– Да, – после едва уловимой паузы согласился Шаронов.

Ольга Анатольевна почувствовал небольшое облегчение. В глубине души она боялась, что муж может не то, что не упасть перед Шаповаловым на колени, но и вообще отказаться просить у него деньги. Она знала, что в своей жизни Андрей ни разу ни у кого не просил оплатить ему еще не сделанную работу.

– Тогда подготовь то, что надо для этой встречи, и иди, – сказала она.

Ольга Анатольевна смотрела вслед мужу. Он шел понурый, сгорбившийся, опустив вниз голову. И она снова поймала себя на том, что не испытывает к нему жалости. По большому счету она все также не понимала, что же с ней происходит.

63

Шаронов сидел за компьютером и тупо смотрел на светящийся монитор. Внутри была непривычная и какая-то бездонная пустота. Он был рад, что жены не было в каюте, ему сейчас более всего хотелось побыть одному. И даже не для того, чтобы попытаться осмыслить происходящее, а для того, чтобы преодолеть в себе отторжение от всего того, что тут происходит.

Чтобы помочь себе, Шаронов попытался вызвать на экран памяти лицо сына. Таким, каким он видел его при последней встрече, за несколько дней до отъезда сюда. Почему именно его мальчик был наказан этой тяжелой болезнью? Таким вопросом он задавался неоднократно. И всякий раз получал разные ответы. Но ни один из них не давал того понимания, которое бы принесло облегчения. Когда-то он твердо верил в то, что в мире царит благое начало, которое рано или поздно непременно одерживает вверх. И именно ради него, ради того, чтобы направлять людей на этот светлый путь, он порвал с прежней жизнью, вступил на новую, абсолютно неизвестную стезю. Но болезнь и даже смерть человека – разве проявление мировой благости? Сомнения и раньше бороздили его сознание, но он искал им объяснения в необходимости вечного и непрерывного обновления. Эта та жертва, которую приносит человечество на алтарь мирозданья. Ведь все в нем подвержено переменам, ничего не сохраняется неизменным, все течет и видоизменяется. Таков закон и люди подчиняются ему так же, как и все остальное во Вселенной. Но когда болезнь настигла сына, стала все чаще появляться у него мысль, а не слишком ли этот закон суров и непреклонен. И чем сильней развивался недуг, чем этот рефрен звучал все настойчивей.

А сейчас Шаронов поймал себя на том, что не знает ни о чем думать, ни что делать. Нужно искать выход из финансового и из духовного тупика. А ведь за ним стоят люди, которые поверили в него, пошли по его стопам. Которые видят в нем наставника, гуру. А какой он к черту гуру, одна видимость, еще недавно ему казалось, что он знает и понимает много. А сейчас – почти ничего.

Усилием воли Шаронов отбросил все эти размышления. Сейчас от них никакой пользы, только вред. Ему нужно спасать сына, а спасение зависит от Шаповалова. Точнее, от его денег. Как все несправедливо устроено в мире, одни не знают, куда девать деньги, а другие умирают из-за их отсутствия. И как же трудно в таком мировом порядке найти логику и смысл!

Шаронов распечатал то, что он успел написать. Надо было работать больше, даже несмотря на нежелание это делать. Но теперь ничего не изменишь. Положив листки в папку, он вышел из каюты.

Вид Шаповалова сразу же не понравился Шаронову. Ему показалось, что миллиардер пребывал в приличном подпитии. Он встретил сценариста таким мутным взглядом, что если бы не насущная необходимость переговорить с ним, Шаронов тут же ушел от него.

– У вас ко мне срочное дело? – негостеприимно буркнул Шаповалов.

– Георгий Артемьевич, я вижу, что пришел не во время, но совсем ненадолго. У меня, в самом деле, очень срочное дело.

– Излагайте, – даже не повернув в его сторону голову, произнес Шаповалов. Он смотрел через иллюминатор на волны, которые, разыгравшись, словно шаловливые кутята, покачивали корабль. – Боюсь, будет шторм, – словно бы сам с собой проговорил он. – Ну и черт с ним, это даже к лучшему.

Шаронов молчал, не зная, слушает ли его Шаповалов, или погружен в собственные мысли.

– Я вам сказал: говорите! – вдруг почти закричал Шаповалов. – Вы отнимаете у меня время. Не знаю, во сколько вы оцениваете собственное время, но каждая моя минута стоит тысячи долларов.

– О деньгах я и хотел с вами говорить.

– Так говорите, черт возьми!

– Наверное, вам известно, что у меня есть сын, который серьезно болен. По этой причине я и принял приглашение снова написать сценарий.

– Что-то слышал. И что из этого следует?

– Мы получили сообщение, что его состояние ухудшилось.

– Значит, плохо лечат врачи, – пожал плечами Шаповалов. – С ними это случается. Зато деньги тянуть хорошо умеют.

– Чтобы его вылечить, нужны средства, большие средства.

– Так заплатите.

– У нас нет таких денег.

Последняя реплика неожиданно пробудила интерес Шаповалов к разговору. Он поднял голову и почти в упор уставился на Шаронова.

– И почему же нет у вас таких денег? – язвительно поинтересовался он.

– Вам известна моя история, я прекратил заниматься прежней деятельностью ради пути.

– Вот значит как. Ради пути вы ушли с работы, где вам хорошо платили. Но теперь, когда вам вдруг понадобились деньги, то выясняется, что ваш путь ни черта негоден. Я правильно все сформулировал?

Шаронов все сильней ощущал, как растет напряжение внутри. Он не мог с ним соглашаться, но и боялся не соглашаться, это увеличивало вероятность получения отказа.

– Не совсем, – проклиная себя за неуверенность, возразил Шаронов. – Не всегда все можно оценивать в деньгах.

– Глупости! – фыркнул Шаповалов. – Эти слова всегда произносят те, у кого нет денег. Что им еще остается делать. Только убедить себя и других, что в мире существуют более важные ценности. Но только почему-то они не могут объяснить, почему на деньги приобретаются в том числе и эти более важные ценности.

– Не всегда.

– Что-то не припомню ни одного исключения из правила. А я много раз проверял его на практике. Что вы мне скажите на это?

– Это долгий разговор.

– Вы спешите?

– Нет.

Шаповалов подошел к бару и достал большую бутылку виски.

– Давайте с вами, Андрей Васильевич, выпьем, поговорим про деньги и про ваш путь.

– Извините, но я не пью.

– Совсем?

– Совсем.

– Напрасно. Даже благодетели в человеке должно быть в меру. – Шаповалов налил себе в бокал. – Не хотите выпить за здоровье вашего сына?

– Это ему не поможет.

– А что поможет?

– Вот об этом я и пришел поговорить. По контракту за сценарий вы должны заплатить мне определенную сумму.

Шаповалов вылил в себя виски.

– Не беспокойтесь, я всегда выполняю свои обязательства.

– Нисколько не сомневаюсь. Но деньги нам на лечение нужны прямо сейчас.

Шаповалов после принятие дозы виски взглянул на Шаронова еще более мутным взглядом.

– Повторяю, я всегда выполняю свои обязательства. Будет сценарий, будут деньги. Никаких изменений тут быть не должно.

– Но речь идет о жизни и смерти моего сына.

– А когда вы вступали на эту свою лыжню, вы думали, что может возникнуть такая ситуация.

– Не думал, – признался Шаронов.

– А если бы подумали, пошли?

– Не знаю.

– А я знаю. Человек всегда думает только о себе.

– Наверное, вы правы. Но мы с вами не договорили.

– О чем?

– О деньгах.

– Будет сценарий, будут деньги, ничего другого предложить не могу. Я не собираюсь платить за воздух.

– Но вы же знаете мои возможности.

– Все это было в прежней жизни. А сейчас мне нужно удостовериться…

– Но мой сын!

– Раньше надо было о нем думать. Можно идти куда угодно, хоть в монахи, хоть в пустынники, но прежде скопи капитал. А не скопил, работай, пока не скопишь. На данный момент могу предложить только бутылку виски.

– Спасибо, не надо.

– Между прочим, немалых денег стоит, коллекционный экземпляр.

– Боюсь, этого не хватит, чтобы вылечить сына, – хмуро ответил Шаронов.

Шаповалов широко развел руками.

– Все, чем могу. У нас с вами работа, а не благотворительность. Прошу не путать. Если нет больше тем для разговора, то я вас больше не задерживаю.

Шаронов, не прощаясь, направился к двери. Его остановил голос Шаповалова.

– А что у вас в папке?

– Начало сценария.

– Оставьте, я почитаю. Может, мне так понравится, что чего-нибудь и выдам.

Шаронов положил папку на стол и быстро вышел.

63

Марина металась по каюте. Неожиданное фиаско с Филиппом подкосило ее. Что дальше ей делать, как поступить? Она была уверена в успехе, его ей обещали глаза юноши. В тот момент она вдруг сама испытала сильное к нему влечение. Ей так захотелось его обнять, прижать к себе, почувствовать, как его губы вживаются в ее грудь. Она едва не начала срывать с себя одежду. Продлись эта сцена еще пару минут, так бы и поступила. И как бы она выглядела. Слава богу, что этого не случилось. Она давно, а скорей никогда не отличалась стеснительностью, но этого позора долго бы не забыла.

Марина вдруг задумалась над поразившим ее вопросом: а как она относится к Филиппу без учета полученного от его отца задания? Он заставил ее задуматься довольно надолго. Но приходящие в голову мысли доставляли мало радости. И что ей делать со всем этим, что в ней происходит? Она вообще теперь не представляет, как вести себя с Филиппом и как вообще будут складываться их отношения. Но главное, что делать с заданием? Отказаться?

Эта мысль, словно барабанная дробь, стучала в голове все настойчивей. О последствиях такого отказала лучше и не думать. Но она же не виновата, что все так складывается. Для нее и так все явилось полной неожиданностью.

Марина решила пойти к Филиппу и поговорить с ним. Но что она ему скажет? Нет, это не выход. Самое лучшее это уехать отсюда. Вернуться к прежнему существованию, снять конуренку в Москве, за гроши сниматься в эпизодах. И может, когда-то и повезет, например, Суздальцев предложит приличную роль. Хотя, если быть честной сама с собой, на это надежда слабая, такой, как она, он способен пообещать с три короба, лишь бы добиться своего. А он уже добился, так что может просто плюнуть на нее и больше не париться. Такие ситуации уже случались в ее жизни, все эти люди смотрели на нее, как на легкую добычу.

Ну и пусть смотрят, значит, такая ей уготована судьба. Марине вдруг стало так жалко себя, что из глаз выкатилось несколько крупных алмазов слезинок. Но какая бы не была у нее судьба, это ее судьба. А пытаться схватить ее за хвост, безнадежная задача. Она только напрасно теряет время и силы. Все, что происходит на этой яхте, не имеет к ней ровно никакого отношения. Она напрасно не уехала отсюда сразу, как ее выгнал Ромов. Понятно, потянул за собой соблазн сорвать куш. Да только где же он?

Марина удивлялась самой себе. Никогда еще у нее не было таких странных мыслей, как будто их воспроизводит не она, а какой-то совсем иной человек. А может так оно в каком-то смысле и есть. У нее возникло желание спросить об этом Шаронова; про такие вещи он должен многое знать. Но она отложила этот разговор на потом, ему сейчас не до нее. Да и кому-то до нее когда-либо было дело? Так уж сложилась ее жизнь, что она по большому счету всегда одна. Бывали периоды, когда ей начинало казаться, что ее одиночеству наступил конец. Но потом неизменно убеждалась, что это не более чем очередная иллюзия. Хотя с другой стороны эти иллюзии были самыми лучшими моментами. Но и расплачиваться за них приходилось тяжело. Тогда зачем она тут, надо как можно быстрей отсюда уехать. А еще лучше немедленно.

Марина подбежала к зеркалу, достала косметику и стала, как говорила она в таких случаях, превращаться в красивую женщину. Зачем она сейчас это делала, она сама не знала, в ней работала какая-то программа, заставляющая поступать ее определенным образом. Затем извлекла из гардероба самый обольстительный свой наряд. Долго смотрела на себя, словно бы привыкая к новому облику. А она сейчас необычайно привлекательна, отметила Марина.

Ей не хотелось, чтобы ее кто-либо видел. Так и случилось, был уже вечер и все спрятались по своим каютам. Она постучалась к Шаповалову. Она даже не подумала, что он уже мог спать.

Но Шаповалов не спал. Он отворил дверь, и долго смотрел на позднюю гостью. При этом у него было такое удивленное выражение лица, словно он никак не мог вспомнить, кто перед ним.

– Ты ко мне? – вдруг спросил он.

– К вам, Георгий Артемьевич.

– А зачем?

– Мне надо с вами поговорить.

– Хочешь денег?

– Наоборот.

– Наоборот, – изумился Шаповалов. – Разве такое бывает. Но коли так, входи. Интересно будет послушать.

Марина вошла в каюту. И сразу же заметила на столе на половину опорожненную бутылку. Как она сразу не почувствовала, что он пьян. Иначе бы ушла. А теперь уже поздно.

– Садись, – показал Шаповалов ей на кресло. Марина села, он же пристально стал разглядывать молодую женщину. – Да ты красавица, – констатировал он. Его глаза вдруг засветились такой откровенной похотью, что Марине тут же снова захотелось убежать. Но она не решилась.