Демет Алтынйелеклиоглу - Хюррем, наложница из Московии

И тут он наконец увидел блеск в глазах Валиде Султан. Старая ведьма именно этого и хотела услышать!

Действительно, в тот момент Хафза Султан подумала, что именно поэтому хочет видеть рядом с Сулейманом Руслану вместо Гюльбахар. Гюльбахар была слишком благовоспитанной, слишком мягкой. Она была очень покорной, но в Руслане Хафза Султан сразу заметила несгибаемый характер. Девушка была прекрасной, словно роза, но острой и твердой, словно меч. Она умела сопротивляться, она крепко держала то, за что бралась. Она не стала бы скрывать страсти, бушевавшие в ней. Она была настоящей женщиной. Она была красивой, но, кажется, умела дополнять свою красоту умом. «Моему сыну нужна именно такая женщина, – подумала Хафза, – чтобы держала его крепко, чтобы ее воля была ему поддержкой. Пусть разделит с Сулейманом его одиночество. Пусть наполнит свежим воздухом весь его мир, пусть принесет весну в его сердце».

– А скажи-ка, Сюмбюль, гнев Русланы как-то связан с тобой?

– Да, она ни с того ни с сего взорвалась… кричала на меня. И ударила каблуком мне по ноге.

– Почему она злилась? Ты знаешь причину?

– Пытался ее узнать. Я видел, что наша девушка печальна и чем-то расстроена…

– Расстроена? И давно ли она расстроена?

– Когда наша госпожа милостиво приняла ее, она летала от счастья. Ее улыбка распускалась, как цветы… но…

– Но что? Говори, Сюмбюль!

– Но после того, как она встретилась с нашим повелителем, она внезапно переменилась. Замолчала, стала задумчивой. Даже служанка ее сказала, что она перестала есть и пить.

Сюмбюль-ага так внимательно подбирал слова, такой смысл вкладывал в них, что любой человек сразу понял бы: девушка влюбилась в падишаха. Хафза Султан именно так и подумала. Так, значит, все может сложиться не по обычаю, а по велению сердец. Девушка влюбилась в ее сына, это ясно. Уже несколько дней она скучает по нему. Ее гнев и непослушание были связаны именно с этим. Именно поэтому она поранила ногу Сюмбюлю. Неужели девушка сумеет растопить лед в сердце падишаха? «Я хорошо знаю своего сына, – думала Валиде Султан, – достаточно будет одной искры. Лишь бы только нашлась та, кто высечет эту искру».

– Ну-ка, Сюмбюль-ага, позови девушку. Хочу сама понять, что это ее так рассердило, – сказала она.

Главный евнух пытался было отговорить мать султана, убеждал, что все это неважно, просил не гневаться, но все было тщетно, и ему пришлось, позабыв о хромоте, побежать за Русланой. Все получилось. Нахалку отругают, но и еще одна встреча, как она хотела, с Хафзой Султан получится.

Войдя в покои Хафзы Султан, Руслана низко поклонилась.

Пожилая женщина в очередной раз залюбовалась ее статью и красотой. Но сейчас необходимо было проявить строгость.

– Ты в последние дни слишком часто сердишься. Разве ты не знаешь, что нам не по нраву, чтобы кто-то шумел в доме нашего повелителя?

Руслана не ответила. Продолжая упрямо молчать, она, без всякого приказа, подняла голову и нежно, с улыбкой, посмотрела на женщину. Хафза Султан продолжала: «К тому же ты поранила ногу Сюмбюлю-аге, который много лет верно нам служит. Как не стыдно?»

И вновь вопрос Валиде Султан остался без ответа. Теперь женщина была совершенно уверена: эти глаза очаруют Сулеймана. Невозможно остаться равнодушным к ним.

– Почему ты так рассердилась? Тебя кто-то обидел? Ты что-то плохое услышала?

Руслана молча кивнула.

Хафза Султан пыталась выглядеть строгой, но ей не хотелось перестараться и обидеть девушку: «Говори же, Руслана, что с тобой происходит». В голосе ее зазвучала нежность.

Руслана, не отводя глаз, пробормотала лишь одно: «Мне нечего сказать, госпожа».

– Знай, что твой поступок меня очень удивил. Я расстроена. Сюмбюль – опора нашего гарема. Мы ожидаем, что девушки будут проявлять к нему уважение и покорность.

Девушка, глубоко вздохнув, кивнула совершенно соглашаясь с тем, что говорила ей Валиде.

– Я расстроена, матушка, – тихо проговорила она.

Хафза Султан улыбнулась и спросила, сменив строгий тон:

– Ты расстроена?

– Да, я расстроена, и мне грустно.

– Ты скучаешь по своей родине, по своей семье?

Тонкая ткань соскользнула с волос Русланы на плечи. Волосы девушки свободно разлетелись. «Моя семья теперь вы, – сказала она и впервые отвела глаза от Хафзы Султан. – Моя родина и мой дом здесь…»

Прошло еще два очень долгих дня с тех пор, как Руслана поговорила с Хафзой Султан. Повелителя по-прежнему не было видно, но Руслана на этот раз была полна надежд. Когда она выходила от Валиде Султан, та сказала ей: «Требуются любовь и терпение, девушка. Женщине всегда остается терпеть», – и эти слова уже два дня не выходили у Русланы из головы. А что могла еще сказать мать великого падишаха? Не могла же она пообещать, что заставит сына встретиться с ней!

Когда в гареме все забегали и раздались крики «Повелитель идет! Повелитель идет!», Руслана была у себя в комнате. «О господи», – только и успела пробормотать она. Шурша своей юбкой из тафты, она выскочила в общий зал и там чуть было не столкнулась с падишахом. Она мгновенно склонилась в поклоне. Сулейман, заметив ее, тут же остановился.

– Мы вас не побеспокоили? – осведомился он.

– Счастье наше только в том, чтобы видеть нашего повелителя, – не поднимая глаз, отвечала Руслана.

Она так торопливо выскочила из комнаты, что не успела заколоть волосы. Сулейман на этот раз залюбовался завитками ее рыжих с золотистым отливом волос. Они струились по ее плечам до пояса, словно красно-золотистые лучи заходящего солнца.

– Повелитель должен видеть глаза человека, с которым он говорит. Особенно если они такие красивые. Разве не так? – произнес султан.

Ее будто огнем обожгло.

– Повелитель изволит проявлять к нам благосклонность, – Руслана улыбнулась своей прекрасной светлой улыбкой.

Султан Сулейман внезапно сказал:

– Ты знаешь, а мы придумали тебе имя.

– Мой повелитель думал обо мне?

– Да. И мы придумали имя, которое будет очень подходить солнцу твоих волос. Когда ты улыбаешься, ты похожа на солнце. И мы решили: пусть у нашего солнца будет такое имя, которое его достойно.

– Покорной рабыне подойдет все, что посчитает подходящим падишах.

– Теперь ты больше не Александра и не Руслана. Пусть твое имя теперь будет Хюррем.

– Хюррем, повелитель?

– Да, Хюррем.

Султан Сулейман вытащил из-за пояса пурпурный платок и торопливо положил его на плечо девушке. Нареченная новым именем чуть было не закричала от счастья.

Падишах быстро взглянул на нее горящими глазами, тут же повернулся и быстро зашагал прочь. А Хюррем с колотившимся сердцем осталась стоять под полными зависти взглядами.

Она твердила: «Хюррем, Хюррем… Пусть твое имя теперь будет Хюррем». «Господи, какая же я глупая, – подумала она. – Я даже не догадалась спросить падишаха, что означает “Хюррем”».

Сетарет-калфа очень радовалась. Ее госпожа теперь становилась фавориткой повелителя. Рот служанки не закрывался. «Будь счастлива, красавица моя, – всплескивала она руками. – Наш господин дал тебе платок».

Руслана была просто пьяна от внимания, оказанного ей султаном, но в то же время растеряна оттого, что повелитель почти убежал, как только положил ей на плечо платок. Она сделала вид, что не понимает причину радости Сетарет, лишь бы еще раз услышать из уст служанки то, что и так уже произошло.

– Калфа, чему ты радуешься?

Сетарет перебила девушку, выхватив у нее платок из рук: «Клянусь Аллахом, ты ему нравишься. К тому же очень нравишься. Ты ему так нравишься, что вечером наш господин зовет тебя к себе».

– Что?

– Этой ночью он ждет тебя. Таков обычай. Падишах отправляет платок той, которую он хочет видеть у себя. А тебе повелитель платок принес сам.

– Ты уверена, калфа?

Сетарет хитро смотрела на нее своими черными глазами.

– Давай, давай, – хихикнула она. – Не делай вид, что ничего не понимаешь, красавица. Платок у тебя. Сегодня ночью ты удостоишься свидания с падишахом.

Размахивая платком, Сетарет выбежала в общий зал, гудевший от сплетен наложниц и служанок: «Слушайте и не говорите, что не слышали! Смотрите и не говорите, что не видели! Если хотите, лопайтесь от зависти. Наш повелитель дал свой платок моей госпоже! Наш повелитель сам придумал ей новое имя! Знайте об этом! Теперь ее зовут не Руслана, а Хюррем! И не вздумайте строить козни! Русланы больше нет, теперь есть Хюррем! Слава Хюррем!»

Сетарет бегала с платком по залу, и голос ее разносился эхом по всему гарему:

– Сегодня ночью у Хюррем Ханым будет свидание с падишахом!

Новость мгновенно достигла ушей Гюльбахар. Гневу ее не было предела. Черкесская красавица, взрощенная на грозных ветрах Кавказских гор, метала молнии. Служанки от страха разбежались. Некоторым все же требовалось находиться у Хасеки, и им досталось сполна. В ярости ринулась Гюльбахар в покои Хафзы Султан, но там ее ждал ответ, что Валиде Султан неважно себя чувствует и никого не принимает.

– Немедленно сообщите, что пришла мать ее внука, возлюбленная ее сына! – кричала она на слуг, но ответ оставался неизменным. Слуги твердили одно: «Ждем вас завтра». Проклиная все на свете, Гюльбахар несолоно хлебавши вернулась к себе в покои. Она знала, что завтра будет поздно.

Хасеки велела немедленно позвать шейх-уль-ислама. Али Джемали-ходжа ответил ей сухо:

– Наш повелитель полностью волен выбирать, к кому проявлять благосклонность и внимание в своем гареме. Рабам падишаха не позволяется это даже обсуждать. Со времен нашего великого предка Османа-бея, сына Эртогрула-гази[39], делают именно так. Это полностью соответствует шариату.

Он помолчал, продолжая смотреть в пылавшие яростью глаза женщины, и прошептал:

– Если произойдет нечто противоречащее воле повелителя, госпожа, то, не приведи Аллах, положение уважаемой Хасеки в гареме окажется под угрозой, и никто не посмотрит на то, что она мать шехзаде Мустафы Хана.

Гюльбахар было нечего сказать. Шейх-уль-ислам прямо напомнил ей о ее положении. Конечно, она подарила султану Сулейману прекрасного, как лев, сына и благодаря этому стала второй женщиной в гареме после Хафзы Султан, но только и всего. У нее не было права требовать, чтобы в жизни падишаха не было других женщин. Султан не совершал с ней никаха. Силу здесь имел обычай: так было, и так должно продолжаться. Она просто фаворитка, а теперь повелителю понравилась новая. Все снова повторится, когда новая фаворитка подарит падишаху сына.

«Не теряй голову», – сказала Гюльбахар себе. Может быть, она напрасно переживает. Может быть, падишах позовет к себе русскую рабыню, насладится, а затем забудет ее. Точно будет именно так! Не может Сулейману понравиться никто, пока у него есть его Гюльбахар.

Ей бы очень хотелось, чтобы все случилось именно так, но что-то подсказывало – все произойдет ровно наоборот. Что-то султан Сулейман нашел в русской девице! Это было нечто иное, чем страсть. Если бы это было простое желание, великий падишах не пошел бы сам относить девушке платок. Виданное ли дело! А для чего Сюмбюль-ага? Обычно падишах отдавал платок Сюмбюлю, девушку звали в его покои и этим все заканчивалось. Но на сей раз все произошло иначе. Султан показал всему гарему, как ему понравилась московитка. Он не побоялся того, что аги, паши, визири начнут сплетничать. Как будто не доставало девушке его внимания, так он еще и новое имя ей придумал! Весь дворец только и говорит о Хюррем.

Гюльбахар смотрела на служанок, вволю испытавших на себе ее гнев, а теперь сидевших за вышивкой у ее ног.

– Что сказал повелитель? – сердитым голосом спросила она. – Как мы теперь должны называть эту дрянную неверную?

– Хюррем, – напомнила одна из служанок. Ответ звучал, как месть.

Гюльбахар задумалась. Ей хотелось заплакать навзрыд, но она не стала этого делать, потому что не пристало матери шехзаде Мустафы Хана и Хасеки султана Сулеймана плакать. Она не плакала. Ведь она не хотела, чтобы кто-то говорил, что Гюльбахар Хасеки плачет из-за русской девицы. «Хюррем? Что же делать мне», – мучительно думала она. Разбитое сердце ее обливалось слезами, которых никто не видел.

Когда звучал вечерний азан, Хюррем все еще не была готова. Почему так быстро наступил вечер? Весь день прошел в суете. Женщины евнуха, отвечавшего за баню, часами терли ее жесткими кесе[40], нигде на теле у нее не осталось ни волоска. Вся кожа ее стала, словно кожа младенца. Глядя на себя, она себя не узнавала. Тело у нее горело. В некоторых особо чувствительных местах даже виднелась кровь. Из глаз текли слезы, но она была полна решимости молчать, хотя с трудом сдерживалась, чтобы не заплакать и не взмолиться прекратить пытку. Она безропотно принимала все, что с ней делали. Служанки бесцеремонно вертели ее и так и эдак. Она вела себя так покорно, что Сюмбюль-ага, который в страхе стоял за дверьми хамама, прислушиваясь и ожидая скандала и криков, не выдержал и заглянул в хамам, потому что его насторожила такая тишина. Когда он увидел прекрасное, чистое и светлое, словно хрусталь, тело русской девушки, сидящей в окружении служанок у курны[41], у него перехватило дух. Дикая русская кошка исчезла, ее место заняла милая приветливая девочка. Она шутила со служанками, звонко хохотала, и смех ее отдавался эхом в куполе хамама.