– Здравствуйте, – влетела она на кухню, чуть не врезавшись в одного из куривших мужчин. – Мне нужен тот, кто сейчас говорил про рак.

– Володька, это тебя, – хохотнул чудом избежавший столкновения толстяк.

Володька – высокий симпатичный мужчина лет сорока, вроде не присутствовавший за столом во время Шуриных возлияний, – молча рассматривал ее, впрочем, без всякого интереса. А вот он ей понравился, сразу понравился. Это она чуть позже поняла, а тогда было не до осмысления чувств. Она была вся сплошной порыв, сплошное действо. Щука, которой нужна добыча.

– Вы можете вылечить рак? – спросила без всяких преамбул.

– Не обещаю, но попробовать стоит. – В его глазах мелькнул интерес. А Шура почувствовала облегчение. Вот это да! Ни единого вопроса. Все четко и конкретно. Видела бы она себя в зеркало: юбка болтается где-то намного ниже талии, волосы растрепаны, взгляд полубезумный. Какие вопросы? Все вполне понятно. Человек не в себе, и ему надо помочь прийти в чувство.

– Когда начнем? – Щука выплыла на первый план и не собиралась уходить на дно.

– Можем завтра. – Он вынул из кармана визитку и протянул. Щука уцепила главное: «Заведующий отделением онкологии…» – Позвоните мне.

– Уже кого-то очаровал? – В кухню вошла высокая интересная женщина в модном приталенном платье с восхитительным декольте. Она уверенно взяла Володю под руку и капризно добавила: – Пора домой. – В Шуру при этом острым копьем вонзился убийственный взгляд. Но, споткнувшись об нее, сменился недоуменным. Вот эта? К моему мужу? Ну и чучело. Право, смешно. Где она и где я? Обладательница роскошной груди в молчаливом превосходстве повела покатым женственным плечом, прижалась к мужу покрепче и потеряла к Шуре всякий интерес, раз и навсегда вычеркнув ее из числа возможных конкуренток. Только уточнила у Володи:

– По работе, что ли?

– А у меня по-другому и не бывает. – Шура заметила, как он отстранился от жены. Чуть заметное движение, а с головой выдает, что у пары есть проблемы. – Домой так домой. – И обратился к Шуре: – Позвоните мне… э-э-э…

– Саша.

– Значит, договорились, Саша, жду звонка.

И он ушел, напрочь забывая о ней. Мало ли пациентов у онкохирурга?

А вот она не могла думать ни о чем другом. Вернее, ни о ком. Действительно, она не могла разобрать, чему рада больше: надежде вылечить маму или возможности увидеть его снова. Увидеть и помериться силами с этим уничижительным взглядом его красивой жены. Она, конечно, роскошная женщина, но против щуки не устоит. Шура позвонила следующим же утром. Конечно, неудачно. И еще пять раз так же. Обход, операция, абонент недоступен, совещание, снова обход. Ближе к вечеру он перезвонил сам. Коротко бросил в трубку:

– Владимир. Я вас слушаю.

– Назначьте дату приема, – так же коротко ответила Шура. Пусть знает, что она ценит его дорогое время.

– Завтра в час дня, двадцатый кабинет. Адрес…

– Он есть на визитке.

– Жду. И возьмите все обследования.

На другой день, сидя перед кабинетом, Шура выглядела немногим лучше, чем в момент их первой встречи. Одежда, конечно, была чистой и не спадала, но в остальном не наблюдалось в женщине ничего, что могло бы позволить назвать ее привлекательной. Волосы собраны в простой хвостик, на лице ни грамма косметики – одни лишь следы бессонной ночи. Обувь без каблуков, никаких украшений. Сама простота без всякой изысканности. Кто бы понял, что это первый выстрел, первый щучий захват! Зачем ему похожая на жену роскошная, ухоженная женщина? У него уже есть такая. Нужна противоположность: неброская, неяркая, несчастная, которую хочется украсить, обогреть, разбудить, спасти, наконец. Он же врач, в этом его интерес. Но для начала пусть спасет маму.

Он внимательно изучал снимки, анализы, заключения других врачей. Наконец объявил:

– Случай небезнадежный.

Шура крепко сжала мамину руку.

– Мы были в этом уверены.

– Но с операцией тянуть нельзя. Я могу вас госпитализировать уже сегодня.

Не дав маме опомниться, Шура согласилась. Щука не медлит. Она атакует стремительно, а некоторую рыбешку даже заглатывает целиком.

– Я распоряжусь, вас проводят в палату. Палата, извините, на четверых. Тут у нас пекутся о результате, а не об условиях.

– Конечно, я все понимаю.

– Посещения дважды в день, расписание висит внизу, там же перечень разрешенных продуктов. Общение с лечащим врачом два раза в неделю, во вторник и в четверг. Ну, за исключением дня операции, естественно. Когда назначу, сообщу. До этого обсуждать нечего. – Владимир нажал на кнопку селектора, и буквально через секунду в кабинете появилась медсестра. Он ничего не сказал. Ситуация была известна и повторялась ежедневно.

– Пройдемте в палату. – Медсестра помогла больной подняться. Шура тоже встала. Вот ведь сухарь. Никакого особого отношения. Подчеркнуто никакого. Посмотрим, чья возьмет. Она уже шагнула из кабинета, как вдруг обернулась и спросила так, будто это пришло ей в голову только что.

– А вы читаете лекции?

– Лекции? – Он смотрел на нее непонимающими глазами. – Какие лекции?

– По теме. Врачи ведь обычно принимают участие в конференциях, читают доклады. А раз у вас новый метод, то вы должны…

– Я ничего никому не должен. Но лекции иногда читаю, когда зовут. Хотите послушать? Не тратьте время. Все равно ничего не поймете. Я расскажу все, что вас интересует, во время встреч родственников с лечащим врачом.

– Нет, я хочу позвать. – Шура почти с наслаждением наблюдала, как изменились его глаза. Уставшие и лишенные всякого интереса, они мгновенно ожили и смотрели на Шуру в ожидании продолжения. А вот и первый эффектный жест. Вынутая из сумочки и положенная перед ним на стол визитка. Конечно, он тут же прочитал: «Доцент кафедры нервных болезней института Молекулярной биологии…»

– Позвоните мне. – И Шура вышла из кабинета с чувством маленькой победы. Откуда-то появилась уверенность: мама выживет и с Владимиром все получится. А иначе вовсе она не щучка.

Сомневаться в своих щучьих способностях Шуре не приходилось. Она многое в жизни не получила, а именно добыла. Высшее образование, потом аспирантуру, затем сына. Она ведь об институте даже и не мечтала. Училась средне. Не потому что соображала плохо, просто не так хорошо и скоро, как другие. Ей бы посидеть, время потратить, а не получалось. Дома лежал парализованный отец, а во второй из двух комнат копошились пятилетние сестренки-близняшки. Мать надрывалась на трех работах, а хозяйство было на Шуре. Пока детей накормишь, напоишь, развлечешь, больного обиходишь, еду всем приготовишь да приберешься немного, чтобы запах лекарств и хвори в доме не застаивался, уже и не до уроков. Так что в ее ситуации еще и неплохо она успевала. Второгодницей не была, вполне средней ученицей. А по биологии и вовсе отличницей. Но об институте не помышляла. Мать только и говорила:

– Вот окончит Шуренок школу, работать пойдет, хоть вздохну немного. Может, пальтишки девчонкам новые справим, а то в латаных-перелатаных бегают.

Шура не обижалась. Даже в голову не приходило. Какие обиды, когда мать сама на себя не похожа. Сорок еще не стукнуло, а полголовы седые, глазницы ввалились, тела совсем нет. Да и голодная постоянно. Все лучшее детям. А сколько денег на лекарства уходит, столько и не заработаешь. Что еще Шуре делать, если не матери помогать? Разве плохо, если сестрички в обновках щеголять будут? А институт так, одна блажь. Ну, нравится ей биология, ну, могла бы она, предположим, опыты всякие проводить да наукой заниматься, только до этого ведь еще дойти надо. А как дойдешь, если, кроме биологии, остальное не ладится? Еще ведь изложение написать надо. Память у Шуры не хромает, а грамотность на нуле. Даже если и родит на троечку, для проходного балла не хватит. Еще и химию надо сдать. А с ней все просто ужасно. Но тут уж не по Шуриной вине. Просто химичка – бабушка лет за восемьдесят – к тому моменту, как начала у них преподавать, сама успела забыть свой предмет. Где уж до других донести! Если бы у Шуры была возможность с кем-то другим заниматься. Так ведь не было такой. А все эти если да кабы, кому они интересны?

В общем, к концу десятого класса будущее Шуры определилось. Днем работа, вечером курсы парикмахеров. Вот окончит их и сможет прилично зарабатывать. Заодно мать в порядок приведет, а то ведь смотреть больно. Вместо волос какая-то пакля на голове. В редкие свободные минуты репетировала на одноклассницах. Подбирали прически к выпускному, крутили волосы на бигуди, выстригали и укладывали косые челки. Однажды Зойка Тришкевич спросила:

– Шур, а наоборот сможешь? Уродство какое-нибудь изобразить?

– Зачем это?

– Да прикинь, предки совсем с ума спятили. Хотят меня в институт упечь.

– Тебя?! – Было чему удивляться. Вот уж у Зойки имелись все возможности учиться, а желания ни на йоту. Да и мозгов подходящих не случилось.

– Вот и я им о том же. Выдайте, говорю, замуж и успокойтесь. Так ведь нет. Заладили: образование, образование. А зачем оно мне, когда я собираюсь борщи варить да младенцев рожать?

– Понятно. А страшилу-то из тебя зачем делать?

– К нам сегодня какой-то родительский знакомый с биофака пожалует, будут просить его похлопотать за меня. Хочу ему не понравиться.

– С биофака? – Шура почувствовала, как ухнуло сердце.

– Ага. Представляешь меня у микроскопа! – Зойка захохотала.

– У микроскопа… – мечтательно повторила Шура. – Если бы только я могла…

– Эй, ты чего? Тоже на биофак хочешь?

– Хочу, но не могу. Мне работать надо.

– Так на вечерку иди. Или работай… ну-ну-ну… ну вот официантом, например.

Шура во все глаза смотрела на Зойку. Потом порывисто обняла ее и чмокнула в щеку:

– Подруга, ты – гений!

– Скажи это моим предкам. Всю плешь проели: «Мозгов нет. Ума нет. Что из тебя вырастет?» Да вырос вроде человек уже. А все им не так и не то.

– То, Зоинька, самое то. – В Шуре включилась щука. И как только она раньше не подумала об официантке? Хотя если бы и подумала, как быть с провалом в химии? Но раз уж тут Зойка со своим блатом, то надо брать быка за рога и ни о чем не жалеть. Это судьба. – Так, дорогая, никакую страшилу мы из тебя не делаем. Рулишь домой, изображаешь крайнюю степень заинтересованности и запоминаешь, что и как ты должна делать на экзаменах, чтобы тебя… Блин, ну, как же это слово… на языке вертится… идентифицировали… вот.

– Чего?

– Экзамены же все письменные, верно?

– Ну.

– Вместо фамилий в списках номера, так?

– Наверное.

– Значит, членам приемной комиссии следует подать какой-то знак, что это свой, надо брать, понимаешь?

– Да шут их разберет, какие у них там знаки?

– Вот пойди и узнай.

Экзамены Шура выдержала. Поставила в указанных Зоей местах какие-то галочки-палочки и стала студенткой биофака, не испытывая ни малейших угрызений совести. А зачем мучиться? Шура ощущала себя на своем месте. Кроме того, она ведь помогла подруге избавиться от ярма. Ну не желала Зойка учиться, к чему заставлять человека? Хочет она замуж – пусть идет. Нарожает деток – осчастливит родителей, те и не вспомнят о фокусе с институтом. Шура так никогда и не узнала, что Зоя, болтаясь без дела, связалась с плохой компанией и через полгода погибла. Ее отец, не выдержав удара, скончался от инфаркта, а мать несколько месяцев провела в клинике нервных болезней, попросту говоря, в психушке. Шуре неоткуда было узнать об этом. С одноклассниками она не общалась. У нее и поесть-то минуты не находилось, где уж там тратить время на телефонный треп, не говоря о походах на вечера встреч. Шура училась и работала, спала в основном в метро. И все было не в тягость, все в удовольствие. Бегая с подносами, она думала о том, что эта беготня приносит желанные деньги, а засыпая над очередным опытом, заставляла себя пробуждаться мыслями о замечательном будущем. Она станет не просто биологом, а таким ученым, который откроет новое лекарство от чего-нибудь ужасного. Например, от СПИДА или от какой-нибудь африканской лихорадки. А лучше всего от рака. Да-да, от рака это будет самое то. Она изобретет и получит Нобелевскую премию, и никто, ни одна живая душа не посмеет даже подумать, что она, Шура, заняла когда-то не свое место.

Когда она училась на третьем курсе, ушел из жизни папа. Обычно, когда умирают такие больные, родственники вместе с горем не могут не чувствовать облегчения. Семья Шуры не стала исключением. Уже на следующий день после похорон сестренки выставили Шуру из комнаты: «Ты теперь и с мамой жить можешь». «Моя кровь, – с одобрением подумала Шура, – щучья». По носу, однако, мелкоту щелкнула:

– Это мама ко мне переедет, а вы туда отправляйтесь. Вы – маленькие, вам и десяти метров хватит. А мы с матерью уже заслужили, чтобы не тесниться.

Квартиру покинул запах лекарств и усталого, покрытого пролежнями тела. Зазвучал детский смех – девчонки начали приглашать к себе друзей, раньше стеснялись. Мать тоже преобразилась. Расправила плечи, раскошелилась на новые туфли и даже сходила в парикмахерскую. Шура удивленно отметила, что мама еще вполне себе. И как в воду глядела. Через полгода у матери завелся поклонник. И не абы какой, а с серьезными намерениями.