Похоже, Евгений спал отдельно от Валерии Викторовны, так как в комнате был только один диван. Значит, Валерия Викторовна спала на диване с мамой, а Женя отдельно от них здесь, на печи. Знай я об этом раньше! Я торжествовал. Когда Валерия Викторовна вернулась и приложила руки к теплой стенке, я взял одну и поднес к своим губам. Но Галина Семеновна уже звала дочь. Я спрыгнул с печи и тоже пошел помогать. Снова нужно было носить посуду, и мы с Валерией Викторовной отправились во двор. Люся уже переместилась под яблоню перед домом. Она сидела на раскладном стульчике, закутанная в плед, и курила. Увидев нас, лишь помахала ручкой. Как объяснила Галина Семеновна, печь она затопила из-за Люси, потому что ребенок прибежал к ней с синими губами. Тут Галина Семеновна взглянула на меня и отметила мой румянец. У меня, и правда, пылали щеки. Когда мы зашли на кухню, увидели ведро с утиной головой и перьями, а вокруг, облизываясь, кружил кот.

Поужинали мы быстро, нужно было выезжать. Евгений хотел добраться до основной трассы засветло. Люся была рада отъезду, забралась в машину на переднее сиденье раньше всех и сидела там все время, пока Галина Семеновна собирала харчи для дочери и, как она думала, для все еще зятя. Когда все вещи были собраны и уложены в багажник, наступило время прощаться. Галина Семеновна горячо обнялась со всеми по очереди и радушно приглашала приезжать к ней в любое время, на любой срок. Люсе для этого пришлось выйти из машины, после чего она снова быстро заняла пассажирское место рядом с водителем. Я был этому только рад, это означало, что я буду ехать на заднем сиденье рядом с Лерой Викторовной. Машина тронулась. Галина Семеновна выбежала на дорогу и еще долго размахивала платком нам вслед.

До поселка, в котором когда-то жила бабушка Валерии Викторовны, мы добрались довольно быстро. Дом не был бесхозным, в нем теперь жила соседка, которой Валерия Викторовна этот дом отдала. Машина остановилась перед небольшим, уютным двориком. Из-за плетеного из лозы метровой высоты забора с глиняными горшками на колышках и деревянной лавочкой под ним была видна беленая хатка. Люся и Евгений решили остаться в машине. Я же с удовольствием и любопытством отправился вслед за Валерией Викторовной. Во дворе вовсю цвела черемуха. Ее аромат мы учуяли еще в машине. К дому вела аккуратная цементная дорожка, вдоль которой с одной стороны змейкой вился низенький плетень. Таким же образом были ограждены и клумбы. В саду было много фруктовых деревьев. Между яблоней и вишней расположилась ажурная металлическая беседка, сплошь увитая виноградом. Возле самого дома, с обеих сторон от входа, раскинулись кусты сирени. Этот двор мне больше напоминал дачный участок, нежели сельский. Все здесь было продумано и сделано с душой. Но это было только начало. В самом доме оказалось куда интереснее. Валерия Викторовна постучалась и толкнула увесистую деревянную дверь. Дверь поддалась, и мы вошли. Откуда-то изнутри мы услышали приветливый женский голос. Мы прошли через сени и оказались в просторной светлой комнате с деревянной отделкой внутри и каким-то невообразимо сладким запахом. Посередине стоял резной стол, на столе самовар, все остальное пространство стола занимала разложенная газета, а на газете отдельными кучками лежали сухие травы, бутоны и листья, которые, сидя на стуле, перебирала приятной наружности полноватая женщина лет шестидесяти. При виде Валерии Викторовны она чрезвычайно обрадовалась, они тепло обнялись. Я в это время с интересом смотрел по сторонам. На полочках вдоль стен красовались разноцветные банки с различными соленьями, красные — с помидорами, зеленые — с огурцами, отдельно перец, светло-коричневые — с лисичками, темнее — с белыми и опятами, дальше кабачковая и баклажанная икра, а затем шли всевозможные варенья и повидла. С деревянной балки по периметру головками вниз свисали пучки засушенных трав и бязевые мешочки. Смеси сушеных трав находились и в стеклянных банках, которые стояли на таких же полочках вдоль стены. В доме была точно такая же, как и у Галины Семеновны, печь. Но, несмотря на абсолютно одинаковую конструкцию, эта казалась намного уютнее. Саму по себе просторную и светлую комнату все эти травы, печь, деревянная отделка и ожерелья сушеных грибов на оконных рамах делали сказочной. Все, как я и воображал, по рассказам. Валерия Викторовна представила меня как своего любимого ученика. Лидия Михайловна, так звали женщину, просила нас садиться и указала на фигурную лавку. Так как на улице нас ждал Евгений, Лера Викторовна не собиралась задерживаться, но Лидия Михайловна сказала, что без чая с медом или вареньем из ее дома никто еще не уходил. Пока в самоваре грелась вода, нужно было что-нибудь выбрать из предложенных ею травяных смесей. Лидия Михайловна достала с полок банки, открыла их и поставила перед нами. Выбрать было весьма сложно, так как помимо банок, запах из которых бил в нос, было перечислено еще множество композиций и составов, а я совершенно не разбирался в травах. Из всего я запомнил только те названия, которые были на слуху, например, аптечные травы: календулу, ромашку, боярышник, зверобой. Конечно, я знал, что такое крапива, душица, листья лесной малины, смородины, земляники. Но что с чем комбинируется, не знал. Видя мое замешательство, Лидия Михайловна взялась помочь с выбором.

— Ну, избыточным весом, я так погляжу, ни ты, ни Лера не страдаете, так что облепиха с ромашкой не про вас. Это больше мне подходит. Облепиха с крапивой полезна всем, но энергии у вас и так хоть отбавляй. Успокаивающего предлагать тоже не намерена, разве что сами попросите. А вот иван-чаем, пожалуй, угощу, правда, прошлогоднего сбора, новый только в сентябре буду собирать. Слышите запах? — в ответ мы с Валерией Викторовной одновременно и интенсивно закивали головами. — Вот он и есть, его запах. Весь год благоухает. По составу — великолепный. А еще, это «мужская трава», хотя в вашем возрасте, Александр, это ни к чему. Я вам бутоны заварю, их и смешивать можно. Что любишь? Смородину, малину или землянику?

Я выбрал землянику, Лера Викторовна малину. Пили с медом, без сахара. Было очень вкусно. К окончанию нашего чаепития я знал об иван-чае практически все: и свойства, и как растет, и когда собирают, и как обрабатывают. Как оказалось, это настоящее искусство. Собирают его определенным образом, в определенные периоды и стадии цветения, сушат несколько раз, растирают, обдают кипятком, после чего сушат в печи и снова перетирают. В ход идут и листья, и цветы, и нераспустившиеся бутоны. Из предложенных нам нераспустившихся бутонов выходит самый нежный напиток. Я готов был долго еще сидеть вот так, с Валерией Викторовной, пить чай и слушать увлекательный рассказ Лидии Михайловны, но ничего не поделаешь, нужно было идти. Хозяйка дома не собиралась отпускать нас без гостинцев. Валерия Викторовна благодарила и, как могла, сопротивлялась, но пару банок с повидлом и ореховым вареньем для любимой Лерочки все же очутились у меня в руках.

Мы сели в машину. Люся спала, прислонив голову к стеклу, Евгений курил и листал дорожный атлас. То, что он зол, было видно невооруженным глазом. Я посмотрел на часы, мы действительно задержались, выходило, что мы пробыли в доме целый час. Евгений выкинул сигарету в окно, вернул атлас на место, в бардачок, и повернул ключ зажигания. Проснулась Люся.

На этот раз мы не петляли по проселочным дорогам и довольно быстро добрались до основной трассы. Женя молчал, Люся снова уснула, а Валерия Викторовна за все время только и произнесла: «А в доме ничего не поменялось, все, как при бабушке». Я тоже молчал, смотрел в окно и наслаждался и самой поездкой, и ее результатом. Впервые мы с Валерией Викторовной не спорили и не ссорились, впервые она со мной не играла, не провоцировала и не исследовала. И впервые я почувствовал себя в безопасности рядом с ней. А про одну с Люсей кровать я давно позабыл.

Авто остановилось на обочине. Я знал о привычке Евгения пить в дороге кофе. Ларек остался чуть позади. Снова проснулась Люся. Сначала вышел Женя, она за ним. Валерия Викторовна оставалась в машине. Всю дорогу она пребывала в каком-то задумчивом, отстраненном состоянии. Я тоже решил выйти, размять ноги. Женя и Люся покупали себе кофе и собирались курить. Мы вернулись в машину. Я принес кофе и шоколадку для Валерии Викторовны. Ее и не спросил никто, хочет ли она чего-нибудь. Она тут же вышла из своей задумчивости, чему я очень обрадовался. Она снова была весела и глядела на меня тем своим любопытным взглядом, к которому я никак не мог привыкнуть и который волновал меня снова и снова. Она оценила мой жест и сделала выговор обоим, сидящим впереди. Со мной же хотела поделиться шоколадкой, но после того как я отказался, поделилась с Люсей. Несмотря на открытые окна, мы сидели в дыму. Валерии Викторовне это не понравилось, и Жене с Люсей пришлось докуривать, выйдя из машины.

После этой остановки Люся оживилась и уже не спала. Теперь она без конца переключала радио, сама, похоже, не зная, что ищет. Попадались и хорошие мелодии, но Люся не останавливала на них свой выбор. Я не обращал на это никакого внимания, потому что думал лишь об одном — мне безумно хотелось поцеловать Валерию Викторовну, поцеловать прямо здесь, на заднем сиденье, на глазах ее бывшего мужа и лаборантки.

Мы подъехали к знакомой девятиэтажке. Было не поздно, всего восемь вечера, но Женя вознамерился нас с Люсей подкинуть в город после того, как занесет вещи. Я поблагодарил Валерию Викторовну за поездку и за замечательно проведенное время, после чего со всеми попрощался. Я отказался от предложения Жени, решил пройтись. Люся с нескрываемой радостью осталась ждать Евгения. А я был счастлив отделаться от них обоих.

У меня было отличное настроение. Домой я не спешил. Автобус прекрасно подходил для того, чтобы подумать, мне было, что вспомнить, и я хотел «просмотреть» это все в голове. Ехать предстояло не менее сорока минут.

XIV

В библиотеке в Доме кроме литературы, необходимой для учебы, имелись тоненькие книжицы с небольшими статьями—размышлениями, которые можно было приобрести. Они выходили ежемесячно под номерами и издавались под логотипом Братства. Расходилось это чтиво между слушателями довольно быстро. Печать и бумага были качественными. К тому же легкие и небольшие по размеру, они идеально подходили для чтения в метро. Авторами статей были учителя Братства, причем не только нашего, и речь в них, как правило, шла о философах, которых мы проходили на лекциях. Новый номер я всегда мог видеть у Ани, она их покупала регулярно, но никогда не читала. Я не покупал, потому что, прочитав пару статей, пришел к выводу, что авторы переливают воду из пустого в порожнее. Снова ученичество, снова истина, платоническая любовь, рыцари, Дон Кихот и тому подобное. Повторение — мать учения, все истины уже сказаны, и все великое чрезвычайно просто. Статьи не содержали никаких оригинальных мыслей самих авторов.

Так, без особого интереса, я листал очередной купленный Аней номер, и передо мной на фото промелькнуло знакомое лицо. Я пролистал обратно, и таки да, не ошибся! С фото на меня смотрела г-жа Марина. Она с учениками в мастерской, и хоть фото черно-белое, на нем все равно был виден блеск ее глаз. Она была в длинной юбке и моем любимом шерстяном свитере. Я не мог оторваться от этого снимка. В комнату вошла Аня, и я сообщил ей, что этот номер я у нее конфискую. Аня попыталась возразить, сказала, что сама его еще даже не смотрела, но все было бесполезно, я уже прятал журнал к себе в сумку. С тех пор я следил за номерами и просматривал их все, тщательно, от начала до конца, останавливаясь на всех картинках и фотографиях. Долгое время я не находил того, что искал, и когда уже потерял всякую надежду, снова увидел ее фото. На этот раз она была с учениками в лесу. Молодые девушки и парни всегда терялись на ее фоне. Она была в походном плаще среди деревьев, ее взгляд был устремлен вверх. Я купил сразу два одинаковых номера и всю дорогу с жадностью рассматривал фото. Как я уже сказал, Марина Мирославовна не смотрела в объектив, а указывала рукой вверх. На ее запястье были часы. Она всегда носила эти часы. Взгляды учеников на этом фото, подобно моему сейчас, были устремлены на нее. Я завидовал ученикам на снимке, им посчастливилось находиться там и видеть все это своими глазами. Мне хотелось стоять там с ними, рядом с Мариной Мирославовной.

Наш внутренний курс, половину лекций которого я пропустил, завершался, и нам предлагалось приобрести учебник издательства Братства, по которому мы продолжим обучение в следующем полугодии. Я, не задумываясь, его приобрел. Но меня ожидало очередное разочарование. Я листал страницы и не мог понять, о чем речь. Как и во всех учебниках, в книге имелось оглавление. Я несколько раз пробежался по заголовкам уроков, их там было около тридцати. Они включали в себя совершенно разные разделы, чего в них только не было: математика и алхимия, биология и астрология, медицина и антропология, тайные общества и спиритизм и многое, многое другое. Я смерил взглядом его толщину, держа учебник на вытянутой руке. Для того чтобы уместить все перечисленное в одной книге, она по толщине должна была быть, как минимум, как «Война и мир» Толстого или как хрестоматия по зарубежной литературе. Но в руках я держал книжку в четверть пальца. Тогда я начал открывать указанные в оглавлении страницы. Каждая тема умещалась не более чем на трех страницах, иногда было достаточно полстраницы, иногда полутора страниц, а сами разделы занимали около десяти—двенадцати страниц. И дело даже не в количестве страниц, этот учебник не мог претендовать и на долю научности, о чем свидетельствовали подзаголовки — Судьбы Вселенной и Учителя Человечества, Всемирное Правительство, Карма, Дхарма, Мистицизм и тому подобное. Мне вспомнился Гессе «Игра в бисер» и «Провинции Касталии», где братья могли углубляться в любые науки по своему усмотрению и затрачивать на это столько времени, сколько считали нужным. В нашем же Братстве никто ничего не собирался изучать и ни во что углубляться, лекции, скорее, являлись процессом организационно-дисциплинарным, целью которого было усыплять разум.