Дальше, дальше, это неинтересно, это я и так знаю… давай же, не подводи, дружок…

Все двигалось, синхронно и очень организованно, подчиняясь четкой системе дирижирования; крупные сосуды, диафрагма, сердце, все части существовали с одной общей целью. И только желудок висел некрасивым мешком; неровный, трепыхался не в такт. Вот оно, наконец — большая опухоль внутри, как раз там, где желудок переходит в кишечник, местами изъязвленная, распавшаяся на кусочки. Я вспомнила ту самую картинку на третьем курсе института, рентгеновский снимок рака желудка. Изображение застыло на несколько секунд, словно давало время понять — нет, ты не ошиблась, Елена Андреевна, это именно то, о чем ты думаешь.

Нет, не останавливайся, надо еще разглядеть, что происходит вокруг, надо увидеть печень, лимфоузлы… Слабо вам, товарищ преподаватель, увидеть вживую, да еще у практически родного человека?

Костик резко наклонился вперед, снова стошнило; картинка схлопнулась до обычного измерения. Тут же накатила страшная слабость; ноги стали ватными, молоток в голове стучал еще сильнее. За пару секунд паузы Славка собрался с духом и снова пошел в наступление:

— Костян, давай ты потом расскажешь, какой я подлец. Я выслушаю, Ленку только не трогай. Давай, собирайся. Я уже Федьке позвонил.

— Ребята, идите по домам. Я очень устал, правда… Лягу спать. Короче, наговорил лишнего. Забейте.

Мы стояли посреди комнаты, как два дурака; не знали, что же теперь предпринять, как вынудить его изменить решение. В конце концов, ничего не вышло — Костик никуда не поехал, хотя подобный исход был предсказуем с самого начала. Мы вернулись в прихожую; Славка стоял потухший, я села в кресло и кое-как натянула ботинки. Ира вышла из кухни с пакетом Костиных вещей, прислонилась к дверному косяку и заплакала.

Держись, дыши, никаких истерик, черт подери. Хорошо бы прямо сейчас проснуться, как после ночных выходов покурить, да только нет, не получится в этот раз, Елена Андреевна.

На лестнице наконец-то можно было расплакаться вслед за женой; я повисла на Славкином локте и кое-как переставляла ноги. Вышли из подъезда; две машины рядом, но ехать в разные стороны, это факт. Мы застыли под парадным козырьком, спасаясь от поздней осенней измороси; ветер загонял холодный влажный поток нам в лица. Сил контролировать себя не осталось; я присела на корточки и зарыдала в голос. Минута, а потом Славка вцепился мне в плечи, поднял и начал трясти.

— Лена, хватит. Ты ни в чем не виновата, понятно? Ни перед кем. Я заварил, я буду разбираться до конца. Поговорю с ним сам, когда очухается.

Слезы душили все сильнее.

— Ленка, хватит уже.

— Он не очухается, слышишь?! Он уже не очухается!

— Ты что орешь?! Спятила, что ли?

— Я не спятила, Славка! У него рак! Рачина на весь желудок, ты оглох!

— Что ты несешь, совсем крыша потекла?!

— Послушай, я говорю тебе, у него рак.

— Замолчи. Замолчи прямо сейчас.

Славка обхватил двумя огромными лапами мою голову и сдавил так сильно, будто хотел щелкнуть, как орех. Мне было все равно, даже если прямо сейчас моя черепная коробка разлетится на кусочки; сквозь вату я слышала хриплый голос; то почти шепот, то крик:

— Ты точно спятила, Ленка… ты хоть понимаешь, что говоришь, ему сорок три года!

— Ты хотел знать, что с моей головой!? Да ты и так знаешь, что с ней. Говорю тебе, у него рак, Вячеслав Дмитриевич.

— Ты чокнутая.

— Да наплевать. Думай, что хочешь.

Доля секунды глаза в глаза; Славка опустил руки, отошел на полшага и превратился в старый рыболовный крючок.

— Про твою голову дурную я в курсе, Елена Андреевна. Еще тогда, в приемнике понял, не дурак. Черт, твою мать, Ленка, этого не может быть. Разве такое может быть?..

— Слава, у него рак желудка в переходе на двенадцатиперстную кишку, с распадом уже, сантиметров семь, если не меньше, а то и десять… сильно кровоточит, и…

— Я слышу, не говори больше. Значит, так, сейчас пошли обратно. Пока полежит ночь у Федьки, на всякий пожарный. Вдруг профузно закровит… утром позвоню пацанам в областную онкологию. Переведем, там прокрутят по полной, и если что, через пару дней прооперируют.

— Там нечего оперировать. Вся печень в метастазах, все лимфоузлы вокруг желудка, все нашпиговано, как салями. Скоро конец.

— Бред. Ты могла ошибиться.

— Я не ошиблась. Я не ошибаюсь, ты понимаешь, наконец?! Можно предполагать, а можно просто увидеть. Хотя бы ты послушай меня, я не смогу сказать это больше никому, прошу тебя!

Мы простояли под дождем еще долго; прижавшись друг к другу, не сказав за все оставшееся время ничего толкового, не составив хоть какой-то план ближайших действий. Первый раз в жизни меня охватило отчаяние; полное, безысходное, как будто ни у кого из нас теперь нет никакого будущего. Я смотрела на Славку, его потерянное лицо, схваченные сединой волосы, скрюченную спину и думала — как бы было хорошо, если бы мы прямо сейчас, заново стали детьми. Тогда бы обязательно через пару минут появился кто-то очень взрослый, взял нас обоих за руки и отвел в какое-нибудь безопасное место, где точно было бы тепло и сухо. Ехать я не могла, голова одновременно страшно болела и кружилась. Бросила машину прямо около Костиного подъезда; Славка довез меня до дома. Сергея все еще не было — сидел на работе, готовился к какой-то серьезной проверке.

Какая разница теперь, кто и что увидит или услышит.

Тихо, пусто, и нет никакой возможности исправить все то, что случилось. Вот сейчас взять и напиться, да только завтра я все равно проснусь.

В одиннадцать вернулся муж, принял душ и сразу лег спать. И хорошо, сил рассказывать о произошедшем все равно не было. Как большая кошка на цирковой арене, я намеряла круги из кухни в комнаты, пока не услышала в ночи знакомый надрывный кашель на лестничной клетке. Я снова шла за ней, боясь не поспеть и потерять из виду, но на этот раз все было проще — время идет, не останавливаясь; старые часы на стене отмеряют цену, все быстрее и быстрее. Теперь уже нескончаемый кашель и жар, который я ощущала кожей на расстоянии десяти метров; одышка, все сильнее замедлявшая каждый ее шаг. Проклятие великого города на болотах — туберкулез. Впереди меня всего лишь одна из многих жертв — несчастная девушка в старом платье и разбитых башмаках.

Сколько еще в этом городе умирающих от туберкулеза молодых красивых женщин? Сколько их именно сейчас, именно в это время, в эту ночь?

Маршрут все тот же; все то же здание, куда она так стремилась, все те же пейзажи вокруг. Только теперь, подойдя к дверям своей богодельни, она остановилась, положила тяжелые книжки на ступеньку и достала платок. Новый приступ кашля скрутил ее, почти лишив сил. Присела рядом со своими драгоценностями, отдышалась, потом собралась с силами, встала, постучала и через минуту пропала внутри тяжелых стен. Платок остался лежать на ступеньках; кровавые пятна и легкий узор в углу, с двумя большими заглавными буквами. Все красное, не разобрать.

Как Лена Сокольникова вернулась домой — утром вопрос остался без ответа, но самое главное — в своей постели. Сергей посапывал рядом, через темные шторы пробивался робкий осенний свет. Около десяти пришло сообщение от доктора Сухарева.

«Не волнуйся, мы его забрали. Пока лежит у Феди, сегодня сделаем гастроскопию и томограф. Результаты к вечеру — перезвоню».

Очень хреново бывает, когда время от времени в голове свой собственный томограф просыпается, Вячеслав Дмитриевич. Лучше не звоните мне вечером.

В тот же день Костик услышал свой диагноз, на следующее утро про случившееся знали все друзья. Финляндия отпала сама собой; Сергей Валентинович сел в машину и до двенадцати ночи объехал всех, кого мы считали своей семьей. В итоге набралась приличная сумма, народ воспрял духом — фирма добавит, и вот тебе поездка в Германию. Сергей возбужденно мерил шагами ночную кухню.

— Лен, тут вполне хватит на хорошую операцию, я немного в курсе цен. Надо надеяться на лучшее.

Все воскресенье, с утра до позднего вечера, я принимала звонки от Оксаны, Жени, Ирки, их мужей, даже моя Катька позвонила с вопросами о дяде Косте. Я больше не могла выносить необоснованных предположений и надежд на чудо.

— Сережа, оставь этот конверт. Поможем Ире с похоронами. Остальное потратит, как считает нужным.

— Господи, ты хоть слышишь, о чем ты говоришь?!

— Там метастазы в печень. Ему уже сделали томографию.

— Надо все равно попробовать, печень тоже теперь резецируют, и довольно успешно.

— Я еще раз тебе говорю, там поражена вся печень и все прилегающие лимфоузлы. Это без вариантов, против лома нет приема.

— И как теперь это все народу озвучить? Так всем и сказать, деньги собраны на похороны?

— Сережа, Костик в курсе всех деталей, понимаешь? От него ничего не скрывали. Он ни за что никуда не поедет и будет впервые в жизни прав. А если еще узнает, на что мы такую большую сумму пытаемся потратить впустую, не простит никогда; у него жена домохозяйка и две незамужние дочки. Лучше отложить эти деньги, поверь мне. Химиотерапию ему и так самую лучшую сделают, связей достаточно. Это последняя стадия, уже поздно! Ты же сам врач, неужели не понимаешь?! Это его осознанный выбор, лечиться здесь, и вполне рациональный.

— Не понимаю… другие хватаются за минимальную возможность продлить жизнь хоть на месяц.

— Послушай, дома в тишине и спокойствии он проживет дольше, чем после тяжелой многочасовой операции. Я так считаю.

Сергей перестал метаться и сел на кухонный стул.

— Все-таки несправедливо… раньше люди от банальных бактериальных инфекций погибали, в итоге нашли же средство! Когда уже будет хоть какой-то качественный прорыв в онкологии?..

— Тогда мы станем бессмертными, Сергей Валентинович.

— Не говори ерунду.

— Ладно, хорошо, найдут способ. Когда-нибудь. А для Костика — се ля ви, как говорится. Химиотерапия, потом еще химиотерапия, потом вообще перестанет есть, потом еще много-много всяких разных волшебных капельниц, и все. Зато сколько бабла фармкомпании загребают каждый день. Всем хорошо, кроме Костика и его соседей по палате. На новую химию, которая мало что в итоге меняет, деньги есть, а на что-нибудь другое — нет. Это как электромобиль; очень экологично и перспективно, но совершенно не выгодно дядям с бензоколонки.

— Лена, тебя несет; не заводись, я прошу. С годами ты становишься похожей на Асрян. Так Захаров в курсе и про печень тоже?

— В курсе. Ему уже все рассказали. Тем более все это глупо. Он не дурак, я говорю тебе, и поэтому сам, по своей воле, никуда не поедет. Оставь Ире и детям.

Сергей спрятал конверт в недавно установленный сейф за кухонным шкафом до нужного времени. Несколько дней прошло в полной суматохе. Все семейства нашей маленькой компании находились в состоянии лихорадки; постоянно созванивались, что-то решали, куда-то ездили, пытаясь наладить максимально эффективную логистику в новых обстоятельствах, полностью перевернувших наши планы и течение спокойной безоблачной жизни. Начались неизбежные столкновения разных взглядов на свалившееся несчастье — Оксанка предлагала совместный поход к какой-то целительной иконе, Женька — срочно привезти новомодного китайского доктора, как раз совершавшего «чес» по России. Асрян, услышав последние предложения, впала в крайне агрессивное состояние и быстро взяла управление коллективным бессознательным в свои руки — любое нетрадиционное вмешательство пресекалось на корню. Про китайца забыли тут же; а вот Оксанка все равно икону посетила, и не один раз. Хотя и в одиночестве.

Самое страшное — это первые дни после несчастья; много пережитых вместе событий приходили ко мне в гости. Та жуткая ночь, когда Славка с Костиком шесть с половиной часов выковыривали с того света пьяного водилу, приговоренного нами же к смерти[4]. Я вспоминала, как Костик ушел из больницы к фирмачам, и как потом Славка ревниво ненавидел всех анестезиологов; все ему было не так и не эдак. Смешной рыжеволосый очкарик; к тому же необратимо женатый. Редкие секунды, несколько ускользнувших моментов — длинный коридор приемного покоя, очередное ДТП, много покалеченных жизней вокруг; Костик выходит из лифта, быстрый печальный взгляд мне вслед. Елена Андреевна всегда делала вид, что не замечает. Как можно тягаться с почти двухметровым дьяволом, Костичка? Много лет помощи; тихо, без всяких потаенных мыслей и надежд.

Теперь мне хотелось услышать правду. Узнать, как все произошло, как же это случилось, тот самый шрам на Костиной голове. И не только про Чечню; я хочу узнать про Костю Захарова все до конца. Как это возможно, в наше время, когда всем на все наплевать, когда мужчины и женщины давно забыли, зачем живут, как может существовать в реальности такой человек, как Костя Захаров?