Я и не заметил, как наступил вечер. Каратисты попрощались и уехали. За это время народу в Братстве прибавилось. Я зашел узнать, не намечается ли какое-нибудь мероприятие. И тут на столе у дежурного я увидел стопку снимков. Это были мои фотографии, те, что я подарил Юле в день ее рождения. Их смотрели все желающие. Я схватил со стеллажа первую попавшуюся книгу и, сидя за журнальным столиком, наблюдал, как люди просматривают фото. Возгласы восхищения природой и уточняющие вопросы от любопытствующих не смолкали. Вдруг я услышал свое имя. Меня спрашивала низенькая девушка, я видел ее в Доме и раньше. Я обозначился. У нее ко мне было какое-то дело. Я был удивлен и не представлял, что бы это могло быть? Как выяснилось, Юля передала Братству снимки, сообщив о моем авторстве. И теперь, как объяснила мне девушка, кадры на носителе нужны были Братству для архива. Поэтому она просила его у меня. И когда мы собирались с ней договориться о дате и времени встречи, вошла Марина Мирославовна. Оттого, что я давно ее не видел, а еще и от неожиданности мое сердце чуть не выскочило из груди. Марина Мирославовна направилась к стойке дежурного, и ее взгляд остановился на мне. Я попытался представить то, что она сейчас видит перед собой. А видела она меня, беседующего с девушкой из старших учеников, и это было куда лучше, чем она застала бы меня, слоняющегося по Дому без дела. Одновременно я пытался сообразить, какой день недели сегодня и в какой я смогу принести девушке флешку со снимками, при этом я не отрывал взгляда от г-жи Марины. Она что-то спросила у дежурного, затем просмотрела несколько фото и, бросив: «а, так это я уже видела», — ушла. Что она спрашивала у дежурного, я не слышал, но эти слова расслышал прекрасно. Как только девушка из фотокружка определилась с датой, я покинул Дом. А по дороге домой пытался вспомнить, на который же час мы с ней договорились.

Аня все звала меня на тренировки к Виталику, она возобновила свои занятия с каратистами. И я даже знал почему — теперь ее интересовал только Юра. Валерия Викторовна была занята с очередной своей аспиранткой, которая приехала из провинции и жила теперь у нее дома. На этот раз я не ревновал. Это была взрослая тетка, которая не могла конкурировать со мной, разве что по времени, которое уделялось теперь не мне, а ей. В благодарность за помощь, сколько бы Лера Викторовна ни запрещала ей этого, та снабжала ее всякой вкуснятиной и набивала холодильник доверху. Теперь я не мог удивить ее ничем вкусным, у них было все. При всей своей занятости Валерия Викторовна не запрещала мне приходить, наоборот, звала. Я расценивал эти приглашения как очередной трюк по заманиванию меня в аспирантуру и не ходил. На самом же деле меня все время, каждый день, влекло Братство. В метро я с трудом удерживал себя, чтобы не перейти на другую ветку и не поехать туда просто побродить рядом. Но я вовремя останавливался и ехал дальше по своим делам. На предложение Ани я согласился, потому что в общении с Виталием видел пусть и очень слабую, но все же связь с Братством. К тому же я не оставлял надежду узнать от него что-либо новое. Так я снова начал рано вставать и усилием воли заставлять себя тренироваться по утрам, после чего отправлялся на работу.

Несколько раз я все-таки зашел к Валерии Викторовне и, как и предполагал, увидел, что работу за свою великовозрастную ученицу делает она сама, а та только хлопочет, обхаживает ее да благодарит. Я вспомнил, как на одном из семейных празднеств, друзья родителей вспоминали свои аспирантские годы. Вот это я понимаю: заданием каждого было ни много ни мало — новый препарат! А здесь только слова, уже высказанные кем-то мысли, переиначивались, переставлялись до недоказуемости плагиата. Ничего нового по сути. Научной ценности и пользы обществу, на мой взгляд, такие «труды» не несут. Так я думал, так я это понимал, так я об этом говорил. Кроме того, было ясно, что всю работу сделает за меня Валерия Викторовна. Она мне так и сказала: «У меня ты защитишься». Вот как раз в этом я не сомневался. Но нужно ли мне все это. Я пришел к выводу, что не нужно, и предпочел оставаться от нее независимым.

С Валерией Викторовной я был достаточно откровенен, но все, что касалось Братства, оставалось нерушимым табу. Я и не замечал, что уже давно придерживался основных правил Братства, отстаивал их идеи и образ мышления. И сколько бы ни провоцировала меня Валерия Викторовна, я молчал. Причин было несколько. Во-первых, я знал, что мою веру в Братство она попытается развенчать с помощью психоанализа, а во-вторых, упоминать о любви к женщине в присутствии другой женщины было бы с моей стороны крайне неразумно. К тому же Братство было моим козырем, им я подогревал ее любопытство к своей персоне, иначе она давно потеряла бы ко мне всякий интерес. В спорах и разговорах с ней, не упоминая о самой г-же Марине, я все чаще пользовался ее выражениями, примерами, использовал ею рассказанные притчи, ссылался на указанные литературные источники, выдвигал ее аргументы, отстаивал ее убеждения.

Никто из студентов Валерии Викторовны не спорил с ней так, как это делал я. Я был самым упрямым и непокладистым. Студенты ходили за ней гуськом и действительно являлись почитателями ее литературного и преподавательского таланта. Меня же увлек только психоанализ, при этом я не считал, что она достаточно компетентна в этой области, так как специального образования у нее не было.

Я по-прежнему запоем читал художественную и научную литературу и, как и раньше, не испытывал абсолютно никакого желания писать самому. Черпаемый из книг материал я впитывал как губка, накапливал, но совершенно не желал ни с кем этим делиться. В этом плане я был скуп. С каждой прочитанной книгой список тем и авторов, которым хотелось бы уделить внимание, только возрастал. Я получал, но не отдавал.

Спустя какое-то время Валерия Викторовна ослабила усилия по приобщению меня к творческому процессу. Она или потеряла надежду добиться своей цели, или намеренно взяла паузу. Помимо наших довольно частых встреч, я вел с ней переписку. В один из выходных дней я, как обычно, с самого утра попытался зайти в свою почту, и у меня ничего не вышло. Отсутствовал интернет. Время в письмах Валерии Викторовны обычно стояло раннее, пять-шесть утра. Бывало, она просто желала мне приятного дня, а иногда писала длинные письма. Я всегда читал их с интересом. Как-то в одном из них она назвала меня «утромрачным», хотя никогда не видела меня утром. Она просто была ко мне внимательна и знала: чтобы от меня начала исходить хоть какая-нибудь активность, с момента моего пробуждения должно пройти довольно много времени. Энергичным я становился ближе к вечеру. В моей семье к этому все привыкли, и по утрам меня никто не беспокоил. Но этим утром, хоть у меня и не было тренировки и был выходной, я поднялся рано и сразу же сел за компьютер. Несколько раз я его перезагружал, но получить почту так и не удалось. Не знаю почему, но я был уверен, что меня ждет письмо от нее. Я помчался к Ане. О причине своего визита я заявил с самого порога. Еще сонная Аня включила мне компьютер и отправилась в душ. Я не ошибся, меня ожидало письмо от нее и на этот раз объемное. В нем она предлагала мне вместе написать роман, в соавторстве! Я внимательно вчитывался в каждое слово, снова и снова пробегал глазами каждое предложение. Валерия Викторовна предлагала дать волю всем моим страстям, обещая в свою очередь ответную откровенность, но только письменно. Когда Аня вернулась из ванной, то застала меня с таким выражением лица, что тут же решила поинтересоваться, все ли у меня в порядке. Я указал на монитор, чтобы дать ей прочесть, но вовремя спохватился. Не вдаваясь в детали, я только объяснил, что Валерия Викторовна предлагает мне совместную творческую деятельность в виде написания романа. А дальше на ничего еще не успевшую толком понять Аню обрушился поток моего возмущения. Аня то и дело удивленно пожимала плечами.

— Чего ты так нервничаешь, Саша, не хочешь писать роман, не пиши! Так ей и скажи!

— Ты что, издеваешься надо мной? Не имеет значения, хочу я или не хочу! Я не могу!

— Что значит не могу? Это еще почему?

— Ты что, действительно не понимаешь?

— Нет, Саша, я действительно не понимаю, — уже с обидой в голосе произнесла Аня, включила фен и начала сушить волосы. Шум фена заглушал мой голос. И хорошо. Потому что я как с цепи сорвался. И внятно объяснить свою реакцию вряд ли бы смог.

— Ань, ты знаешь, что такое сублимация?

— Конечно, знаю, и причем здесь она? — искренне не понимая, к чему я веду, продолжала сушить волосы Аня.

— Она! Вот именно она здесь и причем! Валерия Викторовна считает, что нужно быть открытым и честным с собой и что все в этой жизни сводится к сексуальному влечению! И если свое желание не удовлетворять, какой-нибудь невроз не за горами. Но если нет возможности его удовлетворить, а съехать с катушек ты не хочешь, тогда пиши роман. Так можно высвободить свою сексуальную энергию! Вот ее теория!

— И что в этом такого ужасного, не пойму…

— Ты меня вообще слушала?!

— Слушала!

— Объясняю: я должен превратить свою страсть в жажду творчества и познания! Как романтично! То есть моя к ней страсть — это низшее и низменное, и это притом, что я до нее ни разу не дотронулся! А какая-то писанина — это нечто возвышенное. Замечательно! Я должен заменить человека бумагой и излить на нее все свои чувства! Это все равно, что послать меня куда подальше, Аня! Читай между строк!

— Боже мой, не все так трагично, Саша! Во-первых, так думает не Валерия Викторовна, а Фрейд. Хотя она, похоже, с ним согласна. Ты же рассказывал мне, что не собираешься с ней спать. И в чем, собственно, проблема? И знаешь, она права, — у тебя невроз, причем явный. И чего ты здесь разорался, мама еще спит! Ты Валерию Викторовну сексуально хочешь или нет?

Я молчал. И так ясно, что хочу! Только теперь я понял, что меня так разозлило. Если я принимаю ее предложение писать роман, тем самым отказываюсь от какой-либо перспективы реального секса с ней. Писать роман с Валерией Викторовной я отказался.

Я дождался занятий в Братстве и теперь, помимо работы, снова ходил на лекции. Работа занимала намного больше времени, нежели раньше уходило на занятия в университете. Во время учебы я так стремился работать, а теперь мне необходим максимум усилий, чтобы привыкнуть большую часть своего времени находиться не там, где мне хочется, а там, где положено, — в офисе. Первое время мне никуда не хотелось. Работа и лекции заполняли все мое время, я даже перестал встречаться с друзьями. Но если бы не Братство, тоска повседневности, которая называется взрослой жизнью, съела бы меня с потрохами. А так оставалась надежда, что, помимо работы, в моей жизни еще что-то да происходит, что я куда-то иду и, возможно, к чему-то приду.

Мое ученичество продолжалось. Лекции теперь у нас читала не Юля, а Тата, и мы совсем уж погрузились в дебри эзотерического мира. Я по-прежнему оставался слушателем и членом Братства. Но, даже несмотря на мое участие в летних волонтерских работах, все старшие, кроме Юлии и Виталика, больше мне не улыбались. Искренне мне были рады в Братстве еще Галя и Полина Николаевна. Хоть мы ходили и в разные группы, на общих творческих вечерах или в выходные дни мы встречались, как старые добрые друзья.

Посещая лекции г-жи Марины все с той же частотой, я примелькался дежурным и стал для них уже кем-то привычным. Марина Мирославовна, конечно же, меня видела, иногда я ловил ее взгляд, но она тут же его отводила. Никаких особых знаков внимания с ее стороны я не заметил. Но, думаю, ко мне привыкли не только дежурные, но и она. Мне хотелось надеяться, что среди каждого нового набора я все же был для нее более близким, чем все эти незнакомые люди в зале. И эта надежда меня согревала.

Каждому из слушателей вводного курса еще только предстояло сделать выбор — продолжать ли курс, сдавать ли экзамен. В случае положительного решения слушатель будет проходить обязательный этап служения с последующим выбором учителя. Я свой выбор уже давно сделал, в самую первую секунду, как только увидел ее. Но я точно выбирал не Фортаа и точно не Тату. Однако в Братстве моими наставниками автоматически становились и они. Им я служить не собирался. Все, что я делал, было искренним, но не во имя идеи, а лишь для того, чтобы быть рядом с одним определенным человеком, что вне Братства было невозможно. Я готов был служить Марине Мирославовне, но не Братству.

Время шло, я работал и через какое-то время отметил, что давно уже ничего не читал. Куда-то подевалась моя страсть к книгам или у меня теперь просто не оставалось на это времени. Я все чаще допоздна задерживался в офисе. А когда после работы отправлялся в Братство, домой возвращался за полночь. На первых порах на работе все для меня было внове. Со временем я приспособился, привык, и каждый новый день стал походить на день предыдущий. Все чаще я вспоминал праздные студенческие дни и наши с Валерией Викторовной прогулки по городу среди бела дня. С ней я мог быть, когда вздумается, я мог отыскать ее в университете, дома или в городе, и мне не требовался повод, чтобы увидеть ее. Хоть я и не пошел к ней в аспирантуру и отказался писать роман, она все равно позволяла мне с ней видеться. Она не одобряла мою занятость в офисе, но все же приняла ее как некую данность. Я каждый раз убеждал то ли ее, то ли себя, что именно это мне и нужно. А сам начал завидовать ее образу жизни, главным содержанием которого были свобода и творчество. У меня теперь не было времени даже на художественную книгу. О психоанализе я не забывал, я теперь зарабатывал и мог себе позволить второе высшее на платной основе. Но до этого я хотел поработать со специальной литературой самостоятельно. Вопреки занятости и усталости я решил взяться за Фрейда. Это была литература, которая заставляла думать, от которой мысль кипела. Именно это мне было нужно. Это как в спорте, когда долго не занимаешься, все тело изнывает от желания вновь почувствовать мышцы. Нечто подобное я ощутил в отношении ума, как будто он атрофировался. В офисе я думал, конечно, но это был совершенно иной образ мысли, рутинная работа. В Братстве все стало настолько сомнительно, что у меня возникла необходимость в научной трактовке изучаемого материала. И если Фрейд был сложен для самостоятельного изучения, то я собирался читать и перечитывать его до тех пор, пока не начну понимать. В интернете я мог просматривать различные источники, теории и интерпретации на заданную тему, мог осваивать терминологию и читать последователей. После чего снова возвращаться и перечитывать первоисточник. Я несся домой в предвкушении, моя былая страсть познания вернулась ко мне!