– Слишком часто.

– Но мне это нравится. Скажите еще что-нибудь. О воронах, которые летают вниз головой, так вы сказали? Это они правда так летают? А почему? Расскажите еще, мадемуазель.

– Не думаю, что смогу рассказать еще что-нибудь, – ответила я, – у меня не хватает слов.


На обратном пути мы встретили Леона де Вальми.

Вместо того чтобы подниматься по зигзагу, мы выбрали крутую дорожку, которая шла прямиком вверх и в нескольких местах выходила на шоссе. Потом мы пересекли вымощенный гравием подъем. Когда мы проходили по двору, направляясь к боковой двери, из какого-то угла вынырнуло инвалидное кресло и я услышала голос Леона де Вальми:

– А, Филипп! Добрый день, мисс Мартин. Вернулись с прогулки?

Багрово покраснев, я повернулась к Леону, чувствуя, как горят щеки.

– Добрый день, мсье. Да. Мы гуляли в долине и поднялись короткой дорогой.

Он улыбнулся. В его лице не было видно ни малейшего признака недовольства или холодности. Несомненно, если бы мне был вынесен приговор об изгнании, он не говорил бы со мной таким обычным тоном – больше того, вряд ли вышел бы мне навстречу специально для того, чтобы так приветливо и дружески поздороваться со мной. Он сказал, обволакивая нас с Филиппом добродушной улыбкой:

– Вы решили избегать прогулок по лесу?

– Да, нам лучше туда не ходить, – ответила я. – Мы тогда натерпелись страху и теперь держимся поближе к дороге.

– Я вас понимаю, – засмеялся Леон и, обернувшись к Филиппу, весело подмигнул: – Как ты себя чувствуешь после вчерашних излишеств?

– Излишеств? – испуганно спросил мальчик.

– Мне сказали, что вчера у тебя был полуночный пир… Тайная вечеря втроем, так было сказано, по-моему. Никакие кошмары не снились?

– Non, mon oncle[17], – ответил Филипп.

Насмешливый взгляд темных глаз обратился ко мне. Почти так же испуганно, как Филипп, я сказала:

– Вы ничего не имеете против? Возможно, это немного не по правилам, но…

– Дорогая мисс Мартин, что я могу иметь против? Мы полностью поручили Филиппа вашим заботам, и пока что наши ожидания в полной мере оправдались. Пожалуйста, не воображайте, что мы с женой будем порицать вас за любой не совсем ортодоксальный поступок. Мы очень мало знаем о том, как надо обращаться с детьми. Это ваша область. И как мне кажется, «индивидуальный подход», особенно время от времени, играет здесь очень большую роль. Было очень любезно с вашей стороны уделить немного времени и заботы ребенку в разгар веселья… Надеюсь, вам понравился бал?

– О да! Вчера вечером я не видела вас и не смогла поблагодарить за приглашение. Может быть, сейчас вы позволите мне принести благодарность, мсье? Это было чудесно. Я прекрасно провела время.

– Приятно слышать. Я боялся, что вы почувствуете себя немного не в своей тарелке среди чужих, но мне кажется, Рауль позаботился о вас?

Просто вежливый невинный вопрос. Ни следа насмешки. Никакой язвительности в мягком голосе.

– Да, мсье, благодарю вас… А как сегодня здоровье мадам де Вальми? Надеюсь, она не заболела?

– О нет, просто утомилась. Она посетит сегодня праздник в селении, поэтому днем отдыхает.

– Значит, она сегодня не ждет меня с Филиппом в салоне в обычный час?

– Нет. Думаю, вам будет этого не хватать. – Он улыбнулся Филиппу, на сей раз довольно ехидно. – Если только вы не захотите нанести визит мне.

Филипп застыл, но я ответила:

– Как скажете, мсье. Прийти к вам в библиотеку?

– Нет-нет. – Леон рассмеялся. – Мы избавим Филиппа от этого. Ну хорошо, я, наверное, вас задерживаю? – Кресло откатилось, потом снова повернулось в нашу сторону. – Да, между прочим…

– Мсье?

– Не позволяйте Филиппу качаться на качелях во дворе, мисс Мартин. Один винт сильно расшатался. Держитесь от качелей подальше, пока их не починят. У нас не должно быть еще одного несчастного случая.

– Конечно. Благодарю вас, мсье, мы не будем подходить к качелям.

Леон кивнул и снова откатился в своем кресле. Оно бесшумно и быстро скользнуло к воротам, которые вели к огороду. Филипп быстро шел передо мной к боковой двери с видом человека, счастливо избежавшего ужасной судьбы.

Я тоже как-то приободрилась. «Мое живое воображение снова обмануло меня, – думала я. – Эта улыбка Леона де Вальми вчера ночью… холодность мадам… наверное, я неверно истолковала их. Угрызения совести и легковерие заставили меня провести несколько очень неприятных часов. Так мне и надо. Очевидно, меня вовсе не хотели увольнять; в противном случае мсье де Вальми не говорил бы со мной так дружелюбно. Все было хорошо… и если в будущем и предвиделись кое-какие осложнения, то ведь скоро Рауль будет здесь, со мной».

– Мадемуазель, – дернул меня за рукав Филипп. – У вас стало совсем другое лицо. Что случилось?

– Кажется, я увидела ворону, которая летела вверх с правой стороны, предвещая удачу.

День полз медленно, без особых событий. Я уложила Филиппа в постель немного раньше, чем обычно, потом, приготовив ему какао, с облегчением легла и почти тотчас уснула.

Не помню, как я проснулась. Словно внезапно вынырнув из глубокого сна, я повернула голову на подушке и широко открытыми глазами уставилась на дверь. В комнате было темно и ничего не видно. Раздался щелчок замка закрывающейся двери и мягкие звуки шагов, направляющихся по ковру через всю комнату к моей кровати. Кажется, несколько мгновений я не понимала, что уже не сплю, и тихо лежала, слушая таинственные, приближающиеся ко мне звуки, опьяненная дремотой.

Что-то коснулось кровати. Послышалось быстрое дыхание. Значит, я проснулась и все это происходит на самом деле. Охваченная внезапной судорогой страха, я рывком подняла голову, быстро села и голосом, срывающимся на истерический крик, спросила:

– Кто это?

Я нашарила выключатель ночника, но еле слышный испуганный голос, задыхаясь, произнес:

– Не надо зажигать свет! Не надо!

Я убрала руку с выключателя. Ужас, испытываемый человеком, вторгшимся ко мне, казалось, витал в пространстве, разделяющем нас, и, ощутив чужой страх, я успокоилась.

– Кто это? – тихо повторила я.

Раздался шепот:

– Это Берта, мисс.

– Берта?

Я услышала слабый звук, похожий на сдавленное рыдание.

– О, мисс, тише, они могут услышать!

– В чем дело, Берта? Что случилось? – мягко спросила я. Потом страшная мысль коснулась меня словно ледяной рукой, и я сжала простыню. – Филипп? Что-нибудь случилось с Филиппом?

– Нет, нет, ничего! Но это… это… я подумала, что должна пойти и рассказать вам…

Отчаянный шепот был прерван безутешными всхлипываниями. Пытаясь сдержать судорожные рыдания, Берта тяжело села на край кровати.

Выскользнув из-под одеяла, я босиком прошлепала в противоположный конец комнаты и закрыла дверь, потом снова подошла к кровати и зажгла ночник.

Берта сидела сгорбившись в ногах моей кровати, закрыв лицо руками. На ней было мое затканное серебром платье, поверх него пальто из какого-то дешевого темного материала. Она вся дрожала.

– Успокойтесь, Берта, – ласково сказала я. – Приготовить вам немного кофе?

Она покачала головой и опустила руки. Лицо девушки, всегда свежее и розовое, сейчас казалось изможденным и бледным. Щеки были мокрыми от слез, глаза покраснели.

Я села на кровать рядом с ней и обняла ее.

– Не плачьте, дорогая. В чем дело? Чем я могу вам помочь? Что-нибудь случилось на вашем балу? – Я чувствовала, как тряслись ее плечи у меня под рукой, и, пораженная внезапной мыслью, спросила: – Это Бернар?

Берта кивнула, глотая слезы. Потом выпрямилась. Я убрала руку, но оставалась сидеть рядом с ней. Наконец она сказала, стараясь говорить спокойно:

– Вам бы лучше лечь, мисс, а то простудитесь.

– Ладно. – Я скользнула в постель, подоткнула одеяло и посмотрела на Берту. – А теперь рассказывайте. В чем дело? Чем я могу помочь?

Она не ответила. Не глядя на меня, Берта обвела глазами комнату, словно стараясь разглядеть, не прячется ли кто-нибудь в темном углу, и я увидела лицо, искаженное гримасой ужаса, словно ее хлестнули бичом. Она нервно облизала губы.

Я не торопила ее. Минуту она сидела молча, ломая руки, потом сказала довольно спокойно, но тихо, странным приглушенным голосом:

– Это Бернар… Вы знаете, что я… я скоро выйду за него замуж? Ну так вот, мы с ним пошли сегодня на танцы, я надела ваше платье, а он сказал, что я выгляжу как принцесса, и начал… он много выпил, мисс… и стал… знаете…

– Понимаю.

– Бернар был совсем пьян, – сказала Берта, – я никогда не видела, чтобы он так напивался. Я знаю, что он вообще-то выпивает, и довольно часто, но по нему не видно. Я… мы вышли вместе. – Она смотрела на свои руки, распластанные на коленях. Ее голос стал совсем тонким и жалобным. – Мы пошли домой к моей сестре. Она и ее муж были на танцах. Это… я знаю, что мне не надо было так поступать, но…

Она замолчала. Я сказала, чувствуя себя совсем беспомощной:

– Ладно, Берта, оставим это. Что тебя так напугало?

– Он напился, – сказала она тем же тоненьким, слабым голосом, – я сначала не поняла… он был сначала такой, как всегда, пока… сначала он был такой, как всегда. А потом… после того… он распустил язык. – Берта снова облизала губы. – Он стал болтать вроде как сумасшедший о том, что мы поженимся. Я буду у него как принцесса, сказал он, и у нас будут деньги, куча денег. Я… я должна теперь поскорее выйти за него, сказал он, и мы купим ферму и разбогатеем, и у нас будет… Он говорил и говорил всякие глупости, так что я прямо испугалась и сказала ему, чтобы он не был дураком, – откуда у таких, как он, возьмутся деньги, чтобы купить ферму. И он сказал…

Голос изменил ей, и она замолчала.

Я спросила, не понимая, к чему она ведет:

– Да? Он сказал…

Ее сжатые руки белели в слабом свете ночника.

– Он сказал, будет куча денег потом, после того как Филипп… как Филипп…

– Да?

– Умрет, – выдохнула Берта дрожащим шепотом.

Сердце у меня забилось частыми ударами, которые я чувствовала даже в кончиках пальцев. Я смотрела девушке прямо в глаза, полные ужаса. Верхняя губа ее была покрыта капельками пота.

– Продолжайте, – резко приказала я.

– Я… я только повторяю то, что он сказал. Он был пьян… хотел спать. Он был…

– Да. Продолжайте.

– Он сказал, мсье де Вальми обещал ему деньги…

– Да?

– Когда Филипп умрет.

– Берта!

– Да, мисс, – просто сказала девушка.

Наступила тишина. Я увидела, что лоб девушки покрылся испариной. Мои руки были сухими и холодными как лед. Было слышно, как мои ногти царапали простыню, в которую я вцепилась. Кончики пальцев горячо пульсировали.

Этого не могло быть. Это кошмарный сон. В действительности ничего этого нет. Но инстинктивно я восприняла слова Берты без всякого удивления. Я уже поняла, что это не кошмар, а чистая правда. Подсознательно я давно все знала. Меня только поражала собственная глупость, которая не дала мне понять это раньше. С удивлением я услышала собственный голос:

– Ну договаривайте, Берта. Филипп… Итак, Филипп должен скоро умереть. Когда же? Как скоро?

– Б… Бернар сказал, очень скоро. Он сказал, что это должно быть скоро: мсье Ипполит сегодня утром прислал телеграмму, что возвращается домой. Они не знают почему – он, должно быть, заболел или что-нибудь еще; он никуда больше не поедет, он должен вернуться домой завтра вечером, поэтому они должны сделать все быстро, говорит Бернар. Они уже пытались, говорил он, но…

– Они? – спросила я.

– Все Вальми. Мсье Леон, мадам и мсье…

– Нет, – прервала я ее. – Нет!

– Да, мисс, и мсье Рауль.

– Не верю! – сказала я.

Она тупо смотрела на меня.

– Я в это не верю!

Мой голос словно взорвался яростью. Но Берта молчала. Если бы она возразила, возможно, я продолжала бы протестовать, но она, не сказав ни слова, ограничилась тем, что пожала плечами, – ничего не означающий жест, которым французы снимают с себя всю ответственность.

– Берта! Вы уверены?

Она еще раз пожала плечами.

– Он так сказал? Бернар так сказал?

– Да. – Потом, посмотрев мне в лицо, она добавила: – Он был выпивши. Он болтал…

– Знаю. Как сумасшедший. Это ничего не значит. Но этого не может быть! Не может быть! Я знаю! Вы слышите, Берта, это просто невозможно!

Она ничего не ответила, но отвела от меня взгляд.

Я открыла рот, потом закрыла и тоже замолчала.

Не пытаюсь даже описать, что со мной было в течение нескольких последующих минут. Время все исцеляет, но даже теперь, когда это кажется таким далеким, нестерпимую боль причиняет воспоминание о том чувстве, которое овладело мной тогда, – мне казалось: что-то во мне сломалось и умерло. Но через некоторое время, уже будучи в силах размышлять более или менее связно, я с ужасом подумала о Филиппе. Это было самое важное. Все остальное можно было преодолеть, забыть на время, отложить собственное горе. Надо было без промедления подумать о Филиппе.