— А в качестве кого вы будете представлять меня обществу? Какая ваша основная профессия? Или род деятельности? — осторожно уточняю.

Слова «Я тот, кем вы захотите меня видеть» немного сбивают с толку.

— У меня много специальностей, — улыбается Давид, — Юриспруденция — одна из них. Но в обществе я известен, как приближенный вашего дедушки. Без уточнений.

— Вы… скрываете что-то? — напрягаюсь не на шутку, но замечаю расслабленные лица остальных мужчин и теряюсь.

— Конечно, — спокойно кивает Давид, — Как и вы будете скрывать свои знания. Это один из законов мира, в который вы вскоре попадёте.

— Но мне нечего скрывать, — растерянно произношу.

— Пока — нечего, — многозначительно глядя на меня, произносит Давид, — Но как только вы станете частью компании, вам станут известны некоторые внутренние процессы — и вам уже будет, что скрывать. Поймите, это не «особенность богатых людей». Имея свой средний доход, вы тоже не спешили сообщать каждому встречному в какой день и сколько тысяч приходит к вам на карту.

— Вряд ли это кому-то интересно, — немного скованно усмехаюсь.

— А теперь ваш доход будет интересен всем. Как и ваша личная жизнь. Как и все ваши проблемы, наличие психиатра, лучшей подруги или домашнего питомца. Всё, что вы знаете, будет считаться ценной информацией, за которой люди будут охотиться, и за которую люди будут платить. Я говорю это вам не для того, чтобы запугать, а для того, чтобы объяснить: доверять вы можете только нам. Мы не предадим и не используем вас.

— Потому что это прописано в ваших договорах? — неловко спрашиваю, не зная, как относиться к этим словам.

— Пусть будет так, — неожиданно серьёзно кивает Давид, — ваш дедушка доверил нам вашу жизнь. Постарайтесь принять это, как данность.

— Но что мой дед знал обо мне? — резко спрашиваю.

Получается даже с лёгким вызовом, за который мне мгновенно становится стыдно, но… Он ни разу не появился в моей жизни. Не был ни на одном моём дне рождении. Не разделял со мной ни одну радость и ни одно горе. Как он вообще мог подумать, что имеет право распоряжаться моей жизнью?!

— Многое, — коротко отвечает Давид, глядя мне в глаза.

Молчу, глядя в ответ. Это легко проверить. Так что спорить — нет смысла.

— Я вижу, вы расстроены. Но у каждого из ваших родственников были свои причины скрывать правду, — мягко замечает мужчина.

Отвожу взгляд.

Он прав. Дед не один виноват в том, что я о нём ничего не знала…

— До ужина осталось совсем немного, — взглянув на часы, через небольшую паузу объявляет Давид, — давайте продолжим осмотр дома. Уверен, ваше настроение поднимется, когда вы побываете в вашей спальне.

— В моей спальне? — переключаюсь на новую информацию; киваю Яну и Марку, которые коротко прощаются и оставляют нас с Давидом наедине, — Дед обустроил для меня комнату?

— Конечно. Он же знал, что вы придёте, — отвечает мужчина так, словно это было чем-то само собой разумеющимся.

Мы проходим гостиную и сворачиваем в правое крыло. Боже, сколько здесь квадратных метров?!

— Это зона отдыха: тут ваша спальня, а также спальня вашего дедушки, небольшая библиотека и кабинет.

— Он подготовил мне комнату до своей смерти? — без эмоций спрашиваю.

— Вы удивитесь, узнав, как давно она для вас готова, — негромко отвечает Давид и открывает передо мной дверь.

Сердце начинает стучать быстрее.

Ведь первое, что бросается в глаза — это…… мне ведь не кажется?

Я помню их, — произношу негромко, а затем подхожу к стене и провожу по ней рукой, — когда я подбирала обои для ремонта в квартире после смерти родителей, я хотела купить именно их. Но они были слишком дорогими. Я, наверно, полчаса простояла рядом с теми рулонами, но в итоге взяла более бюджетный вариант… Прошу прощения, что рассказываю вам это, но я не могу понять, как это возможно. Это странное совпадение? — поворачиваюсь к Давиду и заглядываю ему в глаза; мужчина молчит, внимательно глядя на меня.

Он следит за моей реакцией?..

Прохожу в комнату, стараясь не анализировать то, что происходит. Останавливаюсь около деревянной кровати с резным декором и балдахином. Некоторое время просто смотрю на неё, а затем вновь поворачиваюсь к Давиду. Но ничего не спрашиваю.

Я всегда мечтала именно о такой кровати. Я даже зарисовывала её в своем дневнике, когда была подростком; где сейчас сам дневник — я не вспомню, но кровать на рисунке помню хорошо… «Ложе принцессы», как я её называла…

Разворачиваюсь обратно к кровати. Касаюсь рукой резного рисунка, затем ткани балдахина… прикрываю глаза на секунду и прохожу дальше.

Туалетный столик был из той же коллекции, что и кровать; на столешнице уже располагались различные баночки с кремами, духи и косметика — всё премиум класса. Поджимаю губы и иду к гардеробу.

Гардеробу — на всю противоположную стену… Боже, сколько одежды!

— Это всё…

— Да, это всё для вас. Подобрано стилистами, — кивает Давид.

Подхожу к вешалкам и перебираю наряды. Да тут на любой вкус!

— Признаюсь, и я приложил руку, — неожиданно замечает мужчина.

Оборачиваюсь.

— Вы и в моде сведущи? — спрашиваю не без иронии.

— Грешен. Мне многое легко даётся, — с легкой улыбкой, но без самолюбования, отвечает мужчина.

— Удивительно, — только и отвечаю.

Отхожу от гардеробной, ступая по мягкому ворсистому ковру и прохожу к противоположной стене. Раскрываю тяжёлые шторы и смотрю на город.

— Отсюда открывается отличный вид. Такой есть только из вашей спальни и из спальни Георгия Валентиновича, — произносит Давид.

Молча смотрю на огни внизу.

— Вам понравилось? — через некоторое время аккуратно спрашивает Давид.

Разворачиваюсь к нему.

— Я и мечтать о таком не могла, — произношу ровно.

— Это вас смущает? — глядя на меня, прозорливо уточняет мужчина.

— Это меня волнует, — отвечаю спокойно.

Затем отхожу от окна.

— Пройдёмте в другие комнаты? — предлагает Давид.

— Можно, я немного побуду здесь? Одна?.. — спрашиваю, подняв на него взгляд.

— Конечно, — кивает мужчина и выходит в коридор, прикрыв за собой дверь.

Провожу взглядом по стенам, медленно поднимаю его на потолок, рассматриваю дорогую люстру… затем опускаю его на тумбу в самом углу спальни, смотрю на игрушку, что стояла на ней слегка в тени, и которую я заметила несколько минут назад… закрываю глаза и начинаю беззвучно плакать.

Как он мог знать ОБ ЭТОМ?..

Через некоторое время подхожу к тумбе и поднимаю серого плюшевого медведя. Смотрю на него. Сколько лет назад это было?.. Кажется, лет тринадцать… Я тогда впервые выиграла на школьном конкурсе талантов, сочинив стихи на английском языке по мотиву сказки «Золушка» и распределив их по ролям между одноклассниками. Учитель музыки помог подобрать необходимые треки для музыкального сопровождения, а классная помогла с актёрским мастерством, поскольку была заядлой театралкой. В итоге получился почти настоящий спектакль на десять минут, и конкурентов у меня и моей задумки просто не было. Я не помню, почему в качестве приза был этот плюшевый медведь: шуточный диплом победительницы до сих пор лежит в моей квартире, но как в призовой фонд попала эта игрушка — я понятия не имею. Тем не менее, я тогда была рада, что выиграла этого мишку. Вот только мой одноклассник, а по совместительству — исполнитель роли принца, решил, что для меня одной это будет слишком жирно: и диплом в рамочке, и мишка. Мол, что я такого сделала? Стишки какие-то написала, набрала исполнителей и свела всё к одному номеру! На сцене-то были они!

И медведя у меня забрали.

Классная на это только руками развела, предлагая разбираться самим. А одноклассники все встали на сторону того засранца, потому что он встречался с девчонкой из параллели, и игрушка ему «была нужнее» — а я ни с кем не встречалась, и вообще — зачем мне этот медведь?!.

Я тогда очень долго плакала в туалете. Я понять не могла, почему у меня забрали то, что по праву принадлежит мне? Ведь это я вписывала своё имя в список участников. Я бегала по школе, пытаясь договориться о костюмах и репетиционном времени в зале. Я упрашивала всех участвовать. Я утверждала все важные моменты, и я сидела в кресле «режиссера» на репетициях, будучи семиклассницей! В конце концов, это была моя первая победа!

Наверно, первая и последняя.

И вот теперь, спустя тринадцать лет, мой честно заслуженный мишка вернулся ко мне. Хочется спросить: «Какими судьбами?», но спросить не у кого. Дедушки уже нет. Должно быть, именно поэтому я и плакала сейчас — а не из-за того, что, наконец, получила свой приз…

Оглядываю спальню ещё раз.

Как же сильно он хотел, чтобы я жила здесь! Буквально каждая деталь так и кричала: «Это всё для тебя!»

И вот она, я, здесь, стою, обнимая старого плюшевого медведя, и плачу. И никак не могу понять: почему он не пришёл ко мне? Почему за эти четыре года, когда я считала, что я — одна на целом свете, он не пришёл ко мне и не сказал: «Нет, не одна. У тебя есть я. И я жду тебя так давно!»

Усаживаю игрушку обратно на тумбу и прохожу к кровати.

Теперь это очевидно: он действительно ждал меня. И знал меня очень хорошо.

А я о нём ничего не знала. И от этого становилось ещё больнее.

Едва заметный стук в дверь заставляет меня прийти в себя и вытереть слёзы. А затем выйти из комнаты и встретиться взглядом с Давидом.

— Вы плакали? — мягко спрашивает мужчина.

— Нет, — вру и прохожу вперёд по коридору, — пожалуй, я отложу осмотр дома на завтра. Мне очень хочется есть. Мы можем что-нибудь придумать?

Давид несколько секунд внимательно смотрит на меня, а затем легко улыбается и кивает:

— Конечно, ужин уже готов. А повар и прислуга ждут возможности представиться.

— Вот и отлично, — киваю, затем окидываю мужчину серьёзным взглядом, — я ведь не буду есть одна, правда?

— Вообще-то по правилам вы должны сидеть за столом в гордом одиночестве, а все остальные — молча стоять около стенки и следить за тем, чтобы вы не подавились, — также серьёзно отвечает Давид.

Смотрю на него во все глаза… а затем усмехаюсь, опуская голову. На душе становится чуть легче.

Мужчина тоже улыбается и показывает рукой в сторону столовой.

— Сегодня мы поужинаем вдвоём, поскольку Ян и Марк отлучились по важным делам, — произносит Давид, когда мы заходим в светлое просторное помещение с длинным столом и аркой в пол стены, ведущей на кухню.

— А Исайя? — аккуратно уточняю.

— Он не ест со всеми, — отвечает Давид и отодвигает для меня стул.

— Почему? — не глядя на него, спрашиваю.

— Он… он профессионал своего дела, — начинает мужчина очень издалека, — но в жизни у него есть… мм… скажем так, проблемы с общением.

— Он социофоб? — подняв брови, предполагаю.

— Что-то вроде, — осторожно кивает Давид, — поэтому, чем меньше вы будете обращать на него внимания, тем комфортнее будет вам обоим.

— Но как он может следить за моей безопасностью, если он социофоб? — удивленно спрашиваю, подтягивая к себе корзинку со свежими сырными булочками.

— Поверьте, ваш дедушка умел подбирать людей, — уверенно произносит Давид, тем не менее, оставляя мой вопрос без ответа, — не сомневайтесь ни в ком из нас. Мы лучшие — каждый в своём деле.

Послушно киваю, не имея аргументов для продолжения спора.

В следующее мгновение через арку проходит молодая женщина в сером платье с передником и начинает раскладывать перед нами еду. От количества блюд начинает рябить в глазах, а от запаха — призывно урчать живот.

— Приятного аппетита, — улыбается Давид.

— Приятного аппетита, — киваю в ответ, а затем перевожу взгляд на стол.

Это прям целое меню из ресторана! Где Ян? Почему он меня не останавливает?!

— Сегодня вы просто обязаны уважить нашего повара. А уже завтра Ян возьмется за ваше здоровье, — усмехается Давид, глядя на мои страдания.

— Аминь, — качнув головой, отвечаю и приступаю к самому масштабному поглощению пищи за всю свою жизнь.

Как только первый голод был утолён, из арки вышел повар — невысокий мужчина крепкого телосложения с небольшим животом, — и та темноволосая женщина, что расставляла перед нами тарелки. А из другой двери появилась хрупкая девушка лет двадцати, с соломенного цвета кудряшками, убранными в култышку, — и встала рядом с остальными. На ней тоже была униформа, но другого цвета. Это было бледно розовое платье с белым передником, и оно сидело на ней идеально, позволяя мне думать, что униформа для прислуги пошита на заказ.

— Наш уважаемый повар — Вячеслав, — с улыбкой представляет Давид прислугу, и те склоняют головы, коротко здороваясь, — старшая горничная — Галина, и младшая горничная — Лика.