Джейн Гуджер - Идеальная жена

Генри слышал об этой истории с дочерью Дамбера, которую один из шпионов Манна застал где-то наедине с ее женихом после полуночи. Отец девушки вынужден был заплатить огромную сумму за три положительных отзыва о своей дочери, чтобы восстановить ее репутацию. Всем было известно, что за определенное вознаграждение полковник Манн соглашался пренебречь своей журналистской этикой и оставить ее у дверей банка.

— Похоже, мисс Фостер вас разыгрывает, — противно захихикал Леклер.

— Вот как?

— Она изображала влюбленность, чтобы посмеяться над вами. Хотела отомстить за оскорбление, которое вы ей нанесли. Ее дорогая матушка рассказала, что мисс Фостер ездила на Джеймстаун, чтобы получить от вас предложение о замужестве, а потом отказать вам. Масляные глазки Леклера сузились. — А теперь скажите мне, мистер Оуэн, девушка приняла ваше предложение?

Генри вскочил так резко, что опрокинул стул.

— Убирайтесь ко всем чертям! — взревел он.

— Это же просто жестоко, мистер Оуэн. Девушка та нехорошо поступает с таким прекрасным джентльменом, как вы. Полковник Манн не хотел бы обижать такого человека, как вы, но у него есть определенные обязательства…

— Сколько?

Леклер широко улыбнулся, сверкая золотыми коронками, но тут же убрал свою улыбку, взглянув на Генри — он выглядел как человек, собравшийся драться — ладони сжаты в кулаки, стальной взгляд.

— Я не совсем уверен, что правильно понял вас, — заерзал Леклер на стуле.

— Сколько Манн хочет за то, чтобы эта статья не появилась в «Саунтерингз», — спросил Генри вкрадчивым тоном.

— Десять тысяч.

Генри сделал вид, что раздумывает. Он даже вытащил чековую книжку.

— Десять тысяч, вы говорите?

— Это выгодная сделка, — захихикал Леклер.

Генри выписал чек и твердой рукой протянул его Леклеру. Леклер взял чек, посмотрел на него и побледнел. В той строке, где должна была бы быть проставлена сумма, четким почерком были написаны три слова: «Идите к черту». Когда Леклер поднял голову, Генри схватил его за лацканы пиджака, сдернул со стула и припечатал к стене с такой силой, что у Леклера искры из глаз посыпались. Генри прорычал ему в самое лицо:

— Передайте эту записку полковнику Манну. Скажите ему, что если я увижу, хоть одно слово об этой чепухе, и позабочусь о том, чтобы он в своей жизни больше не написал ни одной буквы. И я Господом Богом клянусь, что это не угроза, а обещание.

Генри отпустил Леклера и принялся брезгливо вытирать руки носовым платком, как будто пытался очистить их от грязи.

Леклер одернул свой пиджак в тщетной попытке сохранить хоть какое-то достоинство.

— Я передам ваше послание.

— Сделайте это. — Генри послал ему усмешку, в которой выразилось все его отвращение, и отметил про себя, с какой поспешностью этот мерзкий тип выскочил из офиса. Потом Генри сел за стол и глубоко задумался. После долгих и мучительных сомнений он пришел к выводу, что поверил каждому слову Леклера.

В очередной раз Энн чертовски удивила его.

Прошло уже четыре дня с тех пор, как Генри сделал Энн предложение, а она все еще не дала ему определенного ответа, прекрасно сознавая, что ее положение в обществе висит на волоске и даже не на волоске, а на тоненькой паутинке. Слова Беатрис и свои собственные опасения измучили ее. И, вдобавок ко всему этому, она не видела Генри в эти дни, что еще больше укрепляло ее сомнения в глубине его чувства. Очевидно, он дает ей время, думала Энн, чтобы принять решение. Сердце ее болело от постоянной потребности видеть Генри, обнимать его, смотреть в его глаза и видеть, что в них светится любовь к ней. Вчера он прислал записку, в которой сообщал, что поедет на пару дней на Джеймстаун. До пятницы его в Ньюпорте не будет. А сегодня — еще только среда. Целую вечность придется ей провести наедине со своими сомнениями. Энн взглянула на черный лакированный саквояж, присланный матерью, и решила, что это он виноват в ее меланхолическом настроении. Это был тот самый саквояж, в котором она хранила свое свадебное платье и пачку поздравительных писем, на которые ей так и не пришлось ответить. Почему мать решила, что Энн это может понадобиться, было выше ее понимания. Нужно сжечь все это, не открывая, подумала она, потом вздохнула и опустилась на колени возле старых вещей, которые, казалось, сохранили память о наивной девушке, которой она когда-то была. Но они напомнили ей и о том, что сердце этой девушки было разбито.

Она открыла саквояж и, увидев свое бело-розовое свадебное платье, которое сейчас стало ей невероятно велико, прикоснулась к нему кончиками пальцев и вспомнила утро своей свадьбы, полное счастливых надежд. Она вспоминала, как смотрела на Генри и говорила себе, что он любит ее, а он едва взглянул на нее тогда. Теперь она знала — почему.

Энн отложила платье вместе с печальными воспоминаниями и принялась перебирать другие вещицы: зеркало в оправе из слоновой кости и туалетный прибор к нему, пустой хрустальный флакон для духов и перевязанное розовой ленточкой обручальное кольцо. Увидев это кольцо, она ахнула, зажала его в ладони, и на глаза навернулись непрошеные слезы. «Ах, Генри», — прошептала она, сжимая холодный металл кольца.

Очевидно, именно из-за этого кольца мать и прислала весь саквояж, не подумав о том, что вместе с ним посылает очень болезненные воспоминания для и так уже растревоженной души своей дочери. Как ей нужно увидеть Генри! Ей необходима его помощь, чтобы отбросить, наконец, весь ужас прошлого, чтобы он убедил ее, что этот кошмар никогда не повторится.

На дне саквояжа лежали две пачки писем. В одной были распечатанные послания, на которые она ответила. Другая содержала письма, которые она сначала не успела, а потом не захотела прочесть. Она взяла пачку нераспечатанных писем и стала перебирать их, читая знакомые имена на конвертах и спрашивая себя, будут ли те же самые люди желать ей счастья и в этот раз.

Вдруг она наткнулась на конверт с подписью «Артур Оуэн».

— Дедушка Генри, — сказала она вслух и задумалась. Он не присутствовал на их свадьбе. Со стороны Генри вообще не было родственников. Она вдруг обрадовалась, что сохранила эти письма, вспомнив, что дед Генри серьезно болен. Возможно, Генри захочет прочесть добрые пожелания своего дедушки, подумала она и сломала восковую печать. Вынув из конверта лист дорогой веленевой бумаги, она погрузилась в чтение.

«Моя дорогая мисс Фостер.

Мой внук, Генри Оуэн, сообщил мне, что намеревается сделать вам предложение. Я считаю своим долгом, как человек чести, предостеречь вас от этого брака. Несмотря на то, что я люблю моего внука, мне отвратителен его план в отношении вас, невинной девушки, которая заслуживает самого лучшего в жизни. С величайшим сожалением я должен уведомить вас, что Генри не имеет намерения соблюдать клятву, которая даётся перед алтарем. Его намерения настолько коварны, что я считаю их позорными. Генри ухаживает за вами, потому что вы — непривлекательны. Он полагает, что вследствие этого вы не сможете помешать ему завладеть его наследством. Он выбрал вас из всех ньюпортских невест, потому что вы некрасивы — это его слова, моя дорогая, которые вовсе не отражают моего мнения. Насколько я помню, все девушки из семьи Фостеров очень милы.

Пожалуйста, примите мое письмо как доброе предостережение.

С уважением,

Артур Оуэн».

Письмо выпало из ее руки на пушистый ковер совершенно беззвучно. Энн смотрела в пустой саквояж ничего не видящими глазами, слезы текли по ее лицу. Он выбрал ее, потому что она была некрасивой.

Ее горе было непереносимым, она уткнулась лицом в ладони и разрыдалась. «Это неправда, неправда, — бормотала она сквозь рыдания. — О Господи, это неправда».

Унизительные воспоминания заставили ее закричать от боли. Она услышала шелест юбок, кто-то подошел к ней, но ей было все равно.

— О Боже, Энн, что случилось? — склонилась над ней Беатрис. Она увидела открытый саквояж, свадебное платье и обручальное кольцо. — Ах, дорогая, ты должна была позвать меня, чтобы я была рядом, когда ты открыла этот саквояж.

Энн затрясла головой.

— Я плачу не из-за этого, — сказала она голосом, хриплым от слез.

— А из-за чего же тогда?

Энн всхлипнула и вытерла слезы.

— Вот, — сказала она, протягивая Беатрис письмо Артура Оуэна.

Беатрис прочла письмо и взволнованно посмотрела на Энн.

— Я говорила тебе, что он негодяй.

— Он значительно хуже. Он — страшный человек, и… и… Я люблю его, — воскликнула Энн, падая на грудь Беатрис.

— Все будет в порядке. Ты справишься с этим. Он не заслуживает тебя. И никогда не заслуживал.

— Я знаю, знаю…

Беатрис вынула из глубокого кармана своего домашнего платья носовой платок и протянула его Энн.

— Как я могу теперь выйти за него замуж? — спросила Энн с такой трагической интонацией, что у Беатрис сжалось сердце.

— Я не думаю, что ты сможешь выйти за него замуж. И я не думаю, что ты действительно хочешь этого.

Энн молча терзала в руках мокрый платок, ее большие синие глаза покраснели от слез.

— Я думала, он выбрал меня потому, что я любила его. Я и подумать не могла, что это было потому… потому, что я была уродливой.

— Ты не была уродливой. Ты была милой и доверчивой.

Лицо Энн исказилось от вновь подступивших рыданий.

— А теперь у меня нет даже этих достоинств.

* * *

Генри был в таком взведенном состоянии, что Алекс, зайдя к нему в офис, не на шутку встревожился.

— Я думал, ты будешь в «Морском Утесе» до пятницы, — сказал он, внимательно глядя на друга. Генри повернулся к нему от окна, выходящего на ньюпортскую бухту, и угрюмо сказал:

— Я не могу долго находиться в этом доме, пока там мой дед. — Он тяжело опустился на стул, выдвинул нижний ящик стола и достал серебряную фляжку, отвернул колпачок и отхлебнул немного.

— Ты что, пьешь с утра? — спросил Алекс и, протянув руку, взял флягу и тоже отхлебнул.

— Совсем чуть-чуть. Это — виски, а ты знаешь мои чувства к ней, то есть к нему, — исправил он свою оговорку.

Алекс присел на край большого дубового письменного стола Генри.

— Что произошло? — спросил он с видом отца-исповедника.

Генри в замешательстве потер подбородок, ему не очень хотелось рассказывать, каким глупым и слепым он был в последнее время, даже своему лучшему другу Алексу.

— Энн и я не женимся, — сказал он, стараясь выглядеть как можно более равнодушным.

— Так вот почему ты выглядишь, как будто побывал в аду? Не говори мне только, что она тебе отказала.

Генри оторвал ото рта фляжку и вытер губы.

— Нет еще. Но откажет. — Он вновь приник к фляжке.

— Почему ты так в этом уверен? В последний раз, когда я видел ее, она была вся во власти твоего обаяния.

— Можно было так подумать. Однако я получил информацию из надежного источника о том, что мисс Фостер обладает замечательными актерскими способностями. И я даже склонен уважать ее за это еще больше. В конце концов, я заслужил это. О, я, безусловно, заслужил это, — печально сказал Генри.

— Я совершенно не понимаю, о чем ты говоришь, — Алекс явно терял терпение.

— Это была просто месть. С самого начала она заманивала меня в западню. Она хотела вынудить меня сделать ей предложение, чтобы, в конце концов, отказать. Алекс сумел заставить себя улыбнуться.

— Ни за что не поверил бы, если бы услышал это не от тебя.

— Я тоже под большим впечатлением от ее способностей, — сухо сказал Генри.

— Ты уверен?

— Я получу подтверждение через полчаса. Она придет сюда. Это будет очень забавно. Надеюсь, что сумею разобраться до конца, — сказал Генри, потирая подбородок. Он достал из ящика расческу и стал причесывать свои густые волосы.

— Помоги мне завязать галстук, пожалуйста, — попросил он Алекса.

— Что ты собираешься делать? — полюбопытствовал Алекс.

— Она не догадывается, что я знаю о ее игре. Она придет сюда с тем, чтобы окончательно разбить мне сердце. Ей это не удастся. Ее план провалится.

— Ты уверен, Генри?

Генри опять схватился за подбородок.

— Я позабочусь о том, чтобы у нее не осталось никаких сомнений.

Он не позволит ей догадаться, что она, возможно, погубила его навсегда. Но когда Энн войдет в его офис, он противопоставит ей свой план, который испортит все удовольствие, которое она надеется получить, уничтожив его. Несмотря на то, что он допускал ее право на месть, он не мог ей позволить насладиться победой над ним.