Бланш дрожала, у нее перехватило дыхание от нахлынувших чувств. Она никогда еще не чувствовала такого большого горя и такой невыносимой тоски по близкому человеку. Она всем сердцем любила сэра Рекса и тосковала по нему. Ей достаточно было одного быстрого взгляда, чтобы вспомнить все минуты, которые они провели вместе, его чудесную дружбу, его честность, его заботу и доброту. Но ее чувства были напрасны, потому что к ним примешивался стыд. Ей никогда еще не было так стыдно.

Раздавленная позором и унижением, она закрыла лицо ладонями и рухнула в кресло, стоявшее перед камином. Сэр Рекс видел ее во время припадка сумасшествия! Сэр Рекс знает ужасную правду!

Она действительно сумасшедшая, этого больше нельзя отрицать. С каждым днем ей становится хуже. Она солгала Бесс. На самом деле после каждого припадка она вспоминала еще одну ужасную подробность того дня. Каждое воспоминание было более страшным и жестоким, чем предыдущее. Кажется, каждый следующий припадок был дольше, чем предыдущий. И каждый раз, когда она уходила в прошлое и становилась девочкой, потерявшейся среди бунтующей толпы, связь с настоящим, кажется, была более тонкой и хрупкой. Та часть ее сознания, которая всегда знала, что она взрослая женщина и находится в Херрингтон‑Холл, становилась все слабее, а ребенок все сильнее. Бланш задавала себе вопрос: не случится ли однажды так, что взрослая часть ее сознания полностью исчезнет и она станет испуганным плачущим ребенком — той девочкой, чьи ладони и одежда были испачканы кровью ее матери.

«Я сумасшедшая, — с отчаянием подумала она. — Сумасшедшая, которая носит в утробе дитя сэра Рекса».

Бланш поняла, что уже давно должна была признать то, что допускала лишь как возможность.

Вряд ли ее существование когда‑нибудь снова станет хотя бы похоже на нормальную жизнь. А в таком случае как она сможет стать матерью для этого пока не родившегося ребенка, когда он появится на свет? Вдруг у нее начнется припадок, когда малыш будет у нее на руках? Бланш вздрогнула от мысли, что в таком случае может нечаянно убить своего младенца. Что, если через несколько лет ее маленький ребенок увидит, как его мать корчится, вопит и плачет в минуту безумия? И самое худшее: вдруг она однажды уйдет в прошлое и не вернется назад? Кто тогда будет заботиться о ребенке? Дэшвуд?

Бланш истерически захохотала, а потом заплакала, не сдерживая слезы. Она заранее оплакивала своего сына или дочь. Ее ребенок не должен иметь такую сумасшедшую мать, как она. Он достоин гораздо большего. А Дэшвуд будет ужасным отцом. О чем она думала, когда собиралась за него замуж?

Уезжая от сэра Рекса, она надеялась, что, расставшись с ним, сможет вести такую жизнь, при которой припадков больше не будет. Но ей не хватило сил, чтобы не подпускать к себе безумие. Она старалась жить спокойно, без чувств, но не смогла. Ни тишины, ни душевного покоя не было. Вместо них начались напряжение, которому не было конца, непрерывный страх и минуты безумия. Ее жизнь стала невыносимой. И что было еще хуже, теперь, когда она осознала правду о себе, у нее больше не осталось надежды.

Она сумасшедшая. Люди знают это. И сэр Рекс теперь тоже знает.

Бланш вытерла глаза и стала смотреть на потолок. Она уже не испытывала никаких чувств, потому что ее жизнь навсегда изменилась. И, осознав это наконец, она почти испытала облегчение. Она никогда не будет в состоянии вернуться к тому существованию, которое вела почти всю свою жизнь, пока не влюбилась в сэра Рекса. Она никогда больше не будет той изящной, элегантной, любезной женщиной, которую высший свет считал образцом настоящей леди. Теперь это было очевидно. И так же очевидно было, что она никогда не сможет быть настоящей матерью для своего ребенка. Но она все‑таки мать.

Это ее ребенок. Она должна защитить его или ее от себя самой и обеспечить ему во всех возможных отношениях надежное будущее.

Бланш решилась. Она не могла спасти свою жизнь и потому больше не старалась спасти себя. Теперь ей нужно было подумать о ребенке.

Сэр Рекс — отец этого младенца. Сэр Рекс сможет вырастить его. Он будет чудесным отцом, в этом Бланш не сомневалась. Теперь уже не имело значения, что он любит одиночество и иногда сильно напивается. Он честный, порядочный и надежный. Он сильный и добрый. Он будет любить их сына или дочь и даст ребенку самое лучшее воспитание. У их ребенка будет чудесная большая семья — тети и дяди, двоюродные братья и сестры, бабушка и дед. Сэр Рекс будет таким отцом, какого заслуживает и какого должен иметь каждый ребенок.

Он имеет полное право знать, что она беременна. Бланш знала, что должна сказать ему об этом, и сказать скоро. Она не могла понять, почему ей понадобилось столько времени, чтобы прийти к единственному возможному выводу. Но она боялась новой встречи с ним. Она боялась того, как он станет смотреть на нее. Он будет опасаться смотреть ей в глаза или случайно дотронуться до нее. Все этого опасаются.

Бланш обхватила себя руками. Она помнила, как он заглядывал в самую глубину ее глаз, когда целовал ее и когда входил в нее, занимаясь с ней любовью. Когда‑то он любовался ее красотой, он сам сказал ей это. Какой она была глупой: не ценила то, что имела, пусть даже совсем недолго. Теперь он жалеет ее, а может быть, даже чувствует к ней отвращение.

Бесс торопила ее со свадьбой, но только из‑за ее нерожденного ребенка. Теперь Бланш знала, что подруга хлопотала о ней перед Дэшвудом и другими поклонниками. Но никто не хотел иметь сумасшедшую жену. Дэшвуду была нужна не она, а ее состояние, но это не слишком заботило Бланш. Она выбрала его потому, что он не слишком беспокоил бы ее и ребенка. Теперь она знала, что никогда не сможет жить с ним одной семьей. В сущности, ей вообще нет смысла выходить замуж.

Сэр Рекс ни при каких обстоятельствах не отвернется от их ребенка. И ей стало совершенно ясно, что делать.

Она уедет в свой деревенский дом, там родит, а потом отдаст ребенка сэру Рексу.

Бланш снова заплакала.

Глава 20

Было похоже, что один страх вызывал другой. Рекс стоял под потолком в форме купола в прихожей особняка Клервудов. Образ Бланш постоянно присутствовал в его уме, словно был вырезан на поверхности мозга. Но теперь страх за любимую женщину был замкнут внутри его желания увидеть своего сына, каким‑то образом убедиться, что он сделал все так, как лучше для мальчика, и найти в этом успокоение. В противоположном конце отделанной мрамором прихожей были два сводчатых выхода. Один из них вел в более просторную приемную, второй в широкий коридор, из которого были видны многочисленные гостиные. Рекс, хромая, прошел в приемную. Она была размером с роскошную гостиную, и пол в ней тоже был из мрамора с золотыми прожилками. За приемной Рекс увидел широкую мраморную лестницу, покрытую темно‑красным ковром. Его взгляд мгновенно перенесся на портрет, висевший на стене над лестницей.

На картине были изображены Джулия и Стивен. Они стояли рядом. Возле них расположились два спаниеля, за спиной — дерево с яркой и пышной листвой. Светловолосая изящная Джулия выглядела очаровательно и элегантно. Стивен был одет в строгий костюм с галстуком. Хотя на картине ему было не больше пяти или шести лет, у него было очень серьезное лицо. Он казался не ребенком, а маленьким мужчиной.

Сердце Рекса словно разорвалось на части. На маленькой миниатюре, которую прислала ему Джулия, у Стивена было очень похожее выражение лица. Значит ли это, что Стивен редко смеется? Он такой хмурый по натуре? Или он, когда позировал для портретов, получил указание выглядеть серьезным и даже надменным?

Раздался легкий стук женских каблуков, и Рекс внутренне напрягся. Из коридора, начинавшегося за лестницей, вышла Джулия. Ее лицо по‑прежнему было почти безупречным, но он не почувствовал к ней ни малейшего влечения. Рекс заметил, что она сильно постарела. С удивлением он осознал, что вражды к ней тоже не чувствует. Он так долго, целые десять лет, презирал эту женщину, что на мгновение был ошеломлен своим теперешним безразличием к ней.

Но сейчас ему нужно было думать о гораздо более важных делах, чем презрение к женщине, которая когда‑то давно предала его.

Однако Джулия не была равнодушна к нему — Рекс это заметил.

— Здравствуйте, сэр Рекс, — произнесла она. Ее голос оказался выше, чем помнил Рекс. — Я не знала, что вы в городе, — добавила она и улыбнулась, но в улыбке чувствовалось напряжение.

Рекс поклонился в ответ, улыбнулся и сказал:

— Здравствуйте, леди Клервуд. Вы прекрасно выглядите.

В ее серых глазах снова мелькнуло удивление.

— То же можно сказать о вас, — ответила она осторожно и без улыбки. А потом стала внимательно всматриваться в него, вместо того чтобы перейти в другую комнату, где они могли бы побеседовать.

«Она приготовилась обороняться», — подумал Рекс. Его охватили беспокойство и тревога.

— Я встретился с Томом в ресторане Уайта. Разве он не сказал вам, что я собирался зайти взглянуть на Стивена?

Джулия глубоко вздохнула и ответила:

— Нет, не сказал!

Рекс понял, что Джулия боится его.

— Почему бы нам не перейти в другую комнату, где мы смогли бы поговорить? — спросил он и снова улыбнулся, надеясь ободрить ее этим.

Она довольно долго медлила, прежде чем кивнула в ответ. Потом она взглянула в сторону дворецкого, который стоял в тени прихожей, но Рекс опередил ее, сказав:

— Мне не нужно выпивки.

Джулия быстро провела его через приемную. Они оказались в библиотеке, где из окон открывался вид на великолепный сад с множеством фонтанов, искусственных озер и прудов и невероятным лабиринтом. Когда они вошли, Джулия закрыла за Рексом обе двери, потом резко повернулась к нему и спросила:

— Как ты мог это сделать?

— Я вижу, ты огорчена. — Он окинул взглядом позолоченную комнату, достойную Букингемского дворца. — Я не хочу, чтобы ты горевала. Но позволь напомнить тебе: я горевал почти десять лет о том, что потерял своего ребенка.

Джулия застыла на месте, прислонившись спиной к двери.

— Значит, ты вдруг решил прийти с визитом. И что ты хочешь сделать?

— Я хочу увидеть моего сына. Хочу говорить с ним. Хочу слышать его голос и видеть его улыбку. Разве я прошу слишком много? — спокойно спросил Рекс.

— И ради своих желаний ты хочешь разрушить его будущее, эгоист?! — крикнула Джулия.

— Я не намерен говорить Стивену, кем я ему прихожусь. Я не разрываю наше соглашение. Но я намерен время от времени видеться с моим сыном. Никто и ничто не заставит меня отказаться от этого, — предупредил он.

Джулия долго смотрела на него. В ее глазах стояли слезы, и они не были притворными.

— Я и в мыслях не имел отнять его у тебя, его матери. Об этом ужасно даже подумать, — тихо сказал он.

Джулия наконец кивнула.

— Ты меня напугал. Я всегда думала, что ты однажды появишься в нашей жизни и заберешь его или, по меньшей мере, расскажешь ему правду. И старалась угадать, когда это случится.

— Плохо же ты знаешь меня.

— Да, плохо. Поэтому десять лет назад, делая выбор, я совершила ужасную ошибку и теперь дорого плачу за это.

Джулия отошла от двери и прошла мимо Рекса так быстро, что он успел увидеть только ее прямую спину.

Ее слова озадачили Рекса. Что она хотела сказать? Она жалеет, что предала его? И о том, что стала женой одного из знатнейших людей Британии, тоже жалеет?

— Что ты имеешь в виду? — спросил он.

Она пожала плечами и повернулась к нему:

— Я хочу, чтобы ты знал вот что. Я намерена сделать Стивена следующим герцогом Клервудом. И я сделаю все, чтобы быть уверенной, что он получит свое наследство.

Рексу стало неловко, но тревоги он не почувствовал.

— Ты очень любишь его.

— Конечно, люблю. Он мой сын, мой единственный ребенок, и он имеет право стать хозяином всего этого. — Она показала рукой на величественную комнату.

— Джулия, я хочу, чтобы он имел те власть и богатство, которые можете дать ему вы с Томом, — спокойно ответил Рекс. — Но я не могу больше жить в разлуке с ним. Вы можете познакомить меня с ним как друга семьи.

Джулия обхватила себя руками. Раньше Рекс никогда не видел у нее этот жест — признак тревоги и озабоченности.

— Может быть, действительно будет лучше, чтобы ты стал частью его жизни.

Рекс насторожился:

— Что у вас не в порядке?

— Все в порядке, только я замужем за человеком, с которым трудно жить. Он очень требовательный муж и отец. Я ничем не могу угодить Тому. Сколько я ни стараюсь, ему все мало.

— А Стивен? — с тревогой спросил Рекс.

— Стивен — постоянное напоминание о том, что Тому не хватает мужской силы.