было бы неплохо разговаривать с тобой по-русски».

Падишах повторил.

– Получается у меня, а?

– Ну как сказать. Неплохо.

Лицо Сулеймана внезапно стало серьезным:

– Последний раз мы несколько говорили на твоем языке во время похода на Белград. Язык сербов похож на русский. Но с того времени мы не говорить ни разу. Сейчас первый.

Падишах глубоко вздохнул. Лицо его погрустнело: «Но ведь твой турецкий, наверное, хуже моего русского?»

В тот момент Руслана заметила, что султан Сулейман в чем-то похож на ребенка. Так, значит, внутри правителя огромной бескрайней страны жил мальчишка, который любил узнавать новое, любил играть, а иногда мог быть опасным. Она сразу заметила, что пора завершать разговор.

– Вы правы. Мне кажется, вы добились больших успехов. Вы можете говорить на моем языке. А я ваш язык все еще не выучила.

Не отводя взгляд от Сулеймана, Руслана поняла еще одну вещь – падишаху нравилось, когда ему льстили. «Никогда не забывай об этом, Руслана, – сказала она самой себе, – никогда не забывай его часто хвалить».

– Тогда поступим так. Ты научишь нас русскому, а мы научим тебя турецкому, – решил султан.

Наложница нежно посмотрела на молодого человека. В ее взгляде было все: согласие, покорность, любовь, страх, строптивость, гордость… и страсть. Падишаху тут же захотелось поцеловать девушку в полные влажные губы.

Внезапно султан Сулейман почувствовал, что сейчас говорить больше не о чем. Ему хотелось сесть куда-нибудь и записать несколько бейтов[38]. По гарему волнами должны были побежать сплетни. Эти сплетни, вне всякого сомнения, достигнут Дивана. А от Гюльбахар непременно придет еще одно, полное укоров, послание. Она, должно быть, очень обиделась, что он не ответил на вчерашнее. «Что поделаешь, – сказал он себе, – разве, когда готовишься к походу, остаются силы на женщин? Ну что ты оправдываешься. Что же это за пламя загорелось в твоем сердце? Почему же не хочется отводить глаз от этой девушки?»

Мгновение он медлил, спрашивая себя: «Что со мной? Чем я так околдован? Неужели великий повелитель огромного мира стал пленником?»

– Сейчас мне пора идти, – произнес он с трудом.

И, оставив Руслану, у которой бешено колотилось сердце, зашагал прочь. Он сделал несколько шагов и обернулся:

– Не лишай нас удовольствия слышать по ночам твой прекрасный голос. Вчера ты пела очень красивую песню.

Руслана низко поклонилась вслед Сулейману.

Впервые она не жаловалась, что нужно поклониться.

XXII

После того как с Русланой вслед за Хафзой Султан поговорил султан Сулейман и оба похвалили ее, вокруг девушки образовалась стена уважения и страха. Руслане это безумно нравилось. Далеко позади остались те дни, когда наложницы, проходившие мимо в общем зале, задирали нос, не замечая ее. Сейчас все, наоборот, соревновались в том, чтобы проявить к ней внимание. Всякий раз, когда она выходила в общий зал, тут же собиралась небольшая толпа. Служанки бегали вокруг нее, заглядывая ей в глаза, не желает ли она чего.

Помощник Сюмбюля-аги Джафер теперь спал на тюфяке перед ее дверью.

Руслана не могла дождаться вечера с того дня, когда они разговаривали с султаном. После того как отзвучал вечерний азан и в гареме все улеглось, она пела песни. Пела ли она громче, чтобы голос ее достиг Сулеймана, пройдя сквозь все решетки, коридоры, двери и стены, или Джаферу только так казалось? Она пела еще прекраснее, еще чувственнее. В этом голосе соловья было все – тоска, любовь, ненависть, гнев, мольба и гордость. Джафер никак не мог понять, в чем его очарование. В гареме по вечерам пели многие девушки, но после того, как петь начала Руслана, все замолчали. А ведь он слышал много прекрасных голосов до того, как она появилась. Но ни один из них так не увлекал за собой, как голос Русланы. Слушая ее, Джафер уносился мыслями далеко – туда, куда манили его чарующие далекие тени. Потом тени исчезали, и перед его глазами вставали бескрайние просторы Судана. Он видел мальчика, который носился в тени финиковых пальм посреди песчаного моря. Кем был этот мальчик? Он сам? Джафер вытерал слезы и засыпал. А мальчик снился ему. Мальчик бегал в тени деревьев до самого утра.

Голос Русланы долетал до покоев падишаха. Как только султан Сулейман, который весь день провел с визирями в подготовке к походу на Родос, услышал его, он совершенно забыл о черной каменной крепости родосских рыцарей. Он пытался забыть о своем горе – смерти в Манисе первого сына, шехзаде Махмуда. Шехзаде было только девять лет. Он родился, когда Сулейман был санджак-беем в Кафе. Когда шехзаде родился, Сулейман и сам был почти ребенком, в сердце его не было теплых чувств к Махмуду, но смерть сына всегда является сильным ударом. Хвала Аллаху, шехзаде Мустафа оказался настоящим львенком. Падишах поднял рюмку перед ярко горевшим в очаге пламенем. Слушая голос девушки, то повышавшийся, то понижавшийся, иногда стонавший и моливший, иногда бившийся, словно птица, иногда ласкавший, словно мать, а иногда шаливший, словно ребенок, он медленно задумчиво смотрел на алые языки пламени, плясавшие в вине.