Я подумал о муже Юлии. Это была странная пара в силу своей абсолютной непохожести. Пожалуй, Братство было единственным, что их объединяло. Вели они себя, как брат с сестрой. Я не заметил между ними чувств. Как будто это был фиктивный брак, по договоренности. Они не держались за руки, не целовались. Будучи мужем и женой, спали в разных палатках. В их паре он был рабочей силой, а она умом. В наш лагерь он приехал вовсе не повидаться с любимой женой, а с определенной задачей. Когда он, как одержимый, копал и выкорчевывал, я совершенно ему не верил. Он задавал нам рабочий темп, отказывался от перерыва, выкручивал мокрую от пота футболку, принимался за работу первым и заканчивал последним. Но продолжалось это в его исполнении всего два дня, после чего он уехал. Где быть мужу, а где жене, решало Братство.

Поезд замедлял ход, проводница объявила время стоянки — двадцать минут. Лика с Галей крепко спали. Не знаю, сколько было времени, но стемнело уже давно. Юля предложила выйти подышать свежим воздухом. Мы вышли. Вдоль поезда бегали торговцы пивом, пирожками и чем-то еще. Размяться вышли многие, на перроне было людно. Я заметил, как следом за женщиной с булками, шатаясь из стороны в сторону, движется мужчина с огромным выпяченным вперед голым пузом. Юля стояла к нему спиной. Вышло так, что она оказалась у него на пути, и он двинулся прямо на нее. Я среагировал, когда он ее уже толкнул. Встав между ними, я оградил Юлю от громилы. Вместо извинений мы услышали ругательства. Он обругал Юлю всякими нехорошими словами. Я был возмущен и уже хотел за нее вступиться, когда она повернулась к нему и молча на него посмотрела. В ее взгляде не было злости, не было обиды, не было возмущения, но было нечто такое, от чего мужик крякнул, как утка, и замолчал. Его понесло дальше, а в это время проводница пригласила пассажиров заходить в вагон. Время было позднее, но ложиться спать Юля еще не собиралась. Я снова пытался вывести разговор на интересующую меня тему Братства, но она лишь рассказала мне о таком упражнении — человека, который тебе нагрубил или который не нравится, раздражает, нужно представить в младенческом возрасте. Малыш, который беспомощен и зависит от того, кто с ним рядом. Он смотрит на мир широко открытыми глазами, душа и сердце его чисты, все его радует, в ответ на улыбку он улыбается своим еще беззубым ртом. Ведь каждый человек когда-то был маленьким, в том числе и этот пьяный мужик, и старая ворчливая бабка, которая почему-то провожает тебя недобрым взглядом. Все мы когда-то были маленькими, чистыми и совершенно невинными. И если с человеком что-то не так, значит, что-то сделало его таким, что-то в его жизни пошло наперекосяк и теперь он испытывает боль. Так вот, стоит лишь представить себе его тем чистым, невинным малышом, которым он был когда-то, как обида, злость сразу же уходят, разум проясняется, и ты понимаешь, что не от хорошей жизни он стал таким. Быть может, ему нужна помощь. И тогда отвечать ему грубостью уж точно не захочется.

Пока Юля все это рассказывала, я успел опробовать метод. Он действительно работал! Мне даже стало стыдно за свой порыв ответить ему тем же. Я поблагодарил ее за увлекательную беседу, сказал, что она очень приятный и интересный собеседник, после чего мы пожелали друг другу спокойной ночи и легли спать.

Утром на вокзале все мы тепло обнялись на прощание и разошлись. Я поехал домой, а Юля в Дом Братства.

XV

Спал я сладко и долго до тех пор, пока глаза сами не открылись. Двадцать дней подряд я просыпался с отекшим от дыма костра лицом. Теперь же я был свеж, как тюльпан в весеннем саду. Часы показывали одиннадцать. Я отправился на кухню. Там меня ожидали любимые мамины блинчики с повидлом. Я сделал себе большую чашку кофе с молоком и уселся за стол. Да, по цивилизации я стосковался. Все было так просто и удобно, вода текла из крана, и за ней никуда не нужно было идти. Чтобы помыть руки, никого не нужно просить слить воду, так быстро и легко можно приготовить кофе в кофеварке и выпить чашечку, когда вздумается. Рука автоматически потянулась к пульту, я нашел музыкальный канал, после чего отправился в душ. Но как только я вышел из душа, понял, что скучаю по нашему лагерю, по ребятам, по Юле и что никакой комфорт не заменит мне живого общения и того ощущения общности, которое я испытал впервые с ними.

Ехать в Братство я не решался, потому что каникулы у них еще не закончились. Я отправился бы к Ане, но она еще не приехала. И тогда я набрал номер Валерии Викторовны. Она была в Киеве и приглашала меня сегодня вечером к себе в институт, где должна была состояться защита какой-то аспирантки, ради которой она специально вернулась в город. Сама защита меня не слишком интересовала, но я был рад возможности встретиться с В. В. Мне нужно было куда-нибудь выбраться, чтобы притупилось внезапно возникшее чувство одиночества. До вечера я решил оставаться дома и что-нибудь почитать. Я подошел к полке и начал перебирать книги, по которым успел соскучиться. За все время моего пребывания на лоне природы я ничего не читал и теперь снова мог вернуться к своему любимому занятию, что и сделал с радостью.

За чтением время пролетело быстро, и уже нужно было выходить. В синей выглаженной рубашке я стоял перед зеркалом, стараясь снова привыкнуть к городскому стилю одежды.

Направляясь в конец коридора, я ступал по старому вздыбленному паркету института, в который меня пригласили. Валерия Викторовна должна была уже быть на месте. Постучавшись, я заглянул в нужный кабинет и увидел ее. Она была в окружении мужчин, стояла в центре плотного кольца и пристального внимания. Она заметила меня и пригласила войти, но я решил подождать ее в коридоре и закрыл дверь. Она вышла ко мне сразу же. Подойдя вплотную, взяла меня за галстук и притянула к себе. От неожиданности я вжался в подоконник. Я не знаю, что произошло бы дальше, но в коридоре раздались чьи-то шаги. Она тут же отпустила меня, разгладила галстук и облокотилась на подоконник рядом со мной. Теперь она просто стояла рядом, мы разговаривали. Она отметила мой загар и подтянутость. Спросила, где я был и чем занимался. Мне не хотелось рассказывать. По коридору шел молодой мужчина с длинными, собранными в хвост волосами, в очках и совершенно пьяный. Он передвигался, шатаясь из стороны в сторону. Видеть в стенах научного заведения человека, пьяного до такой степени, было странно. Перед одним из кабинетов он остановился и долгое время пытался разглядеть его номер. Затем обернулся и направился к нам. Как только он разглядел Валерию Викторовну, бросился к ней. Валерия Викторовна успела вскочить на подоконник. Тогда мужчина прильнул к ее ногам и начал целовать руки, периодически повторяя ее имя. Она, называя и его по имени, пыталась отстраниться. Я был в недоумении. К моменту, когда я решил вмешаться, Валерия Викторовна спрыгнула с подоконника и решительно оттолкнула его. По коридору снова шли люди, из кабинета вышли ее коллеги, все направились в зал. Бросившийся на Валерию Викторовну пьяный тип с сальными волосами растворился в этом потоке. Я ждал каких-нибудь объяснений, но она только заметила, что это очень талантливый журналист, и велела мне вместе со всеми отправляться в зал.

Я занял место в последнем ряду. На столе, за которым уже сидели некоторые члены совета, стояли цветы. Защищалась какая-то барышня с пышной прической и неприятным голосом, я не слушал. Было ужасно скучно. Я все ждал появления Валерии Викторовны, ведь я пришел, чтобы увидеть ее. Но сидел на какой-то аспирантской защите и не знал, где она. После того что я увидел в коридоре, а до этого — в кабинете, мое воображение начало рисовать мне пестрые картинки. Я злился.

Валерия Викторовна появилась только в перерыве, перед следующим диссертантом. Ни на минуту она не оставалась без внимания, все время к ней кто-нибудь подходил. При этом она успела отыскать меня в зале взглядом.

Все снова заняли свои места. Теперь за кафедрой стояла девушка, на этот раз куда симпатичнее предыдущей. Она заметно нервничала. Я заинтересовался и внимательно слушал. Ее научным руководителем была названа не Валерия Викторовна, но я услышал многое из курса наших университетских лекций. Когда она закончила, наступил черед оппонентов. Дискуссия была гораздо оживленнее предыдущей. Девушка терялась и отвечала не совсем уверенно. В отличие от первой диссертантки, когда, казалось, что ответы на все вопросы у нее были заготовлены заранее, здесь все было по-честному. Судя по ответам, становилось ясно, что девушка не защитится. Глядя на нее, я волновался так, будто это не она, а я стоял там, за кафедрой. Когда все замечания официальных оппонентов были сделаны, перед заседанием членов совета к кафедре вышла Валерия Викторовна. Слушая ее не первый год, я смог отличить выступление спонтанное от заранее подготовленного. Она импровизировала. Ее речь началась со слов:

— Несмотря на то что я являюсь официальным оппонентом, мне хотелось бы поддержать соискателя за смелость в выборе темы, за решимость осваивать неизведанное. Мой отзыв…

Она продолжала дальше, и ни для кого не было секретом, что эта тема ей близка, здесь с ней мало кто мог тягаться. Члены совета перестали разговаривать между собой, лица их разгладились, и они обратились в слух.

Валерия Викторовна выступила сильнее и эмоциональнее руководителя самой диссертантки, низенького роста женщины в очках, которая говорила сухо и кратко, без какого-либо энтузиазма. Как будто ей было все равно, защитится ее подопечная или нет.

Девушка была спасена Валерией Викторовной, и теперь новоявленные кандидаты наук накрывали стол. Я вышел в коридор и стоял у того самого подоконника, на котором произошел инцидент с пьяным писателем-журналистом. Я стоял там и ревновал ее ко всем, к каждому, кто к ней приближался, даже к девушке, которая только что защитилась. Умом я понимал, что это глупо, но поделать с собой ничего не мог. А тем временем Валерия Викторовна снова стояла в окружении мужчин старше пятидесяти и слушала их, улыбаясь. Каждый так и норовил к ней прикоснуться, сказать что-нибудь на ушко или, взяв под локоток, отвести в сторонку. Я страшно злился. Мне вспомнилась Лиза и их с Валерией Викторовной путешествие на писательскую фиесту. Теперь я мог ее понять, мне стало ясно, почему она, непьющая девушка, напилась. Я тоже напился бы. Но в какой-то момент, извинившись, Валерия Викторовна оставила всех жаждущих общения с ней и подошла ко мне. Она смотрела на меня своими карими глазами и не отводила взгляд. Вся моя злость сразу же улетучилась, я торжествовал и готов был поцеловать ее у всех на виду. Попросив подождать ее, Валерия Викторовна нежно провела рукой по моему плечу. От этого прикосновения меня бросило в жар. Я готов был ждать, сколько угодно. Ведь она собиралась сбежать ото всех со мной! Я остался в коридоре один. Ожидать пришлось недолго, она вышла сразу же, только взяла вещи. Мы шли с ней по коридору, под ногами скрипел старый паркет. Спускаясь по лестнице, я резко остановился, и она оказалась прямо передо мной. Поднявшись на одну ступеньку, я подошел к ней ближе и хотел поцеловать. Я уже чувствовал ее дыхание и почти коснулся губ, как она вдруг отстранилась.

— Нашел место! Меня же здесь все знают. Хочешь дать повод для сплетен, здесь только этого и ждут! А вот станешь моим аспирантом, представь, сколько у нас будет времени. Мы же постоянно будем вместе.

— А как же сплетни?

— Вот тогда пусть будут, сколько угодно.

Весело, как ни в чем не бывало, она спускалась по лестнице дальше, я за ней. Момент был упущен. На проходной молодой толстый охранник, желая всего доброго, назвал ее по имени. Здесь ее, и правда, все знали.

Проснулся я рано и, несмотря на вчерашний день, проведенный с Валерией Викторовной, сразу же подумал о Братстве. Меня одолевала тоска по нашему лагерю. Я уже привык вставать и оказываться на диком, безлюдном обрыве, возле которого существовал островок теплых и заботливых людей. Я ко всем привык и по всем скучал. Когда пил на кухне свой любимый кофе из своей любимой чашки, один за столом, затосковал окончательно. Я решил дотерпеть до обеда за книгой, а потом ехать в Дом.

В Братстве, как всегда, были дежурные. Я только зашел и увидел Юлю, проходившую по коридору. Я ужасно обрадовался. Похоже, она обрадовалась не меньше меня. С распростертыми объятиями она двинулась ко мне навстречу, и мы на глазах у дежурного тепло обнялись. Дежурный меня ни о чем не спросил, моим пропуском стала Юля. Я остался в Доме и уже думал, чем бы заняться, как в окно увидел Виталика с каратистами. С рюкзаками они вошли во двор. Я обрадовался еще больше, их приезд был очень кстати. Они сложили принадлежащее Братству туристическое снаряжение в сарай, после чего все мы уселись во дворе за длинным деревянным столом, за тем самым, где я сидел с Мариной Мирославовной. Еще бы позвать Юлю, и я оказался бы в окружении участников нашего лагеря, но она была где-то в Доме, а я не хотел лишний раз привлекать к себе внимание старших. Уезжать никто не порывался, мы сидели, пили чай и разговаривали, как всего пару дней назад. От посетившего меня чувства грусти не осталось и следа. Место изменилось, но люди были все те же. Ведь все мы жили в одном городе. За такой, казалось бы, короткий срок в двадцать дней мы и сами не знали, насколько успели сблизиться. Ощущение было сродни тому, что возникает при встрече с земляком за границей. Теперь нас объединяло не только Братство, а нечто большее, как в песне Высоцкого, теперь мы были проверены походом.