— Слава Богу, — с облегчением выдохнула Беатрис, но наверно слишком громко, потому, что с причала в ответ донеслось:

— Во веки веков, слава.

Энн узнала преподобного отца Моузли, вышедшего на пенсию настоятеля собора святого Иосифа в Нью-Йорке, частого гостя всех богатых ньюпортских домов. Здесь, в Ньюпорте, преподобный пользовался неограниченным авторитетом, и его мнение имело огромный вес для всех его бывших прихожан.

— Так приятно видеть вас снова, мисс Фостер, — сказал преподобный Моузли. — Мисс Лейден, — поклонился он Беатрис. — Прекрасный день для прогулки на яхте.

Он поднялся на борт яхты, снял свой черный пиджак и удобно расположился на боковом сиденье. Энн взглянула на Генри, ожидая объяснений.

— Поскольку никто из нас не пригласил на прогулку родителей, я подумал, что преподобный Моузли может поехать с нами.

— Вот оно что…

«Очень предусмотрительно, — подумала Энн. — Только зачем все это нужно, принимая во внимание мою репутацию?» Тем не менее, она была ему признательна. Пусть весь Ньюпорт считает ее падшей женщиной, но Генри оказал ей уважение, которого она заслуживает. То, что он побеспокоился пригласить в поездку столь уважаемого всеми человека, глубоко ее тронуло.

Генри и Алекс занялись швартовыми и установкой парусов, Энн и Беатрис удобно устроились на сиденьях, расположенных вдоль бортов. Яхта сверкала чистотой, и полированное дерево: поблескивало на солнце.

— У меня такое чувство, будто я потерпел кораблекрушение — сказал Алекс, поддразнивая Генри. Он владел шестнадцатиметровой яхтой океанского класса.

— Может быть, тебе стоит поплыть на берег. Мы еще не очень далеко от него, — усмехаясь, сказал Генри.

— И намочить мой прекрасный костюм? Я надел чуть ли не самый лучший из тех, что есть в моем гардеробе.

Как только Генри вывел яхту из ньюпортской бухты, поднялся бриз, парус весело захлопал, и судно стремительно заскользило по направлению к Джеймстауну. День был действительно прекрасным — яркое солнце и безоблачное небо. Преподобный Моузли, казалось, задремал, но Энн подозревала, что он просто старается не мешать молодежи. Он снял шляпу и держал ее на груди. Его лысая голова блестела на солнце. Пожилой священнослужитель напоминал Энн покойного деда, которого она очень любила.

Обе девушки были в широкополых шляпах, защищающих от солнечных лучей. Их руки скрывались под белыми шелковыми перчатками, доходившими до самых рукавов, так что загар никак не мог испортить их белой кожи. Хотя, солнышко припекало, от моря веяло прохладой, и Энн радовалась, что предусмотрительно наделах поверх платья жакет. И все же она немного завидовала, мужчинам — они могли позволить себе ходить с непокрытой головой и не прятали от загара ни рук, ни лица. Впрочем, мысль о том, что, от солнца у нее на носу могут появиться веснушки, заставила ее сильнее надвинуть шляпу на лоб.

— Мне кажется, что веснушки делают женщин особенно привлекательными, — вдруг, словно подслушав ее мысли, заявил Алекс. Энн улыбнулась, а Беатрис поспешила поправить свою шляпу. — Поэтому я бы рекомендовал всем старым девам почаще подставлять лица солнцу — это обязательно пойдет им на пользу.

Алекс так явно пытался вывести Беатрис из себя, что Энн рассмеялась.

— Почему вы, как только встречаетесь, обязательно говорите друг другу колкости? — поинтересовалась она.

— Алекс всегда ведет себя, таким образом, с женщинами, которые ему нравятся, но же отвечают взаимностью, — вмешался Генри. — А когда они отказываются общаться с ним из-за его невежливости, он еще больше укрепляется в уверенности, что все красивые женщины — злюки.

Алекс рассмеялся, но Энн поняла, что комментарии Генри его ничуть не порадовали. А милая бедняжка Беатрис только краснела под своей шляпой.

— Ну, не могу же я просто использовать красивых женщин в своих интересах!

Теперь уже Энн не сомневалась, что Алекс разгневан не на шутку. А Генри, похоже, был готов начать драку. Со странным восхищением Энн отметила, что он сжал кулаки и сильно выпятил подбородок.

— Неудачная шутка, Алекс, — выдавил Генри, все же сумев взять себя в руки.

Алекс передернул плечами и сделал вид, как будто все это не имело для него значения.

Напряжение на борту яхты возрастало. Энн, почувствовала себя неуютно. Генри и Алекс сердились друг на друга, Беатрис была напугана, и Энн недоумевала, почему у всех такое, плохое настроение. Разве не она — единственный человек на борту, кто имеет право огорчаться? И именно ей удалось сохранить доброе расположение духа.

— Честно говоря, джентльмены, я думаю, вы оба ведете себя плохо, — сказала Энн и, повернувшись к Беатрис, спросила: — Беа, ты знаешь, как управлять яхтой?

Беатрис удивленно взглянула на подругу, но, заметив хитрые огоньки в ее глазах, бодро ответила:

— Конечно, знаю.

— В таком случае, может, отправим обоих джентльменов поплавать в залив, чтобы они немного поостыли?

— Я бы вам не советовал делать этого, — мрачно вставил Генри.

— Правда, боюсь, именно мы с тобой и окажемся утопленниками, — делая вид, что продолжает разговор с Беатрис, сказала Энн.

— И им придется спасать нас обеих, — поддержала подругу Беатрис. — Мы пойдем ко дну, как камни, и даже наши широкие юбки не помогут нам удержаться на плаву.

— Знаешь, а они не производят на меня впечатления хороших пловцов, — засомневалась Энн, похлопывая себя пальчиком по щеке.

— Да и на меня тоже. Похоже, все мы утонем.

— И пойдем на корм рыбам.

Энн незаметно бросила взгляд на Генри и увидела, что он улыбается. Ей было приятно видеть, что она сумела его рассмешить. Ей это удавалось и раньше. Воспоминания о прошлом снова захлестнули Энн и заставили вспомнить, что она не на дружеском пикнике, а во вражеском стане. Ей становилось все труднее думать о Генри как о человеке, разрушившим ее жизнь. Правда, Генри всегда был обаятельным, даже тогда, когда «собирался воткнуть нож ей в спину». Было в нем что-то такое, что привлекало к нему людей. Он всегда умел сказать то, что нужно. Его улыбка всегда оказывалась к месту. Женщины сходили по нему с ума, а мужчины уважали его мнение. Как мог человек, искренне извинявшийся перед ней вчера, два года назад поступить с ней так бессердечно? Вероятно, Алекс прав. Он использовал ее. Но зачем она нужна ему сейчас?

— Если я послужил причиной вашего огорчения, дамы, прошу простить меня, — прижав ладонь к груди, Алекс поклонился.

Беатрис презрительно фыркнула.

— Что произошло? — поинтересовался преподобный Моузли.

Все удивленно повернулись к нему — никто не сомневался, что он действительно заснул.

Беатрис заверила преподобного отца, что все в полном порядке, но румянец выдал ее. И чтобы отвлечь от себя внимание отца Моузли, она спросила:

— Это «Морской Утес»?

Все повернулись к берегу. На покрытом огромными соснами обрыве виднелась черепичная крыша уединенного особняка, в окнах которого отражалось сверкающее утреннее солнце. Широкий балкон окружал каменный дом по периметру. Зеленоватый цвет старого камня делал постройку почти незаметной на фоне леса: если бы не сверкающие оконные стекла, с моря дом был бы практически неразличим.

По меркам Ньюпорта «Морской Утес» был скромным, но Энн почувствовала, что очарована им. Сердце быстрее забилось у нее в груди. Ей показалось, что перед ней родной дом, образ которого всегда жил где-то глубоко в душе. Может быть, она видело его во сне? Этот незнакомый берег показался ей таким родным, что Энн бросило в дрожь.

— Очень красиво, — спокойно похвалила Беатрис, и Энн с удивлением взглянула на нее. Красиво? Это слово ничего не значит! Этот дом был не просто красивым, он был родным!

— Это мой дом, — тихо сказал Генри.

Энн посмотрела на своего бывшего мужа и увидела в его глазах отражение чувств, которые только что пережила сама. Она смутилась и отвернулась, тут же пожалев, что согласилась на эту поездку. Теперь Энн уже не хотела понимать причины жестокого поступка Генри. Сотни раз она говорила себе, что этого нельзя понять. И вот — там, на обрывистом берегу, стоит та самая причина и зовет ее к себе, как родной дом.

Генри и Алекс быстро и дружно убрали парус, бросили якорь. Казалось, они уже забыли о недавней ссоре. От берега по направлению к ним шла шлюпка.

— Доброе утро, мистер Браун, — крикнул Генри.

— Доброго утра и вам, мистер Оуэн. Генри представил Пелега Беатрис и Энн.

— Мое почтение, дамы, — церемонно поклонился старый солдат, — Здравствуйте, преподобный отец. Здравствуйте, мистер Хенли. — Он неловко захромал по дну шлюпки, и Энн заметила, что у него только одна нога, а руки изуродованы артритом.

Генри шагнул в шлюпку привычным движением человека, выросшего на море, затем помог Беатрис и Энн.

— Вам помочь, мэм? — крикнул он Алексу, протягивая руку.

Алекс сердито посмотрел на него, пробормотал, что он думает о подобных шутках, и ловко спрыгнул в шлюпку. Генри сел на весла, спиной к Энн и Беатрис, расположившимся на носу, а преподобный Моузли, мистер Браун и Алекс устроились на корме. Генри снял свитер, оставшись в тельняшке с короткими рукавами, и сердце Энн затрепетало. Тельняшка плотно обтягивала его великолепную фигуру. Энн бросила быстрый взгляд на Беатрис. Заметила ли подруга ее реакцию? Но Беатрис была слишком занята разговорам с Алексом.

Энн безуспешно старалась не смотреть, как Генри ворочает тяжелыми веслами, но не могла оторвать взгляда от его мускулистых плеч, от крепких рук, сжимающих весла. Ей внезапно стало очень жарко, и она расстегнула свой теплый жакет, подставив грудь ветру. Все остальные как ни в чем не бывало оживленно беседовали. Энн проглотила комок в горле и заставила себя отвести взгляд от широкой спины Генри. Когда все засмеялись, она поддержала веселье, не имея ни малейшего представления о том, чем был вызван этот смех.

Наконец днище лодки зашуршало по песку, нос выехал на пляж, подковой охвативший подножие «Морского Утеса», и пассажиров слегка тряхнуло. Энн вытянула руку, чтобы удержать равновесие, и почувствовала под своей ладонью ту самую спину, которой любовалась в пути. Кожа была упругой и горячей. Энн быстро отдернула руку и сжала пальцы в кулак, ощутив у себя на ладони влагу — пот Генри. С изумлением она поняла, что ее охватил восторг. «О Господи, что же это со мной происходит?» — думала она, потирая ладонь пальцами.

Генри повернулся с улыбкой на лице.

— Все в порядке? — спросил он.

— Мы в полном порядке, — ответила Беатрис.

— В порядке, — сказала Энн, не узнавая собственного голоса и отчаянно надеясь, что ей все-таки удалось скрыть свои чувства. Она не сомневалась только в одном: когда Генри повернулся к ней и посмотрел ей в лицо, его улыбка исчезла, а взгляд опалил ей кожу. Он быстро отвернулся и крепко сжал перекладину, на которой сидел.

Браун, выпрыгнул из лодки, неуклюже проковылял по мелководью и принялся вытаскивать суденышко на песчаный берег.

— Я бы не отказался, от помощи, — пробормотал он достаточно громко, чтобы услышали остальные.

В мгновение ока Генри выскочил из лодки и очутился рядом со стариком. Алекс помог высадиться священнику и дамам. И, когда Энн обернулась в сторону Генри, она увидела, что, несмотря на жару, он снова надел свой свитер.

Энн не знала, радоваться ей или огорчаться.

* * *

Вильямсон отошел от окна.

— Генри вернулся. Он привез гостей.

— Подвезите меня к окну, — попросил Артур, безуспешно пытаясь ослабевшими руками сдвинуть колеса своего кресла.

Вильямсон выполнил его просьбу и пошире раздвинул тяжелые шторы, чтобы Артуру лучше была видна небольшая группа, собравшаяся внизу на пляже. Старик прищурился.

— Это Хенли — несчастье своего отца, не сомневаюсь в этом. И Моузли. Надеюсь, что он приехал не по мою душу. А кто эти женщины?

Вильямсон, который вел такой же уединенный образ жизни, как и его хозяин, покачал головой:

— Я не знаю, сэр.

— Выясните. — Артур замолчал, восстанавливая дыхание. Вдобавок к перенесенным им инсультам, в результате которых он остался парализованным, врачи нашли у него прогрессирующую сердечную недостаточность. Он приехал в «Морской Утес», чтобы умереть и помешать своему внуку узнать правду, пока он еще жив. Понимая, что дни его сочтены, Артур Оуэн проклинал себя, свою болезнь и то, что так долго не решался избавиться от этого проклятого дома, где был когда-то счастлив. Он умирал, и ему было очень страшно. Мысль о том, что он может умереть во сне, не давала ему спать ночами — Артур прислушивался к своему дыханию и с ужасом сознавал, что каждый вздох приближает его к смерти. Если днем он все-таки ненадолго забывался коротким тревожным сном, то просыпался в панике и медленно приходил в себя, осознав, что все еще жив.