Далее речь шла о римском императоре Марке Аврелии. У меня имелась его книга «Наедине с собой», которую я, впрочем, так и не прочел. Я приобрел ее в прошлом году, потому что ее тогда в Доме покупали все. Это была тоненькая, около ста с чем-то страниц, книжечка с черно-белой обложкой. Я прочел только предисловие, из которого узнал, что это был император, презиравший войну, изучавший физические явления и, будучи, философом-аскетом, искавший истину. Политик, философ и физик — на сегодняшний день сочетание, прямо скажем, необычное, можно даже сказать взаимоисключающее. Книга содержала размышления на разные темы уже вступившего в зрелый возраст императора. Итоги умозаключений автора помещались в одну из книг, имеющих номер (подобно главам), коих всего было двенадцать. В первой книге в семнадцати пунктах перечислялись качества, которые унаследовал Марк Аврелий, а также от кого он их унаследовал. На них я и остановился. Морализаторства мне хватало и в Братстве (из лекции в лекцию я слушал, каким должен быть человек, к чему он должен стремиться и какой должен вести образ жизни).

От Марка Аврелия, философии как единственной опоры человека в трудные времена и доброго гения, дающегося Богом каждому в руководители, Марина Мирославовна перешла к Эпиктету, добродетельному поведению на пути к совершенству, беспристрастию, подчинению страстей разуму и служению долгу с непререкаемым выполнением взятых на себя обязательств.

А теперь — лекция Валерии Викторовны. Она говорила о созданной стоиками целостной системе знаний о слове, единстве речи и мысли в слове. Говорила о диалектике как о науке правильного рассуждения и учении о движении речи в форме вопросов и ответов, о риторике как об умении говорить красиво. Она рассказывала о понятии языкового знака и семиотической теории языка, основателями которой являлись стоики; о классификации предложений-суждений, о синтаксисе, родоначальниками которого были стоики; о Льве Толстом и о том, как на него повлияли стоики, в частности об Эпиктете, учение которого являлось для Льва Николаевича азбукой христианской истины.

Затем мы перешли к рассмотрению произведения Теодора Драйзера. Так как «Стоик» являлся завершающей частью «Трилогии желания», то Валерия Викторовна сделала краткий обзор по первым двум — «Финансист» и «Титан». Главным героем трилогии являлся Фрэнк Каупервуд, которому были присущи такие три страсти, как деньги, женщины и произведения искусства. Мне уже не терпелось прочесть все три книги! Валерия Викторовна всегда умела заинтересовать. Я начал читать. Запоем. Я читал все те произведения, которые были рекомендованы. Читал уже после лекций Валерии Викторовны и обсуждения на семинарских занятиях, что позволило учитывать тонкости, на которые самостоятельно, скорее всего, я не обратил бы внимания. Обсуждение произведения на семинарах было процессом увлекательнейшим. Всего один раз я попал на такое занятие, не подготовившись. В аудитории кипели страсти, каждый высказывал свое мнение, доходило даже до сверхэмоциональных споров, а я сидел и кусал себе локти оттого, что не знал, о чем речь. Помню, как прозвенел звонок, а студенты не унимались. Это была последняя пара, время было позднее, на улице темно, но никто не хотел уходить. Преподаватель решил напомнить, что занятие окончено и что дискуссия может быть продолжена на следующем занятии, но народ не унимался и требовал ее трактовки предмета спора. Валерия Викторовна попросила всех еще подумать до следующей встречи. И только после этого ребята разошлись.

Тогда я понял одну простую вещь: лекции Марины Мирославовны отличались поверхностностью, упрощенностью в подаче материала, тогда как освещение обсуждаемой темы Валерией Викторовной было гораздо глубже и многогранней.

Лекции г-жи Марины воспринимались легко, потому что она никогда ни во что не углублялась, а в речи не использовала профессиональную терминологию, стараясь говорить только обо всем понятных вещах и на всем понятном языке. Если какой-либо термин все же встречался, тут же давалось его определение. Простота изложения удавалась ей за счет того, что освещался только один аспект из множества.

Лекции Валерии Викторовны всегда были более детальны и, как правило, изобиловали специфическими терминами. Иногда их было столько, что содержание лекции улавливалось с трудом. Для усвоения материала нужно было прикладывать немалые усилия и много думать еще и потому, что основные положения изучаемого труда рассматривались в разных аспектах. На то они и университетские лекции!

Понятно, что лекции имеют временные ограничения, а материал объемный, и всегда приходится его ужимать. Это делали обе, и Марина Мирославовна, и Валерия Викторовна. Но основное отличие между ними заключалось в том, что Валерия Викторовна не преследовала никаких скрытых целей и просто раскрывала тему. Марина же Мирославовна давала несколько общих положений в самом начале, а дальше выбирала только то, что сыграло бы на руку Братству, привлекло бы в его ряды больше новых членов, то, что указывало или намекало на Братство, что способствовало бы вере и служению в Братстве, что вело бы к поиску учителей, которыми стали бы учителя Братства. Поэтому после лекций г-жи Марины я так мало знал и оказался совершенно некомпетентен во многих темах.

Если лекции Валерии Викторовны были вполне соотносимы с предметом зарубежной литературы и с родом ее деятельности как преподавателя и писателя, то специфичность расставляемых Мариной Мирославовной акцентов являлась не чем иным, как манипуляцией, и с философией не имела ничего общего. Причем доказать это было практически невозможно, так как упоминаемые ею описания действительно наличествовали в книгах.

По программе вводного курса в Братстве за гностиками и стоиками следовали киники и эпикурейцы. Теперь я решил внимательно следить за каждым произнесенным г-жой Мариной словом. На сей раз я старался не вовлекаться эмоционально и слушать с холодной головой, при этом отмечать и фиксировать все моменты, связанные с ученичеством и со всем тем, что можно было бы соотнести с Братством.

Как обычно, все начиналось с подробной информации об основателе школы: где и когда родился, чьим был последователем. Затем основание своей школы, ее отличия и ориентиры, предпочтения и взгляды. Киники, полностью отказывавшиеся от материальных благ, приверженцев своей философии находили среди тех, кто утратил в жизни надежду на перемены к лучшему. Все многочисленные и, в общем-то, справедливые выпады в сторону нашего времени и современного общества, которые я слышал на лекциях в Братстве, подводили к желанию что-то изменить. А дальше я услышал о принципе киников неукоснительно следовать избранному жизненному пути, претворяя философию в жизнь. То есть слушать лекцию можно было двумя способами: просто слушать на уровне информации или все услышанное тут же проецировать на себя и Братство, видя в этом прямое указание на возможный способ реализации услышанного на практике.

В следующей лекции Эпикур, в противоположность киникам, находивший высшее благо в удовольствиях и наслаждениях, охотно приобщал братьев, друзей и рабов к занятиям философией в своем имении с прекрасным садом. Дом Братства сложно было назвать имением, и все же это был дом с садом.

Друзья Платона собрали деньги, чтобы вернуть долг Анникиреду, который выкупил и отпустил Платона на волю. Анникиред от денег отказался, и на них был куплен сад и открыта философская школа. Пифагорейская школа, с необычными правилами поступления в нее, отличалась высокой нравственностью и строгими обычаями.

В Доме Братства также были свои правила и обычаи, взять хотя бы запрет на право слушателей выбирать для изучения курс лекций по своему усмотрению. Этот запрет не давал мне покоя.

Выходило, что все рассматриваемые античные философские школы и досократовкого, и классического, и эллинистического периодов имели составляющие, которые использовались Братством. Или точнее будет сказать, лектор, говоря о любой из этих философских школ, давал прямое указание на эти составляющие. Идеи Платона, логика Аристотеля, пифагореизм и орфизм, египетская религия и идеи индуистской философии, все это можно было объединить под общим термином «неоплатонизм». Философская система неоплатоника Аммония Саккаса имела своим принципом примирение всех религий. И Братство рассматривало традиционные религии именно по такому принципу — принципу объединения. С философии все начиналось, а затем главенствующее место заняли мистика, эзотерика и теософия. Интерпретация индуизма, например, носила оккультный характер. Называть Братство философской школой стало сложно. Определение философии Братством звучало как любовь к мудрости, что само по себе имело довольно размытые границы, ибо под мудростью каждый мог подразумевать что-то свое. Но в том, что в Братстве присутствовала мистическая духовная традиция, «тайная философия» оккультных практик, сомнений не было. А какова идеология оккультизма? Установить духовное господство над человечеством и претендовать на роль религии! В это сложно было поверить, особенно глядя на Марину Мирославовну. А может, все совсем не так и Братство всего лишь еще одна современная модель синтеза и практического применения философии в жизни? Хотелось бы верить, но это было не так. Иначе как объяснить все остальное? Если бы амбиции были скромнее, то не было бы никакого тайного знания, а были бы простые и понятные всем цели и задачи. И будь Братство культурным, благотворительным центром или философской школой, Марина Мирославовна автоматически превращалась в героя нашего времени. А так… Не могут благие цели скрываться за семью печатями!

На вводном курсе мы не спеша двигались по Востоку, от Греции к Риму, от Рима к Индии, затем к Тибету и далее к Египту. В общих чертах мы коснулись буддизма и тибетского буддизма, священных писаний индуизма, Вед и Упанишад, а на символизм священного текста Бхагавадгиты великого эпоса Махабхарата была отведена целая лекция. Правда, книг с древними текстами я решил не приобретать, а взять почитать у Ани. Я не рассматривал эти книги с точки зрения научности, но в то же время понимал, что они являются если не прямым наследием, то хотя бы отголоском ушедших веков, эпох и даже эр. Можно было придавать им значение или, наоборот, доказывать абсолютную несостоятельность в наше время, считать всего лишь историей или мудростью, просто любопытствовать или сделать это предметом исследования. Несмотря на мою страсть к точным наукам, я все равно любопытствовал.

Пока я углублялся в философию античности, внутренние лекции в Братстве приобрели религиозную и теософскую направленность. Когда я уже совершенно запутался в отличии мистики от религии, эзотерики от теософии, оккультных практик от философии, имя одной весьма неоднозначной, но весомой фигуры эзотерического мира и теософского общества, именуемой не иначе, как Учителем Человечества, все расставило на свои места. Когда я бывал на втором этаже в Доме, я задавался вопросом, что за тучная женщина в платке, с некрасивым, болезненным лицом взирает как будто бесцветными глазами с портрета, висящего над «тайной комнатой»… Теперь я знал, кто это. И, да, в библиотеке Братства имелись все собрания сочинений, автором которых она являлась.

Но я отлично помнил о неоднократных публичных заявлениях учителей, в основном Форта, о том, что Братство — это сообщество исключительно философское и точно не религиозное. Насчет теософского или эзотерического уклона я также ничего не припоминал. Прямых высказываний по этому поводу не было, в то время как лекции на такие темы были. Теперь Братство больше походило на мистико-религиозный культ или, проще говоря, секту, но никак не на философскую школу. Правда, слово «секта», как нам объяснила на одной из лекций г-жа Марина, далеко не всегда имело негативное значение. В древнеримской литературе, например, оно обозначало как раз философскую школу. Сектой именовались школы стоиков, киников, эпикурейцев. По отношению к медицинскому обществу также использовался термин «секта Гиппократа». Слова «братство» и «философская школа» являлись синонимами слову «секта». Так что в этом смысле наше Братство вполне могло именоваться сектой. Хотя ему было присущи и многие из негативных характеристик термина «секта»: иерархия, членство с дальнейшим «обращением», «тайное знание». Закрытая группа, чуждающаяся широкого круга людей, которым были заявлены якобы ложные приоритеты. Деструкция и манипуляция заключались в завуалированных, скрытых мотивах и методах, которые вели к тайной доктрине и теософскому обществу, не заявленных изначально. Скрытый образ мысли и вера в тайную доктрину, учение о сверхчеловеке и о мировом духовном господстве над остальным человечеством — все это не было заявлено в программе обучения. Потеря духовного начала, без которого любое развитие имеет разрушительный характер, может привести к гибели всего человечества. Эти слова я записал за Мариной Мирославовной!