Клементина не спорила. Она слишком устала и была очень напряжена. Кроме того, ей, кажется, следовало благодарить Филиппа за такое неожиданное отступление от правил. Ведь из-за этой суматохи у слуг не было времени рассматривать и обсуждать свою новую госпожу. А у нее, напротив, было время прийти в себя и справиться с растерянностью.

Слуги увидели ее мельком, когда управляющий Перье выстроил их всех, чтобы они могли поприветствовать своего господина и его супругу. И тот сразу же отправил их заниматься каждого своим делом.

И все же Клементина показалась им чересчур молодой и красивой, для того чтобы быть хорошей хозяйкой. Впрочем, подобные суждения были естественны для слуг, средний возраст которых приближался к пятидесяти годам. Большинство из них служило здесь с тех пор еще, когда господин их был маленьким мальчиком. И после смерти родителей Филиппа они, оставленные при доме, чувствовали себя его опорой. Никому из них не хотелось перемен. А молодая хозяйка, как ни крути, несла эти перемены с собой.


Филипп понимал настороженность слуг. И понимал, что именно сейчас, в эти первые часы, закладывается фундамент их будущего отношения к его жене. Поэтому он делал все, что мог. Он бесконечно с ней говорил и улыбался, он держал ее под руку со всей нежностью, на которую был способен. Он прошелся с ней по всем комнатам замка, раздавая слугам указания направо и налево и не забывая при этом то и дело бережно обнимать супругу за талию.

И он советовался с ней — это невозможно было не заметить.

Жизнь в замке закипела.

Слуги сновали туда-сюда, растапливали камины, приводили в порядок комнаты. На заднем дворе забивали птицу. Из подвалов доставали окорока и вина. В кухне впервые за долгое время кухарка отчитывала помощниц, отвыкших работать споро.


Чтобы не терять времени даром, Филипп пригласил Клементину пройтись. Он взял ее под руку и вывел наружу.

Провел по двору, показал ей хозяйственные постройки, сад, конюшню. Во всем чувствовалось запустение. Но Филиппа это, похоже, не слишком смущало. Он приказал оседлать двух лошадей, помог ей усесться в седле и, дождавшись, когда она последует за ним, выехал за ворота.

* * * *

Клементина чувствовала себя почти счастливой. Наконец-то светило солнце. Под его лучами бриллиантовым разноцветьем сверкала мокрая трава.

Они двигались по дорожке, огибающей крепостные стены. Лошади их шли почти бок о бок. Клементина то отставала немного, то подавала Девочку вперед. Поотстав, любовалась Филиппом, его статью, каштановыми волосами, распущенными по плечам. Он был красив. А сегодня еще и необычайно нежен. И Клементина думала: как это было бы хорошо, если бы так было всегда. Если бы они могли жить здесь, растить детей. В какой-то момент она подумала даже, что ничего больше ей не надо. Только покой и вот этот мужчина рядом.

Впереди окаймляли пригорок крытые соломой дома крестьян. Они сползали с него и упирались в глухую, темную стену леса. Чуть справа, за кустарником, блестела река. Между замком и рекой расстилались луга. Клементине захотелось вдруг разуться, пробежаться по разнотравью, спуститься к самой воде, окунуться в ее прохладу. Но она удержалась. Она понимала: Филипп рассердился бы на нее за такую ребячливость.

Сегодня он казался довольным. Или, по крайней мере, спокойным. Она боялась спугнуть его настроение.

Он проехал по периметру крепости, осмотрел внимательно стены. Потом спешился, помог спешиться ей. Заглянул в ров, отметил вслух, что вот тут и там надо восстановить кладку. Потом взялся рассказывать Клементине историю замка. Она слушала с интересом. И думала: когда он таков — он прекрасен.

* * * *

— Филипп, раз вы здесь практически не бываете, зачем вы продолжаете держать весь этот штат прислуги? — спросила она осторожно, когда, закончив обедать, они остались одни.

— Эти люди растили меня, когда я был ребенком, они служили моим родителям. Куда им идти теперь, когда они стары? — пожал он плечами.


Вечерело.

Они сидели в нижнем зале. Несмотря на теплую погоду за стенами замка, внутри было довольно прохладно. От каменных стен, затянутых шпалерами, веяло холодом. Полы оставались ледяными, несмотря на циновки, постеленные слугами. Должно было пройти еще немало времени, чтобы тепло затопленных теперь каминов согрело, оживило, наконец, огромные пространства замка.

Филипп, заметив, что Клементина мерзнет, встал, вышел из комнаты. Вскоре вернулся и набросил ей на плечи тонкую пуховую накидку.

— Какая прелесть, Филипп, — Клементина тронула пальцами легкое кружево.

— Она принадлежала моей матери. Теперь она ваша, — ответил.

Клементина порывисто схватила его руку, все еще лежащую у нее на плече, коснулась ее губами:

— Ну, зачем? — выдохнула. — Зачем вы уезжаете, Филипп?

Он отдернул руку, будто обжегшись:

— Мы не станем это обсуждать.

В дверях зала появился старый слуга, поэтому она промолчала, не возразила. Старик подошел к Филиппу, что-то негромко произнес. Филипп коротко взглянул на жену:

— Ваша комната готова. Идемте. Я провожу вас.


Они поднялись по крутой лестнице, прошли еще несколько шагов и оказались перед высокой дверью. Клементине показалось, что дверь должна быть очень тяжелой. Однако та распахнулась легко и беззвучно.

— Это ваша спальня, — проговорил Филипп. — До тех пор, по крайней мере, пока вы не выберете себе другую.

— Нет, Филипп, — она ответила быстро, не раздумывая. — Я не стану ничего менять. Эта комната мне нравится.

— Тем лучше, — он уже спускался обратно.

* * * *

Старая женщина с круглым добродушным лицом осторожно внесла в комнату небольшой таз с теплой водой. Поставила его на табурет.

— Позвольте, госпожа, я помогу вам умыться, — старческий, дребезжащий голос был ласков.

Клементине эта женщина была приятна. Но от помощи она отказалась. Ей хотелось самой, медленно, погружаясь в самое себя, слившись с ритмом своего сердца, прочувствовать и осознать это удивительное ощущение освобождения, которое ей всегда давала вода.

Клементина с наслаждением, будто совершала какой-то древний ритуал, окунула руки в теплую воду. Она водила по рукам и лицу маленьким кусочком душистого мыла, которое подала ей старуха. И чувствовала, как уходит прочь тревога.

Все будет хорошо.

Она хочет, чтобы все было хорошо. Значит, так и будет.

Клементина зажмурилась от удовольствия, в последний раз плеснула на лицо водой и протянула руки за салфеткой.

— Простите, я не запомнила вашего имени…

Она к своему стыду должна была признать, что не могла теперь вспомнить ни одного имени. Хотя всего несколько часов назад управляющий представил ей всех находящихся в доме.


— Меня зовут Пюльшери, — ответила старуха. — Я нянчила вашего мужа с тех пор, как ему минул годик. Старая няня умерла, и меня взяли вместо нее. Ох, и шалун был ваш муж, Господь меня простит за такие слова.

— Господь простит, нянюшка! А вот как быть со мной? — прогремел с порога Филипп.

Старуха вздрогнула, перекрестилась, махнула рукой:

— Ох… Ты напугал меня, сынок.

— Иди, няня, иди. Мне надо поговорить с женой.

Он поднял с табурета таз, подал его нянюшке.

— Ступай.

Сам уселся на табурет. Дождался пока старуха вышла из комнаты, — каждый шаг давался ей с трудом, — и продолжил:

— Завтра вам следует в первую очередь озаботиться выбором горничной. Пюльшери не в состоянии будет прислуживать вам. Но я просил бы не изгонять из дома тех слуг, что сейчас здесь живут. Даже если их помощь не покажется вам достаточной. Набирайте новых слуг — столько, сколько вам нужно. Но эти должны остаться при доме. Во всяком случае, до тех пор, пока вы не обсудите возникшие проблемы со мной.

— Я не собираюсь никого выгонять, Филипп…

Она едва успела закончить фразу, как муж продолжил:

— Вот и хорошо. Завтра я уеду, поэтому теперь нам надо обсудить некоторые вопросы. Другого времени не будет.

Он жестом пригласил жену присесть. Она опустилась в стоящее у стены кресло, сложила руки на коленях. Изо всех сил она старалась быть паинькой.

— Филипп, может быть, вы могли бы хотя бы задержаться ненадолго? — тихо попросила.

— Меня ждет служба, мадам. И оставим этот разговор, — он прервал ее холодно.

Мгновение, другое смотрел на Клементину.

Она по-прежнему сидела прямо, со сложенными на коленях руками, теперь еще и опустив глаза долу. Ее длинные ресницы отбрасывали легкие тени на скулы. Губы мягкие, расслабленные, были слегка приоткрыты.

Что-то дрогнуло в его душе от этой идиллической картины.

Перевел взгляд на открытое окно, через которое в комнату из сада доносился острый аромат свежескошенной травы. Удивился: как это случилось, что он, который еще только год назад приходил в восторг от ее неуемной энергии и столь удивительной для женщины стойкости, теперь все то же терпит с огромным трудом? Отчего то, что так восхищало его на землях Квебека, так раздражает его здесь, во Франции?

Вздохнул.

— Клементина, у меня есть ряд пожеланий. И я прошу отнестись к ним со всем вниманием. Одно из них я уже изложил — оно касается слуг.

Дождался, пока жена кивнет в знак согласия.

— Второе. Я просил бы вас не покидать пределов замка без необходимости. Отнеситесь к этому пункту со всей серьезностью. В провинции неспокойно. Если волнения усилятся, вам будет угрожать опасность.

— И, наконец, третье. И самое важное. — Филипп отделял паузами каждый пункт, а Клементина с гордостью отмечала, что служба, теперь отнимающая у нее мужа, наложила на него тот самый непередаваемый отпечаток властности, который так нравился ей.

— Вы обратили внимание, наверное, что стены крепости теперь не являются достаточной защитой для его жителей. В некоторых местах они требуют ремонта. Ров зарос кустарником и частично засыпан землей. Я оставлю вам двух воинов. Но вы должны понимать, что силы их невелики. В случае действительной, серьезной опасности, я прошу вас, не медля ни минуты, обратиться за помощью к королю.

— Но Филипп… — от неожиданности Клементина забыла о выбранной ею роли смиренницы, — разве не от короля вы увозили меня с такой поспешностью, что от бесконечной дорожной тряски у меня до сих пор дрожат ноги?

— Людовик обещал вам свою защиту, — твердо сказал муж. — А его слово священно. Пока меня не будет во Франции, он единственный является гарантом вашей безопасности.

* * * *

Филипп уехал на рассвете. Уехал, не попрощавшись с ней.

Клементина проснулась в тот момент, когда за окном раздалось негромкое короткое ржание и стук копыт по мощеному булыжником двору. Она успела еще вскочить и подбежать к окну. Увидела, как Филипп склонился, чтобы в последний раз обнять старую няню, вышедшую его проводить. Потом выпрямился в седле, окинул взглядом замок и направил коня к воротам.

Клементина была в ярости. Кто-то другой, не Филипп, — мог поступить так по недомыслию или в необычайной спешке. Для человека же его воспитания подобная выходка могла быть только высшей формой пренебрежения. Она почувствовала себя оскорбленной. Потом, поддавшись обычной женской слабости, она все-таки нашла мужу оправдание.

"Он, — стала думать Клементина, — хотел избежать очередной ее просьбы остаться. Филипп не желал расстраивать ее и выводить из душевного равновесия себя".

Это немного смягчило обиду. Не до конца.

Но изменить было уже ничего нельзя.


К завтраку Клементина вышла почти спокойной.

Дела обстояли не так плохо. Гораздо лучше, чем когда-то в лесах Квебека. Может ли она жаловаться? Она получила все, что хотела. Почти все. Она вернулась во Францию, устроила жизнь своей дочери. Устроила свою… так или иначе. Она должна быть довольна.

Но человеческая природа слаба и несовершенна. Клементина понимала, что должна быть благодарна и счастлива. Благодарна Господу, который позволил ей выжить и вернуться на родную землю. Благодарна судьбе, которая дала ей шанс стать счастливой. Теперь она, Клементина признавала это, была ближе к счастью, чем когда-либо.

И все же демоны терзали ее душу.


Там, в Квебеке, она была полна надежд. Когда Филипп предложил ей руку и, — она тогда думала, — сердце, она мечтала о счастье с ним и верила, что оно возможно.

В том маленьком домике траппера, в глубине лесов, она находилась на грани между жизнью и смертью. Но там с ней была Вик.

Теперь она была лишена иллюзий и опять одинока.

Она скучала по дочери.

Ах, Вик, Вик! Как ты себя чувствуешь в своем новом доме?