Я испытала легкий шок. К тому же я не привыкла служить мишенью для таких крепких выражений. Я перестала разглаживать пальто и, подняв голову, посмотрела прямо в глаза Раулю.

– Эта дорога – частное владение, и я имею полное право стоять посреди нее, сидеть или даже лежать, если захочу! Я не ожидала, что вы приедете; просто забыла! И во всяком случае, вы не имеете права ехать с такой скоростью, частное владение это или нет!

Наступила пауза. У меня было впечатление, что Рауль как-то удивлен и обескуражен. Потом он мягко сказал:

– Я делал всего пятьдесят и знаю дорогу как свои пять пальцев.

– Пятьдесят! – Голос мой прозвучал визгливо, и я возненавидела себя за это. – Что за… ах, конечно, пятьдесят километров.

– Что же еще?

– Все равно это слишком большая скорость, да еще в такой туман!

– Я прекрасно видел дорогу, а машина садится на поворотах, как наседка на яйца.

Он говорил немного насмешливо, и это рассердило меня еще больше.

– Ваша наседка меня чуть не задавила, – резко сказала я.

– Знаю. Но я не ожидал, что в это время кто-то будет стоять на мосту…

Он внезапно остановился, насмешка в голосе стала еще более ощутимой:

– Черт возьми, почему я должен стоять здесь на дороге и оправдываться в том, что не переехал вас? Может быть, теперь вы все же окажете мне любезность и объясните, почему, как сами только что сказали, имеете полное право стоять – или лежать? – на середине именно этой дороги, являющейся частным владением? Знаете, это ведь мое… это владение Вальми.

Я была занята тем, что вытирала о носовой платок испачканные в грязи руки.

– Да, – сказала я. – Я здесь живу.

Рауль удивленно поднял голову, и я заметила, что он немного сощурился, разглядывая меня в слабом лунном свете.

– Да, конечно, – сказал он. – Но вы ведь не одна из…

– Служанок? – подсказала я. – До некоторой степени. Я гувернантка Филиппа.

– Но мне сказали, что найдут для него английскую девушку, – медленно произнес Рауль.

Эти слова были словно удар в солнечное сплетение. Только сейчас я поняла, что весь наш разговор шел на французском. Буквально выбитая из колеи, я отвечала ему не задумываясь на том же языке, которым он заговорил со мной.

– Я… я забыла, – сказала я еле слышно.

– Так вы англичанка? – очень удивленно спросил он.

Я кивнула:

– Линда Мартин из Лондона. Я здесь уже три недели.

– Тогда разрешите поздравить вас с успехами в изучении французского языка, мисс Мартин.

Голос его звучал немного сухо.

После второго шока я окончательно потеряла самообладание. Неприязнь, которая послышалась мне в голосе Рауля, так напоминала мне Леона де Вальми, что неожиданно для себя я сказала жалобным тоном:

– Вы прекрасно понимаете, что я научилась говорить по-французски не за эти три недели, мсье де Вальми, поэтому не стоит оскорблять меня после того, как чуть не убили.

Это было явной несправедливостью, и я ожидала, что он ответит мне так, как я того заслуживала. Но он лишь сказал:

– Простите. Как вы думаете: вы можете идти? Мне не следовало задерживать вас разговорами. Вы, наверное, все-таки здорово ушиблись. Сядьте в машину, я отвезу вас домой.

Как и отец, он умел обезоружить… Я помимо воли послушно соскользнула с парапета и встала на ноги; он поддержал меня, взяв за локти.

– Все в порядке, – сказала я.

Но, попытавшись сделать шаг к машине, я почувствовала, что колени все еще дрожат, и была очень благодарна Раулю за помощь.

– Вы хромаете. Наверное, вам больно ходить, – быстро сказал Рауль.

– Вы тут ни при чем, – успокоила я его. – Я поскользнулась и упала, когда хотела отбежать в сторону. Наверное, ободрала коленку, и только, уверяю вас. Честное слово, это все.

– Ну вот что, думаю, чем скорее я отвезу вас в замок и дам что-нибудь выпить, тем лучше. Боюсь, вам придется войти со стороны водителя. Другую дверцу сейчас нам не открыть.

Да, он был прав. Длинная машина, пытаясь обогнуть меня, скользнула по мокрому асфальту и съехала на самую обочину дороги за мостом. Дорога в этом месте переходила в залитый жидкой грязью травянистый склон, к счастью не очень крутой, но все же машина довольно сильно накренилась.

Я с виноватым видом посмотрела на машину, потом перевела глаза на бесстрастное лицо Рауля де Вальми:

– А машина… машина ведь не повреждена?

– Не думаю. Подождете на дороге, пока я ее поставлю как следует, или сядете в машину?

– Если вам все равно, мне кажется, я лучше сяду.

– Конечно.

Он открыл ближайшую дверцу, и я протиснулась внутрь, правда с трудом, потому что колено почти не сгибалось, и уселась рядом с водителем. Наклонившись над панелью управления, он нажал на что-то внизу, в темноте. Раздался щелчок, и передние фары зажглись, осветив простирающийся перед нами склон и первый поворот зигзага дороги – зубчатую белую стену камней и деревьев, не дальше чем за шесть футов от переднего бампера.

– Одну минуту.

Рауль даже не взглянул вперед. Захлопнув дверцу, он обошел машину сзади.

Я закрыла глаза, чтобы не видеть возвышавшийся перед глазами каменистый склон, и откинулась на мягкую спинку сиденья, стараясь успокоиться. Машина была большая и роскошная, сидеть было удобно, несмотря на то что она сильно наклонилась. Слабо пахло сигаретами и дорогой кожей. Я снова открыла глаза. В отраженном свете белесых скал черным лаком блестел длинный капот автомобиля. Сколько же под ним лошадиных сил! Я вспомнила, как описывала эту машину миссис Седдон: «Длинная, как океанский лайнер, с гудком, как трубы Судного дня». Интересно, какой счастливый номер выпал Раулю де Вальми…

Я прижалась к спинке шикарного сиденья. Дрожь почти прошла. Вдруг ни с того ни с сего я вспомнила слова, которые когда-то слышала в приюте Констанс Батчер – поговорку из фольклора горничных, показавшуюся мне очень смешной. Теперь она предстала передо мной в новом свете: «Если тебя когда-нибудь переедет машина, постарайся, чтобы это был „роллс-ройс“…»

«Да, – подумала я, – в этом что-то есть… а не найдется „роллс-ройса“, можно согласиться и на „кадиллак“, особенно если за рулем такой прекрасный водитель, как Рауль де Вальми». Сейчас, когда первый шок почти прошел, я поняла, что могла серьезно пострадать из-за собственной глупости. И только по счастливой случайности дорогой «кадиллак» Рауля де Вальми не разбился о парапет.

Рауль все еще находился позади машины. Я оглянулась, всмотрелась в темноту, где клубился туман, и увидела, что он склонился над задним крылом, освещая фонариком металлическую поверхность. Я закусила губы, но не успела сказать ни слова – Рауль выпрямился, выключил фонарик и, быстро обойдя машину, подошел к дверце.

Он скользнул на сиденье рядом со мной и искоса посмотрел на меня:

– Все в порядке?

Я кивнула.

– Скоро привезем вас домой. Держитесь крепче.

Он нажал на стартер, и мотор ожил. Рауль медленно двинул огромную машину вперед и влево; она тронулась с места, дернулась, постояла, будто в нерешительности, и мягко выехала на дорогу. Задние колеса на мгновение словно повисли в воздухе, потом последовали за передними; машина покатилась по ровной поверхности и остановилась, легонько покачиваясь на великолепных рессорах.

– Вот и все, – сказал Рауль де Вальми, улыбнувшись мне.

Когда его рука двинулась к ручному тормозу, я сказала тоненьким голосом:

– Мсье де Вальми…

– Да?

Рука замерла.

– Прежде чем вы отвезете меня, я хотела бы извиниться. Мне… мне очень жаль, честное слово.

– Извиниться? За что? Дорогая мадемуазель…

– Нет, пожалуйста, вы слишком добры. Я знаю, что виновата, и, когда вы так подчеркнуто любезны, чувствую себя каким-то червяком. – Я услышала, как он рассмеялся, но упрямо и не очень логично продолжала: – Мне нечего было делать на дороге, а вы спасли мне жизнь и были так любезны со мной, хотя я вам нагрубила. Девяносто девять из ста на вашем месте послали бы меня дальше Мадагаскара, а вы… поэтому я чувствую себя полным ничтожеством. Ползучим червяком. И еще… – Вдохнув побольше воздуха, я, как последняя идиотка, выпалила: – Если вы повредили вашу машину, можете вычесть из моего жалованья…

Он все еще смеялся:

– Спасибо. Но видите ли, машина в полном порядке.

– Это правда? – подозрительно спросила я.

– Да, ни одной царапины. Мне показалось, что-то треснуло, когда машина ударилась о парапет, но это просто ветка попала под колесо. Ни одной царапины. Поэтому, пожалуйста, не извиняйтесь, мисс Мартин. Если кому-то здесь нужно извиняться, так это мне. Кажется, я на вас накричал. Прошу прощения.

– Ничего, – неловко ответила я. – Думаю, мы оба были слишком взволнованы. Я сама не знала, где нахожусь и что говорю.

Рауль ничего не сказал. Казалось, он ждал чего-то и даже не пытался завести машину. Я искоса взглянула на него и увидела, что он не отрывает от меня взгляда, в котором больше не читалось насмешливое удивление. Это был странно завораживающий взгляд, и, хотя Рауль обращался со мной гораздо любезнее, чем я заслуживала, я крепко зажала руки в коленях, пытаясь скрыть дрожь и набраться храбрости, чтобы сказать то, что хотела.

Наконец я решилась:

– Я так растерялась, что, боюсь, выдала себя.

– Когда заговорили со мной по-французски.

Это был не вопрос, а констатация факта.

– Да.

Его рука потянулась к ключу, и мотор заглох. Он выключил передние фары – машина теперь стояла в небольшом островке света задних ламп. Рауль обернулся ко мне: одно его плечо упиралось в дверцу. Я не видела его лица, но голос был бесстрастным.

– Это интересно, – сказал он. – Значит, я был прав?

– Что они не знали о том, что я наполовину француженка, когда нанимали? Да.

– Вы знаете, ведь это не я нанимал вас, – сказал он. – Вы не должны ничего мне объяснять. Но просто из чистого любопытства хотелось бы узнать: вы нарочно обманули моего отца и мадам де Вальми?

– Я… боюсь, что да.

– Зачем?

– Потому что мне очень хотелось получить эту работу.

– Но я не понимаю, почему…

Я крепко сжала руки и медленно произнесла:

– Мне нужна была работа. Постараюсь объяснить вам почему, хотя, думаю, вы не поймете… – Он хотел что-то сказать, но я продолжала, быстро и не очень связно: – Я наполовину француженка и выросла в Париже. Когда мне было четырнадцать, отец и мать погибли в авиакатастрофе. Отец писал сценарий фильма, который должен был сниматься в Венеции, и мама поехала с ним, чтобы отдохнуть. Подробности… подробности не имеют никакого значения, но в конце концов я оказалась в лондонском приюте… Не знаю, вы были когда-нибудь в приюте?

– Нет.

– Ну ладно, эти подробности тоже не имеют значения. Ко мне были очень добры. Но я хотела… хотела жить, найти какое-нибудь место в мире, которое могла бы назвать своим, и мне это никак не удавалось. Я не смогла получить хорошее образование – война и все такое, – поэтому не могла надеяться на что-нибудь действительно хорошее, но все-таки нашла работу в небольшой частной школе. Но и там… там не была счастлива. Когда одна из наших попечительниц сказала мне, что мадам де Вальми ищет английскую гувернантку, это было для меня как небесный дар. Хотя у меня нет специального образования, но я умею обращаться с детьми. Зная, что смогу научить Филиппа хорошо говорить по-английски, я подумала, как чудесно было бы вернуться во Францию и жить в настоящем доме.

– И вы приехали в Вальми, – очень сухо произнес Рауль.

– Да. Это все.

Наступило молчание.

– Думаю, что понимаю вас, – наконец сказал он. – Но, вы знаете, не стоило так подробно все объяснять. Я не имею права вас допрашивать.

– Я посчитала себя обязанной. И вы ведь спросили, почему мне так захотелось получить это место, – неловко ответила я.

– Нет. Вы меня не поняли. Я спросил, почему вы обманули отца и мадам де Вальми, сказав, что не говорите по-французски.

– Но я же вам… – довольно глупо начала я.

– Надо было спросить по-другому: почему вы должны были это сделать? Мне совершенно безразлично, почему вы их обманули. – Он слегка улыбнулся. – Просто интересно, для чего это было нужно. Хотите сказать, что скрыли тот факт, что вы наполовину француженка, потому что иначе не получили бы эту работу?

– Я… да, мне так показалась.

Снова короткое молчание.

– Ну и ну…

– Об этом не говорилось прямо, – быстро объяснила я, – и вообще было сказано очень немного. Но… честное слово, у меня сложилось впечатление, что для мадам это было очень важно. Когда мы обо всем договорились, было бы нелепо вдруг ни с того ни с сего заявить, что знаю французский, – ведь я ей сразу этого не сказала. Она могла бы подумать, что у меня с головой не все в порядке, и потом даже не посмотрела бы на меня. Она очень подчеркивала, что я не должна произносить ни слова по-французски, когда говорю с Филиппом; понимаете, с ним я должна беседовать только по-английски. По-моему, это совершенно не важно, потому что я бы все равно постаралась говорить с мальчиком только по-английски, но… видите ли, она так настаивала на этом, что я… я ничего ей не сказала. Знаю, что вела себя глупо… конечно, глупо, но так уж получилось, – смущенно прибавила я.