Оказавшись в этом зале снова, я разволновался не на шутку, сердце колотилось как бешеное. Чего я только не перепробовал, и дышал глубоко, и старался переключить свои мысли на что-нибудь другое, ничего не выходило. Я страшно нервничал то ли от предстоящей встречи с г-жой Мариной, то ли потому, что мы собирались тайком записать ее лекцию. Мне не хотелось впутывать Марину Мирославовну во что-либо, я просто не мог поступить по отношению к ней непорядочно. Я уже раскаивался и собирался отменить свою затею, думая только об одном, что сейчас ее увижу! Но этого не произошло. Вместо Марины Мирославовны в аудиторию вошла Тата. Так уже было однажды. Тогда я просто встал и ушел. Теперь этого делать было нельзя, нас заметили бы и возможности попасть на лекцию таким же способом еще раз у нас уже не было бы. Я ужасно расстроился. В памяти у меня проносились любимые жесты, взгляд, я уже представил, как она входит в аудиторию, подходит к столу, характерным движением откидывает назад прядь волос и своим серебристым голосом начинает лекцию. Вместо всего этого передо мной стояла грузная Тата в своих ужасных очках. О том, что она в них разглядит меня, можно было не беспокоиться. Да и телефон не нужно прятать. И так как делать запись тайком от Марины Мирославовны мне было не по душе, то Тата пришлась очень кстати. Я смогу сравнить ее лекции в Доме с тем, что и как она будет говорить новичкам.

Лекция началась. Я был рад тому, что все сложилось именно так. Я включил запись и положил телефон на тетрадь. Теперь я думал, чем бы заняться и как высидеть ближайшие полтора часа. Как назло, у меня с собой не было книги. Делать было нечего, и я волей-неволей начал вслушиваться в слова, произносимые Татой. Мне казалось, что все это я слышал уже миллион раз. А что нового я, собственно, надеялся услышать?

Недавно на одной из лекций в университете я узнал о методе слушания в психоанализе. Метод заключался в следующем: слушать, не вникая в детали, и в то же время удерживать нить повествования, вычленяя из него самое главное. Интересным было то, что спустя время все ранее услышанные психотерапевтом детали при необходимости всплывали в сознании. Клиент, таким образом, не мог упрекнуть психотерапевта в невнимательности. Я решил испробовать этот метод. Сейчас я точно не был настроен внимать великим учителям, а собирался разоблачать. Отключить эмоции и свои чувства в случае с Мариной Мирославовной у меня не вышло бы, ее речам внимало все мое существо. Теперь же я собирался не чувственно, а объективно воспринимать все сказанное лектором. Рядом со мной сидел человек, попавший на лекцию впервые и не посещавший всех предыдущих. Таким образом, вдобавок к записи у меня будет еще и независимое мнение. Я настроился выявлять причинно-следственные связи и планировал прийти к подтексту, который обязательно должен был быть, как и в лекциях Марины Мирославовны. Я раскинул сети и готов был к улову в виде кода, послания подсознанию. Также я собрался вычленять повторения и перефразировать все ключевые моменты. Голосовые интонации, позы и жесты тоже попадут в поле моего внимания.

После того как я вышел из Братства и пожил «в миру», многое в моем сознании прояснилось и стало на свои места. И вовсе не казался этот мир тем монстром, каковым изображало его Братство. Да, не все идеально, но сколько же всего прекрасного существует в нем! Теперь я не чувствовал себя отчужденным, я хотел познавать этот мир, а не убегать от него. Братство с его незыблемыми идеалами стало для меня чем-то надуманным. Семья, друзья, работа — все, как у всех, наступило отрезвление. Как будто я спал и вдруг проснулся. Не прошла только моя влюбленность в Марину Мирославовну. При всем своем уме и эрудиции она попала в западню. Действительно ли я в это верил или мне хотелось в это верить, я и сам не знал. Имея целью развенчать ореол таинственности вокруг Братства, я собирался спасти Марину Мирославовну. Только вот хотела ли она спасаться?.. Но я уже позабыл о скуке и превратился в слух. У своей спутницы я попросил листик и карандаш. Она удивленно на меня посмотрела. Наверное, для нее это выглядело необычно. Из офисного работника и начальника отдела я превратился в конспектирующего ученика. Сама она на этой лекции заметно скучала и пыталась взять меня за руку. Интересно, какого меня она увидела бы, будь передо мной не Тата, а г-жа Марина?

Мысли о Марине Мирославовне совершенно сбили меня с толку, лекция шла, а я еще не сделал ничего из того, что наметил. Чтобы немного собраться, я решил конспектировать лекцию в виде чертежа вместо текста. На листике я начал чертить схему. Так обычно составляются опорные конспекты — сокращенная символическая запись крупного блока изучаемого материала. Карандаш застыл у меня в руках, я пребывал в растерянности и не знал, с чего начать. Речь шла об этапах эволюции и задачах всего человечества, реинкарнациях, воплощениях и тому подобном. Обо всем этом Тата говорила как о чем-то реальном и конкретном, говорила как человек, который знает о сказанном не понаслышке, говорила от своего имени без ссылки на чье-либо учение и прямо-таки утверждала. Моя спутница то и дело поглядывала на меня в недоумении. Но, повторюсь, ничего подобного я никогда не слышал от Марины Мирославовны! Пусть она и намекала на что-то в своих лекциях, но речь все же шла о древних культурах и цивилизациях, школах и традициях в контексте истории, исторического факта. Одно дело слышать о Пифагорейской школе со своими правилами и принципами обучения в ней, легенду о Короле Артуре, Дон Кихоте или о своде правил для рыцарей, и совершенно другое — лекция об эволюции человечества и вселенной! Такую же лекцию Тата читала и у нас на курсе в Доме. Тогда я просто не обратил на это внимания. Из уст Марины Мирославовны всегда все звучало красиво, логично, приемлемо. Слушая ее, я готов был идентифицировать себя с рыцарем, который должен завоевать сердце дамы, или с учеником, преданным своему учителю, то есть ей. Но что я должен был думать, слушая о расах и воплощениях прошлых, настоящих и будущих!

Я продолжал слушать. Все, сказанное Татой, я пытался уложить в какие-нибудь рамки, философскую догму, аллегорическую интерпретацию, еще во что-нибудь. Но ни на одну из лекций по философии, на которых я когда-либо бывал, эта не походила и ни в какую научную стезю не укладывалась. О какой научности относительно эзотерической доктрины с ее мистическими учениями могла идти речь! Антинаучность наших внутренних лекций настораживала меня уже давно. Но глядя на витающую в облаках девушку Юлю, я не придавал этому особого значения. Но эта лекция была публичной, вела ее одна из старших, а информация звучала как истина в последней инстанции! Я уже выбирал заголовки и подзаголовки для пунктов и колонок своей будущей схемы опорного конспекта. То и дело звучали даты, я решил записать их отдельно, в ряд. Уже одна эта строка наводила на определенные мысли. Периоды, о которых шла речь, звучали следующим образом: 300 миллионов лет назад, 200, 136 миллионов лет до н.э. плюс минус 36 миллионов лет, 100 миллионов лет до н.э., 18.5 миллионов лет назад, 25 950 лет и так далее. Помимо дат звучало множество географических названий: пустынь, островов и континентов, таких как Северная Азия, Африка, Египет, Иран, Саудовская Аравия, Австралия и остров Пасхи, Центральная Азия и пустыня Гоби, Атлантида, остров—государство, известный по преданиям как Посейдонис. Далее речь шла о повторяющихся воплощениях на земле. Об эволюции душ великих учителей человечества, которые знают… Затем об импульсах и волнах, о зарождении новой расы, не в смысле возникновения новых популяций по географическим и биологическим признакам, а в смысле эволюции сознания человечества.

Нужно было как-нибудь озаглавить свой конспект. Тогда я постарался ответить на вопрос «о чем лекция?» одним предложением. У меня получилось следующее: «Эзотерическая доктрина эволюции человечества». Потом я обозначил лектора как человеческое существо здесь и сейчас, а подаваемый ею материал как информацию о нашей Земле и Вселенной. После дат и географических названий в оставшиеся колонки я вписывал все услышанные имена. Данный раздел возглавляло имя Блаватской Е. П. Дальше я записал все необычные слова и термины, такие как «лемурийцы», «владыки огня», «Ману», «Монада», «логос» и прочие.

Вся картина данной лекции уместилась у меня на одной страничке и была красноречивее любого анализа. Диктофон оставался в режиме записи до самого окончания лекции. При желании или надобности я смогу заново прослушать ее всю от начала до конца или любую ее часть. И я собирался дать это послушать Валерии Викторовне. Хоть я и начал многое понимать, мне нужна была помощь. Наша с ней ссора не в счет. Это по делу. Я собирался все ей рассказать и знал, ее это точно заинтересует.

Лекция закончилась, и, слившись с общим потоком, мы беспрепятственно выплыли из зала. Теперь мне нужно было отдать Ане телефон. Запись она могла скинуть по интернету. Мне почему-то хотелось побыть одному, и я соображал, что бы такое придумать, чтобы моя коллега не обиделась. Лекция ей не понравилась.

XIХ

Теперь наши с Валерией Викторовной отношения сводились к разговорам о Братстве. Она подробно расспрашивала меня об этой части жизни, которую мне долгое время удавалось от нее скрывать. Я рассказывал, но не обо всем: Марина Мирославовна по-прежнему была неприкасаемая, вне подозрений. Я представлял ее в хорошем свете, а о своих к ней чувствах и попытках их выразить умалчивал. Каждый раз Лера Викторовна слушала внимательно, с интересом за мной наблюдая. Бывало, я так углублялся в воспоминания, что совершенно забывал о своей позиции критика. Я часто ловил себя на мысли, что говорю о Братстве, как о чем-то, что меня все еще волнует и чему я до сих пор принадлежу. И хоть я сделал выбор в пользу здравого смысла и рациональности, тайное и иррациональное успело пустить корни в моем сознании и время от времени будоражило воображение.

Говорить я мог бесконечно. Она давала мне возможность высказываться и никогда этот процесс не прерывала. Никаких корректив она пока не вносила, мнение не высказывала и к разгадке меня не приблизила. По сути, я просто пересказал ей все свои умозаключения, к которым шел уже не один год. Валерия Викторовна исправно и внимательно изучала все мои ссылки и упоминаемую мной литературу, но продолжала молчать. Как-то я спросил ее об этом.

— Я хочу, чтобы говорил ты, Саша. Очень важно дать всему этому выход. Если я вмешаюсь, ты не скажешь того, что должен!

— Должен?! Но мне нужна помощь! Я думал, вместе мы сможем…

— Марина Мирославовна главная! Всегда есть Он и Она. Он — идея, Она — олицетворение. Мужское и женское, отец и мать. Но главная всегда мать! Эта схема стара как мир. Возьми любую из сект.

Так я и знал, этого я и боялся, и именно поэтому не хотел ей ничего рассказывать. Я продолжал с ней встречаться, но о Братстве больше не говорил. Она не настаивала. Тема Братства сменилась политикой.

В стране начался политический путч, последние события были у всех на устах. В обществе произошел раскол, люди разделились во мнениях. Я старался во всем этом не принимать участия, но и оставаться в полной изоляции при всем желании было невозможно. Что-то, где-то я постоянно слышал. Я не принимал ни ту, ни другую сторону. То, что происходило, было нехорошо по определению. К этому времени я научился мыслить определенным образом, и если уж информация до меня доходила, я рассматривал ее как бы со стороны, стараясь не вовлекаться эмоционально и фиксировать каждое деструктивное высказывание или действие. В результате я пришел к определенным выводам, и каково же было мое удивление, когда я узнал, что Валерия Викторовна является сторонницей большинства. Она сделала свой выбор, она стала на одну из сторон, и аналитическое мышление больше не работало. Она не хотела ничего слышать, вела себя фанатично и агрессивно. Быть с ней заодно я не мог. Таким образом, наши с ней мнения и взгляды разошлись. Разногласия и споры возникали между нами все чаще. Мне было известно, что она позволяет себе агитировать студентов. Для меня это было неприемлемо. Я хорошо помнил словосочетание «несформировавшиеся души», которое услышал от нее. Ситуация в стране усугублялась, и наконец произошел самый неожиданный поворот. Я был категорически против воинственно и агрессивно настроенных людей и их действий, хаоса и беспорядков, которые такие действия неизбежно влекли за собой. В университете в рамках курса социальной психологии наш преподаватель коснулся и психологии масс и методов управления ими. Я не мог не видеть того, что это были очевидные манипуляции, и недоумевал, как этого могла не замечать Валерия Викторовна!

Как-то я отправился к ней на чай. Мы условились не говорить о политике. Я ждал ее во дворе, она должна была появиться с минуты на минуту. Еще издали я обратил внимание на ее походку. Те решительность и скорость, с которыми она направлялась к дому, говорили о ее плохом настроении. Я приветливо улыбнулся ей и поздоровался.