Когда он поставил ее на пол, она едва не упала, ибо ноги отказывались повиноваться ей. Спасло Рейну только то, что она все еще сжимала его волосы. Однако когда она все же разжала пальцы, то рухнула подле него, едва ли замечая, как нежно сжимает он ее руки, поднимает их, пытаясь освободить ее тело от ненужной материи. Однако она все же заметила, как вновь оказалась высоко над землей, а он убаюкивал ее в своих объятиях. Она смутно осознавала, что он куда-то несет ее… Мысли ее превратились в одно туманное облако ощущений неземного блаженства, которое все еще не оставляло ее тело.

Однако чувство это и не собиралось покидать ее. Даже когда он положил ее на кровать и отошел, чтобы снять одежду, блаженство не покидало ее. Она как зачарованная смотрела на его прекрасное, мускулистое тело. Ей хотелось дотронуться до этой золотистой кожи, почувствовать ее вкус так же, как он узнал вкус ее тела. Никогда еще не знала она столь неземного нетерпения, что пожирало ее в эти казавшиеся ей вечностью мгновения. А когда глаза ее встретились с его, ее тело словно пронзил ток желания, ибо неподдельная страсть горела в его глазах, убеждая ее, что на этот раз все будет по-другому. Рейна и сама об этом догадывалась, но она и представить не могла, насколько все действительно будет иначе.

Когда он наконец лег рядом, его губы вновь стали ласкать ее, обрушивая миллионы самых нежных поцелуев, возбуждая ее легкими укусами, заставляя гореть ее тело в том месте, где находились. И так продолжалось, пока вся она не превратилась в одно горячее желание. Однако она не могла избавиться от чувства острого огорчения, ибо он не позволял ей ласкать его тело, крепко сжимая ее руки в своих.

Наконец он подготовил ее для того, чтобы доставить ей высшее наслаждение и почувствовать его тело внутри своего. Он склонился к ее паху, раздвинул ноги, обжег живот еще одним поцелуем и… — Ранульф… что… не делай… нет!

Но он делал, и от этого Рейну вдруг прожгло так, что она едва не подскочила до потолка. Она наполовину сползла с кровати, извиваясь как змея, стараясь ускользнуть от огня его языка в том месте, где он находился. Однако ей не удавалось ни сбежать, ни освободить своих рук. Она попыталась было встать, однако его рука заставила ее лечь и не покидала больше ее живота, не позволяя выйти из-под его власти.

У него, казалось, не было ни капли жалости. Он продолжал своими ласками вырывать саму душу из тела Рейны, он сжигал не только ее страх, но и скованность, даря ей возможность получить дикое, первобытное удовольствие. Казалось, что ее тело не отвечает на его ласки, и все же Рейна чувствовала это, тонула в этом, беспомощно и безнадежно, позволяя ему делать с ней все что угодно и где угодно. Новый, ошеломляющий жар родился меж ее ног, и Рейна издала такой дикий крик, который мог бы посоперничать с привычным ревом удовлетворения самого Ранульфа.

И пока она приходила в себя после этой борьбы, он входил в нее, не отпуская и саму Рейну с этой вершины наслаждения, на которую теперь взошел и сам. И когда волна чего-то теплого захлестнула ее, в этот последний момент безумный крик Рейны раздался, вторя рыку Ранульфа, и они слились воедино в агонии страсти.

Глава 31


Какой же сюрприз ожидал Рейну утром, когда ее сказочный сон был прерван нахальной кошкой, пукнувшей ей прямо в лицо. Рейна не сразу сообразила, что за картина открылась ее взгляду, но, почувствовав едкий запах, защекотавший ее ноздри, она уже ни на мгновение не сомневалась, в чем дело. С пронзительным криком вскочила она с кровати, однако, когда обернулась, чтобы посмотреть на обидчицу, расположившуюся уже на ее подушке, Рейна была словно заморожена пристальным взглядом мужа.

Ее крик, полный гнева и возмущения, разбудил Ранульфа, который, повинуясь своим инстинктам воина, уже стоял посередине кровати с мечом в руке. Тот факт, что он не мог сообразить, что так испугало ее, доказывали его недоумевающий взгляд и вопросительно изогнутая золотая бровь.

Досада Рейны из-за случившегося, однако, ничуть не ослабла, но наоборот, ибо они оба стояли Друг против друга совершенно обнаженные. Вихрь воспоминаний о вчерашней ночи, пронесшийся в голове Рейны, еще больше испортил ее настроение. Поэтому когда Ранульф в конце концов спросил, что побеспокоило ее, ей было наплевать, как глупо и по-детски мог прозвучать ее ответ. Кошка была виновницей всего, кошка и должна понести суровое наказание.

— Эта подлая представительница семейства грызунов пукнула мне прямо в лицо!

Он даже не рассмеялся. А ей действительно вдруг захотелось, чтобы он просто рассмеялся ей в лицо за подобную глупость, поскольку это хоть немного бы ослабило воцарившуюся в комнате напряженность. Вместо этого Ранульф спокойно засунул меч в ножны и лег на прежнее место. То, что он не собирался комментировать произошедшее, окончательно взвинтило Рейну. А когда он ваял Леди Эллу на руки и стал гладить ее, то возмущению Рейны настал предел.

— Ну и что? — требовательно произнесла она.

— Что — ну и что? Это совершенно обычное дело. Животные пукают так же, как и люди.

— Она, — Рейна ткнула пальцем в преступницу, — сделала это нарочно!

— Возмутительно. А почему вы ненавидите кошек?

— Я вовсе не ненавижу кошек. Я люблю кошек. Но я ненавижу эту кошку, и я отказываюсь находиться в одной спальне с ней. Или она, или я, одна из нас должна уйти!

Когда в ответ Ранульф ни слова не сказал, но уставился на нее так, словно она была сумасшедшей, Рейна выскочила из комнаты, задержавшись лишь на мгновение для того, чтобы поднять с пола оставшуюся там с вечера ночную рубашку. И только когда она оказалась в коридоре, до нее наконец дошло, что идти-то ей некуда. Она уже отдала свою старую комнату Элен и Алисе и не собиралась беспокоить женщин в столь ранний час. Не могла она спуститься и вниз в том, во что была одета. Хотя еще только занялся рассвет, однако кто-нибудь из слуг наверняка уже проснулся.

Факелы, зажженные вечером и освещавшие мрачный коридор, уже почти догорели, а утренний свет, едва проникавший сквозь оконную амбразуру, ничуть не делал таинственный полумрак приветливее. На лестнице было еще темнее, однако Рейна направилась именно туда. Каменный пол обжигал ее босые ступни жгучим холодом, но, свернувшись в комочек на одной из ступенек, она могла хоть немного согреться. С надеждой, что никто не станет пользоваться этой лестницей в столь ранний час и не обнаружит ее в таком виде, Рейна ломала голову над тем, какое же оправдание она все же может придумать своему одинокому сидению на холодной лестнице, почти полностью раздетой.

Спустя немного времени дыхание ее успокоилось. А еще через несколько мгновений пришли в порядок и мысли, однако когда это наконец случилось, она с глубоким стоном опустила голову на колени.

«Я не сделала этого. Господи, я ведь не могла ни сказать, ни сделать подобное?!»

Но Рейна так и не дождалась божественного голоса и вздохнула еще тяжелее. Ранульф непременно подумает, что женился на припадочной женщине, и будет недалек от истины. Она действительно должна быть просто сумасшедшей, раз позволила себе так потерять контроль над эмоциями без видимой причины. Вчера у нее хоть был повод, по крайней мере она думала, что был. Подобный идиотизм нельзя было простить. Итак, эта глупая кошка оказалась настолько умна, что объявила ей войну?! Никто не поверил бы в это. Да она и сама не поверила бы, если бы не изучила уже повадки Леди Эллы. И… Господи! Она все же сделала это, как глупо она вела себя… Да разве какой-нибудь находящийся в здравом уме человек стал бы приписывать кошке намерения женщины?

Рейна не могла отрицать очевидное. Она ревновала к Леди Элле — и не без причины. Тот идиотский ультиматум, предъявленный ей Ранульфу, только доказывал, что гораздо важнее для него была его драгоценная кошка, но не она, Рейна, поскольку именно она сидела в одиночестве на холодных ступенях, в то время как эта кошка нежилась в теплой постельке — ее постельке!

Вдруг Рейна почувствовала, как что-то задело ее бедро. Она едва заметила в темноте маленькую тень, спускавшуюся по ступенькам. Леди Элла?! Но она ведь закрыла за собой дверь в прихожую. Как… тогда?..

Рейна напряглась и подсознательно почувствовала, что муж ее стоит рядом с ней. Теперь было самое время, чтобы извиниться перед ним, попросить прощения за утреннюю глупость, но ни единое слово не могло преодолеть ее жгучий стыд. Казалось, что у нее появилась привычка: унижать самое себя в его присутствии, хотя Рейна и не могла ни объяснить это, ни понять. Однако сейчас все зашло как никогда далеко, и все было как никогда плохо. Рейна с трудом отгоняла от себя неприятные мысли, представляя, что он мог о ней сейчас думать.

— Вы добровольно вернетесь или мне отнести вас силой?

Она поднялась и повернулась к нему лицом. Однако в темноте Рейна могла различить лишь его силуэт, но выражение его лица оставалось для нее загадкой, и она не могла определить, что он действительно чувствует и думает. Его тихий голос также ничего не подсказал ей.

— Что это значит? — неуверенно спросила она.

— Это значит, что я сдаюсь, мой маленький генерал. Я бы, конечно, предпочел, чтобы вы постарались быть более снисходительной к Леди Элле, однако если вы ничего не можете с собой поделать, что ж. В конце концов она может спать и с Ланзо.

Рейне следовало бы проявить великодушие и сказать, что она пошутила, что он может оставить кошку в их спальне, если уж ему так этого хочется. Но она победила и моментально забыла про терзавшее ее еще несколько мгновений назад раскаяние. Она чувствовала настоящий триумф и не собиралась уменьшать его, соглашаясь на какие бы то ни было уступки.

— Благодарю вас.

— За что? Вы не оставили мне выбора.

Она улыбнулась про себя, поскольку, строго говоря, все было не совсем так. Он запросто мог бы силой притащить ее в спальню и заставить подчиниться своему желанию, независимо от того, согласна она была с этим или нет.

— Вы не сердитесь?

Он не ответил, но отошел в сторону, освобождая ей путь. Будет лучше, если она замолчит и оставит все так, как есть. Обычно мужчины не любят, когда им выдвигают какие бы то ни было ультиматумы.

Она зябко одернула рубашку, ибо на лестнице действительно было очень холодно, и поднялась на пару ступенек. Преодолев наконец последнюю ступеньку и подойдя вплотную к мужу, она неожиданно для себя вдруг оказалась в его объятиях.

— Я думала…

— Тише, — прервал он ее. — Я же догадался, что вы босиком. Что она могла на это возразить? Ее ноги на самом деле ужасно замерзли. А он был достаточно догадлив, надев штаны и ботинки, прежде чем отправился на ее поиски. Сама же Рейна едва могла вспомнить, что необходимо схватить рубашку… Подобное внимание, проявленное им, было неожиданно, однако весьма ей приятно. И она будет наслаждаться этим чувством, пока наконец сказка не оборвется. К тому же ей так хотелось понежиться в его объятиях.

Ланзо продолжал мирно спать на тюфяке в прихожей, не замечая их хождений туда и обратно. Он привык к тому, что его будил громовый бас Ранульфа, однако в это утро Ранульф еще ни разу не повысил голос.

В спальне было теперь гораздо светлее, чем когда Рейна покинула ее, ибо рассвет уже давно сменился восходом солнца. Ранульф сжимал ее в объятиях до тех пор, пока не дошел до кровати, куда бы мот положить ее. И только тогда смогла взглянуть на него Рейна, чтобы определить, в каком все же настроении он пребывал.

Улыбка его была более чем красноречива.

— Итак, вот почему вы не сердитесь. Вы просто сочли мое поведение забавным?

Ранульф присел рядом с ней, но избегал смотреть на нее, уставившись вместо этого на свои длинные ноги.

— Мне и прежде приходилось сталкиваться с тем, что женщины дрались из-за меня, ревнуя к сопернице, но чтобы меня ревновали к кошке…

— Неужели? — раздраженно спросила она. Смех, который он так долго сдерживал, наконец вырвался наружу. Ранульф повалился на кровать, катаясь по ней из стороны в сторону. Он просто задыхался от душившего его смеха. Рейна же оглядывалась по сторонам в поисках какого-нибудь тяжелого предмета, чтобы ударить мужа.

— Клянусь, — простонал он, схватившись за живот и все еще вздрагивая от смеха. — Я никогда еще не видел… или не слышал ничего более забавного… чем вас, обвиняющей кошку в том, что она нарочно пукнула у вас перед носом!

Неужели она действительно сделала это?! Но ведь это в лучшем случае было неразумно. Животные могут контролировать подобные вещи не больше, чем сами люди.

— Признаю, что, возможно, и поспешила с подобным обвинением. Мне следовало сказать, что она бы непременно сделала это нарочно, если бы могла!

За этим замечанием последовал новый приступ хохота. Из глаз Ранульфа брызнули слезы. Да и самой Рейне пришлось прикусить губу, чтобы не рассмеяться. Его смех становился все более заразительным.

— Довольно, Ранульф, — отчаянно сказала она. — И так я вела себя как идиотка. Но тебе не следует заострять на этом внимание.