Александръ Дунаенко - Идеальная жена (сборник)

Лето. Москва. Я ехал в автобусе на улицу Яблочкова, где собирался пожить короткое время. Автобус полупустой. Одна красивая девушка в тоненьком батнике и джинсах стояла у заднего окна. Глазами если так – быстро по салону пробежать – больше таких красивых не было. Длинные чёрные волосы, чёлка над яркими голубыми глазами. Мельком глазами встретились – и всё. Чужие люди. Разные дороги.

По крыше автобуса забарабанил дождь. Автобус остановился, и нужно было выходить, а тут дождь. Выскочил, пробежал под навес остановки. И красивая девушка тоже оказалась рядом. Вокруг уже настоящий ливень, идти некуда. И даже приятная получалась ситуация. Ведь нам, мужчинам, много ли нужно? Увидел красивые глаза, ноги, уши – и уже счастье. Шофёр в автобусе вешает перед собой фото красавицы из журнала не потому, что он её близко знает. Он её и не знает совсем. А повесил перед собой – и радуется всякий раз, как на неё посмотрит. Даже, если женатый.

И совсем не обязательно, чтобы эта девушка была без одежды. Заглядываешь в её незнакомые глаза – и уже внутри делается как-то счастливо-щекотно. Для нас, мужчин, женщина – это уже произведение искусства. Никогда нельзя привыкнуть к её облику, никогда не надоест на неё смотреть.

И вот оказался я с таким произведением, можно сказать, под одной крышей.

Ничего удивительного, что разговорились. Мне было чуть за тридцать, я знал стихи, от которых девушки улыбались и просили почитать ещё. Стихов я помнил немного, но на один раз хватало.

И вот так, через стихи, через «хи-хи» познакомились. Зовут Оля. Замужем. Приехала в Москву на месяц, на курсы повышения квалификации. Живёт у подруги, хотя есть место в общежитии.

Я предложил добежать до моей квартиры и там переждать дождь. Оля согласилась не сразу, потому что сразу нельзя соглашаться на такие предложения от человека, которого знаешь всего пятнадцать минут. Но через двадцать минут она уже заколебалась. Я так думаю, что мне удалось произвести на неё впечатление порядочного человека. Что, впрочем, всегда удаётся делать особо удачливым маньякам. Ну, и – мы побежали.

Я держал у нас над головой пиджак. Защита от дождя больше символическая, но важно, что я проявлял старания от него мою знакомую уберечь. Оба, мокрые до нитки, вбежали в подъезд, зашли в мою на первом этаже квартиру. Снимал я её за небольшие деньги, поэтому особым убранством квартира не отличалась. Поломанное кресло, поломанный диван, страшненький стол на кухне. Такой – гнутые трубки вместо ножек, сверху пластик. Как в столовой. Но – и креслом, и диваном и столом можно было пользоваться, если соблюдать известную осторожность.

Было всё время почему-то смешно. Что забежали в квартиру. Что оба мокрые.

Я предложил красивой Оле тут же снять с себя мокрую одежду – и под душ. Переодеться в то сухое, что я пока найду, а потом можно быстро просушить утюгом её вымокшие одёжки.

Наверное, из меня получился бы маньяк экстра класса. Потому что Оля не сочла нескромным моё предложение. Как будто мы уже знали друг друга триста лет. Сразу побежала греться под душ. И вот мы уже на кухне. Оля в моём мохнатом халате, у которого, как я хорошо помню, сзади большая прореха. И мы пьём чай. И у меня никаких греховных мыслей, кроме, как уловить момент, когда в прорехе вдруг блеснёт фрагментик прекрасного тела моей гостьи.

Конечно, мне повезло. И я, даже раза два, или три испытал-таки это счастье.

Мы попили чай, высушили одежду. Дождь кончился, и я проводил Олю. Потом ходил по квартире, смотрел на ободранные обои, на разбитый линолеум, но, казалось, уже не замечал этого безобразия. Всё стало другим. Как будто светлее стало. Чище. Как будто пришёл батюшка и по всем углам святой водой побрызгал, освятил помещение.

Мы стали встречаться. Почти случайно. Оказалось, что Олина подруга живёт неподалёку от моего холостяцкого убежища, что у нас один общий продовольственный магазин, куда мы часто забегаем за молоком и булочками. И я как-то увидел там Олю, сказал, что, если попробовать те же самые булочки у меня, они будут гораздо вкуснее. Оля ко мне проявляла обезоруживающую доверчивость, согласилась, пошла однажды кушать булочки.

Ох, как я по кухне забегался! Вспорол вакуумную упаковку на заграничном кофе, включил кофеварку. Булочки нарезал красиво овальчиками, зарядил в тостер. Оля сидела на хромом стуле, прислонившись к стене, улыбалась. На стене, на драных обоях была наклеена иностранная девушка без трусов. Нужно было бы чем-то занавесить – не успел. Да, ладно! Я доставал румяные булочные овалы, наносил на каждый небольшой кубик сливочного масла. Пока он таял, наливал своей гостье кофе. Сумасшедший аромат по квартире. Потом чуть молочка. Кубик сахара… Я же говорил, молоко и булочки у меня в квартире вкуснее…

Оля уходила, когда она уходила, я в полутёмной прихожей сделал попытку выразить свою благодарность за то, что… Да, не важно. В общем, сделал попытку. Женщина уже надела туфельки, собралась выходить, а я положил ей руку на талию. Не удерживая, но, как бы желая чуть приостановить. Заглянул в глаза, а рукой по талии провёл осторожно, благоговейно.

Ах! Как я смотрел ей в глаза!

Ах! Какие чувства передавались мне от ощущения её прекрасного тела от подушечек, от кончиков пальцев, от ладони через руку, до самого сердца!

Я так думаю – Оле просто некуда было деваться и от взгляда и от прикосновения.

И от лёгкого нажима она уже придвинулась ко мне и даже чуть прижалась. Мы оба были молодые и не железные. Стали целоваться, и я уже смелее трогал, гладил, пока… Пока Оля, задыхаясь, не сказала: – Нет, не сейчас…

Видимо, информация, которая приходила от моих губ и прикосновений, уже содержала вполне определённые призывы перевести наши очень хорошие отношения на качественно иной уровень. Я, конечно, хотел сейчас. И, чем скорей, тем лучше. Но в делах сердечных никак нельзя забегать вперёд паровоза, можно всё загубить безвозвратно. Я отстранился тихонько, помог застегнуть на батнике пуговички. И нашёл, дал расчёску, перед зеркалом Оля привела себя в порядок.

– Я приду. Сама приду. Ты послезавтра вечером дома будешь?…

«БУДУ!!!» – всё закричало во мне. Но внешне я ответил очень спокойно, что, конечно, дел у меня, именно послезавтра, совсем нет никаких, что я – всегда пожалуйста! – милости просим! – буду очень рад!

Не удержался – перед тем, как Оля окончательно собралась уйти в дверь, уже приоткрытую, я припал губами к её шее, вдохнул аромат волос, тела…

Нельзя так, знаю. Нельзя перед другим человеком себя обнаруживать, раскрывать. «Всё сказанное, сделанное вами, может впоследствии использоваться против вас…». Но… вот снесло же башню…

Я Олю отпускал, но знал, что она придёт. И она, правда, пришла. Расписано всё было так по звёздам.

Вместо джинсов – мини-юбка. Яркая косметика на лице. А ноги у неё какие длинные!..

Мы долго никуда не торопились. Попили моего ароматного кофею, поразговаривали о мелочах. Опять долго, как будто впереди у нас вообще вечность.

Потом через столик я протянул к Оле руку. Она мне подала свою. Так несколько минут просто – рука в руке. У меня бешено колотилось сердце…

На ней было красивое бельё. Я это заметил уже, когда девушка моя одевалась.

Да, мы стали встречаться.

Но и у красивых сказок бывает конец. Он просто должен быть.

Олины курсы закончились. И ей нужно было возвращаться домой. Там дочка, муж. Она зашла ко мне вечером, перед отъездом. Когда уезжает любимая женщина, когда она уезжает от тебя, быть может, уже навсегда, хочется в эту последнюю встречу вылюбить её всю до дна, до предела. Чтобы уже не осталось её ни для кого.

Я не стал предлагать кофе.

Я повлёк её к раздолбанному нашему дивану: нужно проститься, для влюблённых нет иного, нет лучшего способа, чтобы прощаться. – Не надо!.. – Оля слабо засопротивлялась. – Почему не надо? Надо! – Возразил я, расстёгивая знакомые пуговички, распечатывая плотно сидящие на бёдрах Оли джинсы. Девушка пыталась руками мне препятствовать. – Не надо… Я приеду домой… Нельзя, чтобы он почувствовал…

Тоже мне, причина. Туда ехать двое суток на поезде. Забудется всё. Сегодня же в последний раз. Может быть, навсегда в последний!..

Джинсов на Оле уже не было. Остались трусики, лифчик.

Нет, ну, чего уж тут сопротивляться. Совсем уже не чужие! Вот так… Видишь – и ничего страшного!..

Целую, пытаюсь заглянуть в глаза, но Оля их прячет.

Она не хочет встречаться со мной глазами.

И вообще – не хочет…

Останавливаюсь. Целую голые плечи, закрытые веки. Нехотя и медленно выскользнул. Ещё поцеловал. – Ну, что ты, милая, ладно… Ну, прости…

Какое-то время лежим молча.

– Оленька, а, давай, я тебя пофотографирую?

– ???

Я соскакиваю с дивана и бегу к шкафу, где лежит моё недавнее приобретение – фотоаппарат «Зенит-19». Чудо советской техники. Можно снимать при любой освещённости. Десять тысяч срабатываний до первого отказа.

Всё-таки в глазах Оли некоторое недоумение. Я нажимаю на спусковую кнопку – прекрасный, с недоумением, будет портрет.

Я три кассеты нафотографировал тогда с моей Оленькой.

Она, когда уверилась в том, что я не буду её дальше насиловать, вдруг повеселела. Игра в фотомодель ей понравилась. Потом – она же знала, что красивая. Все красивые женщины это о себе знают. А фотокарточек себя, красивой, никогда не видела. Тем более, в запретном, антисоветском стиле «ню».

Оля подпрыгивала на диване, окончательно его добивая. Взлетали и замирали веером в блеске фотовспышки её длинные волосы. Оля в моих рубашках. Оля в своих чулках. Оля улыбается. Оля грустит. Оля. Оля. Оля…

Я никогда не был таким уж крутым фотомастером. И голую женщину фотографировал впервые. Но вспоминаю те фотографии и думаю, что и сейчас, когда Интернет и когда всё дозволено, наша с Олей фотосессия как-то выделилась бы из общей массы.

Там, в тех фотоснимках, была жизнь. И было чувство.

Мало выставить свет. Мало сделать нужный макияж, подобрать фон. Нужно ещё, чтобы у фотографа с моделью был контакт. Чтобы модель глазами, телом разговаривала с фотографом.

Весь вечер моя молодая, моя стройная и прекрасная девушка Оля весело разговаривала со мной…

Помню, в Питере когда-то попал на выставку фотографий, где впервые открыто были представлены снимки обнажённой женской натуры. Кажется, это было где-то в Гостином дворе. Думал – будет красиво. Хотел посмотреть на искусство. А оказалось – просто фото голых баб. Баба в лодке, баба в кустах. Баба на камне. Кто-то из фотографов успел первым проскочить, когда разрезали красную ленточку, обозначавшую запрет, и выставил свои поделки на главной улице Ленинграда-Петербурга. И народ шёл. Потому что было это по тем временам чудо невиданное…

Оля одевалась.

Поезд уходил рано утром, она попросила меня помочь донести до вагона вещи. Как и все «гости столицы», она накупила всякого дефицита, чтобы свою семью угостить, приодеть.

А утро было тихим, с чистым прохладным воздухом. Солнце только-только начало просачиваться через заросли тополей в нашем квартале бетонных пятиэтажек. Мы с Олей загрузили в багажник такси узлы и чемоданы. Потом ехали, молчали. – Как спала? – Ничего, нормально. – Ничего не забыла? – Кажется, нет.

Белорусский вокзал. Таксист постарался подъехать, как можно ближе. Хороший мужик. Вежливый. Денег взял по-божески.

Мы выгрузили вещи из багажника прямо на асфальт. Машина отъехала. Мы взяли вещи, для одной сумки почему-то не хватало руки. Можно как-то изловчиться, захватить. Тяжёлая. – А что у тебя там? – Где? Не знаю. Это не моя сумка. – А чья?…

Развязываю тесёмки – там гаечные ключи, автомобильные свечи, маленький домкрат. Это мы сумку таксиста, вместе со своими вещами, вытащили!.. Что тут делать? Оставили на месте, пошли к поезду…

Оля показала проводнику билет, я занёс вещи в вагон.

Мы постояли на перроне.

Слов никаких не было. Мыслями Оля была уже не со мной и не в Москве.

Когда прощаются, всё-таки, будто положено поцеловаться.

Мы обменялись вегетарианским поцелуем.

Мы не договаривались когда-нибудь встретиться ещё раз.