А когда представила… изменить уже ничего было нельзя.

Они продолжали встречаться с Максимом. Все было, как и прежде, но в то же время, как-то… иначе.

От встреч теперь она ждала чего-то другого. Ей не было мало того, что он ей предлагал, да и сама она отдавала ему всю себя без остатка, получая взамен нежность и благоговейную щедрость, но, казалось, что она никогда не сможет насытиться им, насладиться в полной мере, надышаться. Казалось, что это острое, как клинок, ощущение того, что она его не знает, что стоит на границе дозволенного и запрещенного, колет больнее, чем стремительно вонзившаяся в плоть стрела, наконечник которой обильно смазан ядом.

Она пыталась запомнить каждую минуту, каждое мгновение, проведенное рядом с ним. Ловила глазами его взгляд и, не боясь, касалась пальцами его губ, поглаживая их и наслаждаясь их мягкостью. Иногда прижималась к нему всем телом, слушая монотонные удары сердца, и дышала им, как воздухом.

Она стала узнавать его. И если раньше имела лишь смутные представления о том, какой он, принимая как факт, что безумно любит этого мужчину, то сейчас что-то незаметно менялось, открывая ей тайны жизни Максима.

Она стала понимать его. Сильный, волевой, бескомпромиссный мужчина. Мужчина, который привык жить по плану, написанному им самим. По правилам, которые установил сам. Он не верил ни в судьбу, ни в рок, он верил лишь в себя.

Именно поэтому Лена и знала, что он не сможет простить ей того, что она натворила. Того, что она сделала. Потому что в планы, которые написал он сам, никто не имел права вмешиваться. Даже она.

В первую очередь — она. Потому что однажды, ворвавшись в его жизнь, она сыграла не по его правилам. И выиграла. Еще одну победу он отдать ей был бы не способен.

Впервые о своей беременности Лена задумалась в тот момент, когда любимые блюда стали отдавать противными запахами, а утренняя тошнота уже стала слишком подозрительной и явной, чтобы пытаться уверить себя в случайности и испорченных продуктах. Убедиться же в том, что ждет ребенка, Лена окончательно смогла лишь тогда, когда месячные, всегда приходившие по расписанию, не пришли ни в назначенный срок, ни через несколько дней по его истечении.

И тогда она поняла, что совершила ошибку. Возможно, роковую, самую грубую ошибку в жизни.

Она решила рискнуть и проиграла…

После шока, когда она с темными кругами под глазами от размазанной туши сидела в ванной комнате и сквозь поток слез смогла-таки рассмотреть злосчастные две полоски на тесте на беременность, тайно купленном в аптеке, к ней пришло осознание того, что она сделала. Вся вина и ответственность легла на ее хрупкие плечи в одно мгновение. Ребенок, незапланированный, случайный… Как растить его одной?!

А потом… как удар грома, как взрыв, как лавина или раскаленная лава, несущаяся на нее жарким уничтожающим пламенем, ее озарила мысль…

Как эту новость воспримет Максим?!

Сжавшись в комочек в углу ванной комнаты, поджав под себя ноги и втянув плечи, Лена громко и надрывно рыдала, глотая соленые слезы и до боли прикусив губу.

Он не примет, он не поймет, он не простит…

Максим не сможет простить обмана, никогда не поймет мотивов и причин.

Он примет сам факт, но никогда с ним не согласится.

В тот день Лена впервые почувствовала себя предательницей.

Она боялась говорить. Она боялась думать об этом. Она боялась отвечать на телефонные звонки, вздрагивала и пятилась назад, словно опасаясь, что Максим может материализоваться перед ней из воздуха.

От бабушки скрыть ничего не удалось. Да и как она смогла бы это сделать?… Маргарита Ивановна знала и понимала ее лучше, чем кто бы то ни было. Она заметила состояние внучки уже тогда, когда сама Лена ни о чем не догадывалась. Притянув трясущуюся от рыданий девушку к себе, она шептала ей теплые слова и лишь повторяла, что все будет хорошо, что она никогда ее не бросит, что всегда будет рядом.

И Лена успокоилась. Не сразу, совсем чуть-чуть, но успокоилась.

Маргарита Ивановна отправила ее в больницу на обследование, и Лена, не раздумывая, согласилась.

Ее должна была принять одна из лучших врачей в поликлинике Лилия Лаврова, и ожидая своей очереди, Лена то и дело оглядывалась по сторонам, словно опасаясь увидеть Максима, с обидой и упреком в глазах мчавшегося к ней, постоянно смотрела в сторону выхода, будто желая сбежать, и слушала размеренные и глухие удары сердца, колотившегося в грудь часто и больно.

— Титова Елена?

Незнакомый женский голос прозвучал неожиданно и особенно громко в просторном коридоре женской консультации, и Лена вздрогнула, удивленно посмотрев на подошедшую к ней медсестру.

— Это я, — дрожащими губами прошептала девушка.

Медсестра посмотрела в листок, зажатый в руках, а потом вновь перевела взгляд на Лену.

— К сожалению, Лилия Никитична не сможет сегодня принять вас, — проговорила она. — Вас направили к Александру Игоревичу.

Сердце забилось в ее груди, как сумасшедшее, гулом отдаваясь в ушах и болью звеня в висках.

Этот звук оглушал ее, а боль становилась все резче и острее.

— Александру Игоревичу?… — еле слышно выговорила Лена, запинаясь.

— Да вы не волнуйтесь, — успокаивая, сказала медсестра и улыбнулась. — Александр Игоревич лучший врач-гинеколог в городе. К нему запись на два, а то и три месяца вперед! А вам повезло, Лилия Никитична лично попросила его осмотреть вас вместо себя, — она взяла девушку за руку и потянула за собой. — Пойдемте со мной, он сейчас вас примет.

Все внутри него воспротивилось этому. Нет, нет, нет!

Все в ней кричало, вопило, сопротивлялось, умоляло, уговаривало остаться на месте, а лучше — убежать. Но Лена не вняла внутреннему голосу, встала со стула и на ватных ногах направилась за медсестрой.

Руки отчаянно тряслись, когда она с бешено бьющимся сердцем и молотившим в запястья пульсом открывала дверь кабинета врача и заходила внутрь.

В глаза бросилась надпись, как неоновая вывеска в темноте, как яркий ослепляющий свет…

«Врач: Колесников Александр Игоревич».

Мгновенно стало мало воздуха, грудь сдавило, стянуло узлом, болью отозвалось внутри нее сердце.

Этого не может быть…

Мир закружился вокруг нее в бешеном танце, поглощая в себя и свой сумасшедший ритм.

Огненный вихрь закрутил, завертел ее, опаляя, испепеляя, уничтожая…

Звон в ушах усиливался, перед глазами темнота, боль в груди усиливалась, стягивая сердце терновыми путами.

Лена застывает в дверях, хватается за стену, чтобы не упасть.

В виски ударяет спасительная мысль — бежать. Как можно скорее! Прочь, прочь…

Еще меньше воздуха, превратившегося в одно мгновение в вакуум. Девушка открывает рот, чтобы с жадностью ловить спасительный кислород, но понимает, что не чувствует насыщения

— Катенька? — этот голос она слышит уже сквозь шум и гул, стоящие в ушах.

И все еще пытается сопротивляться, бежать, поворачивается к двери лицом, пытаясь нащупать ручку.

— Я к вам пациентку привела, от Лилии Никитичны, — сказала медсестра, обращаясь к врачу.

Лена часто и поверхностно глотает воздух, пытаясь справиться с темнотой в глазах.

— Нет… — шепчут онемевшие губы. — Нет, только не к нему… Не надо, пожалуйста.

На ватных ногах делает шаг вперед, желая выйти.

Уйти, убежать, скрыться. Только бы не у него. Не сейчас. Никогда…

— Так пусть проходит, — слышит она как сквозь сон мужской голос. — Позови ее…

Нет. Нет!

Дрожащие руки не успевают схватиться за ручку двери, Лена медленно оседает на пол.

Последнее, что она успевает услышать, это обеспокоенный крик медсестры:

— Александр Игоревич, она теряет сознание! Скорее…

А потом ее поглощает спасительная темнота.

Она все-таки убежала…


— Лена?… Ты меня слышишь?… — как сквозь сон слышит она голос Александра Игоревича.

Единственное, что она может сейчас, это покачать головой, не понимая, соглашается с ним или нет.

В нос врезается резкий и отрезвляющий запах нашатырного спирта, и она морщится, отворачиваясь.

— Лена?… — повторяет мужчина. — Ты в порядке? Ничего не болит?

Девушка опять качает головой, пытается приоткрыть глаза.

Над ней нависает Александр Игоревич в белом халате и в очках, смотрит на нее обеспокоенно.

— Ты в порядке? — повторяет он свой вопрос.

Лена поджимает губы, чувствуя, что слезы вот-вот рванутся из глаз.

Разве что-то сейчас может быть в порядке?!

— Голова больше не кружится? — мужчина тронул ее за плечо. — Как себя чувствуешь?

Она пытается приподняться, но Колесников рукой удерживает ее от этого.

— Хорошо, — разлепив онемевшие губы, пробормотала девушка.

— Тебе сейчас лучше полежать, — сказал мужчина безапелляционно и отошел.

Лене захотелось провалиться сквозь землю, а не просто полежать. Исчезнуть, раствориться, убежать.

Она поджала губы, закрыла глаз и отвернулась к стене.

Кто бы мог подумать, что судьба вновь посмеется над ней?! Вот так!? Снова!

Где спасительная темнота, где тишина и умиротворение?! Откуда это чувство стыда, режущее грудь?!

Лена почувствовала, как слезинка скользнула по щеке, скатившись в уголок губ.

— Мне нужно бабушке позвонить, — пробормотала девушка, слизнув слезы языком.

— Позвонишь, — утвердительно кивнул Колесников. — Ты была без сознания всего две минуты, не более.

Почему же не всю жизнь?! Как страшно здесь, в этом мире… А там, в темноте, не страшно.

Лена смахивает замершие в глазах слезы и пытается приподняться с кушетки, на которую ее перенесли. Получается, даже голова не кружится.

Облокотившись спиной о стену, Лена виновато смотрит на мужчину, застывшего около стола.

— Это ребенок Максима? — наконец, спросил Колесников, не отводя от Лены глаз.

Хотела спросить, откуда он узнал о том, что она беременна, но тут же поняла нелепость своего вопроса.

— Да, — прошептала она и отвернулась не в силах вынести пристальный взгляд синих глаз.

Тяжелый вздох, словно с трудом втягивает в себя воздух. Снимает очки и кладет их на стол.

— Максим знает? — еще один вопрос, который режет ее, словно ножом

Лена отрицательно покачала головой и, закусив губу, опустила голову.

— А ты собиралась сказать ему?

Она дышит тяжело и поверхностно, почти не захватывая воздух, а сердце в ее груди разрывает на части грудную клетку, и все стучит, стучит, стучит… Молотом, набатом, гонгом, отбивая свой ритм в висках.

— Да, — сипло проговорила она, поднимая на Колесникова заплаканные глаза.

Мужчина качает головой и на мгновение прикрывает глаза.

— Ты же понимаешь, что это… неожиданно.

Это выбило почву у нее из-под ног, конечно, она понимала.

Лена не ответила, и Александр Игоревич посмотрел на нее.

— Что ты думаешь делать?

— Я не знаю, — прошептала девушка, пряча глаза, а потом вдруг призналась: — Я боюсь. Что подумает Максим? — подняла на мужчину затравленный взгляд. — Он будет считать, что я сделала все специально, да?

— Возможно, — поджав губы, проговорил Александр Игоревич, не желая ее обманывать.

Его сын всегда был сложным человеком, кому, как не ему, знать об этом?…

Лена грустно кивнула и отвернулась от него, стараясь скрыть слезы вины.

— Ты не собираешься избавляться от ребенка? — спросил вдруг Колесников как-то резко.

— Нет! — воскликнула Лена испуганно и глядя на него широко раскрытыми глазами. — Конечно, нет!

— Это хорошо, — одобрительно сказал мужчина и решительно добавил: — Да я бы тебе и не позволил.

Лена посмотрела на него исподлобья и всхлипнула.

— Нужно сказать Максиму, — проговорил Александр Игоревич осторожно.

— Я знаю, — прошептала Лена через силу хрипло и тихо. — Но как?…

Столько вины, столько надежды и веры, столько невинности и покорности в ее глазах!!

Колесников не мог смотреть на нее и не чувствовать сострадания и обиды, которые заволокли ее в плен.

— Я поговорю с ним, — сказал он вдруг, а потом уверенно добавил: — Не беспокойся, все будет хорошо.

Лена посмотрела на него и прошептала «спасибо» дрожащими губами.

Наверное, она могла бы ему поверить, если бы речь шла о ком-то другом. Но Максим…

Очевидно, «все будет хорошо» не те слова, которые сейчас могли бы ее успокоить.

Наверное, она уже тогда знала, что хорошо уже не будет. Не в ближайшие девять лет…


Нормального разговора с сыном у Александра Игоревича не вышло.