Джейн Гуджер - Идеальная жена

— В таком случае, я надеюсь, что никто еще не делал вам предложения. — Бледные щеки Энн вдруг стали малиновыми. Иронизируя, она улыбнулась:

— Я получаю предложения руки и сердца по два раза в неделю, мистер Оуэн, — сказала она, обернувшись к нему и заставляя его отвести взгляд.

Еще несколько недель назад он осознал, что будет гораздо легче, если, произнося эти слова, он не станет смотреть на нее. Генри не хотел видеть счастья в ее глазах в такой момент, не хотел, чтобы она становилась для него реальным человеком, не хотел знать о ней ничего, кроме того, что она согласна выйти за него замуж. Он достал из кармана маленький квадратный атласный футляр и открыл его, радуясь, что не дрожат руки.

— Будьте моей женой. — Он почти втиснул коробочку ей в руки, невольно пытаясь как можно быстрее избавиться от кольца. «Возьми, просто возьми его, и покончим с этим!»

Девушка порывисто вздохнула, йотом всхлипнула. «Ох, ради Бога, только бы не заплакать, не зареветь!»

Он закрыл глаза и подумал о «Морском Утесе», но на этот раз воспоминания его не успокоили. Он был уже готов забрать кольцо обратно, но Энн надела его, отрезав тем самым все пути к отступлению. Генри невольно задержал дыхание, глядя на ее пальчик, на котором теперь сверкал окруженный изумрудами крупный бриллиант. Он купил это кольцо, не тратя времени на выбор, — просто попросил клерка в магазине выбрать что-нибудь соответствующее случаю, но теперь почувствовал неожиданное удовольствие оттого, что украшение ей очень понравилось.

— Да. Я согласна стать вашей женой.

Генри заставил себя поцеловать ее в щеку, сознавая, что где-то в глубине души он надеялся, что она скажет «нет».

* * *

Никогда еще Энн не была так безгранично счастлива, как на протяжении тех нескольких недель, которые последовали за официальным объявлением о ее помолвке. Ее ничуть не беспокоило, что окружающие не скрывали своего недоумения и скепсиса по поводу происходящего. Она была абсолютно уверена в том, что Генри не охотится за ее приданым, о чем ее постоянно предупреждала мать, когда говорила, об опасностях, подстерегающих девушку на выданье. Все в Ньюпорте знали, что Генри является наследником огромного состояния и не нуждается в деньгах, не говоря уже о, том, чтобы польститься на довольно скромное приданое, которое давали за ней родители. Энн вдруг стала настолько популярна в обществе, что в ее адрес начали приходить десятки поздравительных открыток. Но ей некогда было читать все эти послания, поэтому в числе небрежно отброшенных в сторону конвертов оказалось и письмо от деда Генри. Энн, парящая в облаках, жила в золотистом свете любви и так и не узнала, как близка была, к тому, чтобы изменить плавное течение своей жизни.

Уже более уверенная в себе, Энн избавилась от стеснительности, которую испытывала в обществе Генри, и обнаружила в нем человека, обладающего чудесным характером. Они подолгу беседовали, смеялись шуткам друг друга, и она принимала странный взгляд, которые он бросал на нее иногда, за знак одобрения и приятного удивления ее умом. Ее даже не смутило, что большую часть сезона Генри участвовал в парусной регате, проходившей где-то у Бермудских островов. Девушка была помолвлена и готовилась к предстоящей свадьбе.

Энн приходилось, периодически пощипывать себя, чтобы убедиться — нет, она не спит. Милая Беатрис не оставляла подругу ни на секунду, тревожась за ее судьбу. Энн не обращала внимания на ее предупреждения и однажды даже обвинила в том, что та завидует ее счастью. Но разве могла Энн сердиться на свою лучшую, подругу, когда мир так прекрасен?

За четыре недели до свадьбы Энн стояла перед туалетным столиком своей матери и улыбалась своему отражению. Девушке очень хотелось сбросить к тому времени несколько фунтов, но она была слишком счастлива, чтобы заставить себя голодать. Ей казалось, что она восхитительно выглядит в своем бело-розовом свадебном платье, корсаж которого сверкал, густо расшитый жемчугом.

— Ах, Энн, — сказала Беатрис со слезами на глазах, — ты выглядишь так прелестно!

Энн тоже расплакалась — впервые в жизни она чувствовала себя прелестной.

* * *

Генри рвало уже четвертый раз за последние три дня. Он вцепился в унитаз, как утопающий в спасательный круг. Превозмогая слабость, он поднял голову и тут же согнулся в очередном приступе тошноты. За спиной у него посмеивался Алекс.

— Я рад, что позабавил тебя, — сказал Генри, сплюнув в сливающуюся воду. Он встал и потер подбородок, краснея оттого, что его застали в таком плачевном состоянии.

— Ты действительно меня забавляешь. Ты, судя по всему, думаешь, что являешься первым мужчиной, который женится на нелюбимой женщине, — сказал Алекс, наблюдая за тем, как Генри плещет водой в лицо и полощет рот.

— То, что я собираюсь сделать — самый низкий поступок для мужчины. Я чувствую себя как проклятый трус.

— Тогда откажись, — посоветовал Алекс зло.

Генри оглянулся с выражением муки на лице.

— Не могу. И черт меня побери, если я могу объяснить, почему. Я должен пройти через все это до конца.

— Боюсь, у тебя не хватит духу, — рассмеялся Алекс.

Генри скорчил гримасу и промокнул лицо мягкой хлопковой салфеткой.

— Я тоже этого боюсь.

Он прошел мимо Алекса в комнату, которую обычно занимал, когда бывал в Ньюпорте. Алекс был ближайшим другом вот уже двадцать лет, и его семья, несмотря на царившую в ней дисгармонию, была для Генри родной.

С тех пор, как погибли его родители, Генри проводил каждое лето с семьей Хенли в их ньюпортском коттедже.

Генри подошел к окну, выходящему на Наррагансеттский залив.

— Я вчера проходил мимо «Морского Утеса». Гроза, которая была на прошлой неделе, смыла в океан еще часть холма.

Он не сказал Алексу, что при виде «Морского Утеса» его пробил холодный пот, и он почувствовал, что легким не хватает воздуха. На один жуткий миг Генри показалось, что он умирает.

Пристально взглянув на друга, Алекс заметил тоскливое выражение лица, темные крути под глазами и горькие складки у рта. Генри олицетворял собой человека, убитого горем.

— Поступай так, как считаешь нужным, — мягко произнес Алекс.

* * *

Генри обвенчался с Энн в Нью-Йорке двадцатого сентября и покинул ее в тот же день, заявив, что срочные дела требуют его присутствия на верфи в Ньюпорте. Энн ответила, что все понимает, и скрыла ужасное разочарование, вызванное тем, что ей придется вернуться в родительский дом после свадьбы, а не переехать в городской дом Генри. Так будет лучше, говорил Генри, потому что не знает, как долго будет отсутствовать, а Энн будет удобнее ожидать его в привычной для нее обстановке.

Спустя три недели после свадьбы, холодным и промозглым октябрьским днем в дверь их дома на Западной Пятьдесят Седьмой улице постучал незнакомец и спросил Энн. Ее первой мыслью было, что такой молодой и красивый мужчина никак не может быть вестником несчастья, хотя при виде его Энн охватило какое-то непонятное волнение. Посланец спросил, действительно ли она миссис Генри Оуэн, и, когда Энн кивнула, передал ей большой конверт, на котором было указано название некой юридической фирмы.

Энн вскрыла конверт, развернула лист бумаги и погрузилась в чтение. Сначала она растерялась от обилия юридических терминов, затем кровь медленно, как будто застыв от охватившего Энн страха, плотной волной ударила в сердце — в глазах у нее помутилось и, шурша скользнувшими по мраморному полу пышными юбками, она тяжело опустилась на колени. Энн обхватила себя за плечи, пытаясь сдержать боль, буквально парализовавшую ее. Генри прислал бумаги о разводе.

Из дневника Артура Оуэна

«Я уже стар и умираю. И поэтому, Генри, пришла пора рассказать тебе правду о «Морском Утесе». Я лгал, когда говорил, что ненавижу этот старый дом. Это неправда. Иногда, закрывая глаза, я чувствую тот чистый, прохладный, соленый ветер с запахом водорослей, который обычно веет в августе над пляжем. Он лучше любых духов. Я помню, какой вид открывается из каждого окна. Я слышу, как ветер шумит в кронах сосен, как хлопают паруса в заливе, как волны бьются о скалы. Ты часто сидел с удочкой там, у подножья скалы. У тебя не было наживки, и леска уходила всего на пять футов в воду, но ты сидел часами, с серьезным видом бывалого рыбака. Закрывая глаза, я все еще вижу тебя там, твои позолоченные солнцем волосы, твои босые ноги — все в песке и морской соли. И я до сих пор чувствую запах твоего нагретого солнцем тела.

Несколько самых счастливых моментов моей жизни я провел в «Морском Утесе». Там я узнал любовь и, вероятно, поэтому так долго тянул, не решаясь уничтожить этот дом и положить конец истории, которая началась двадцать восемь лет назад. Все это имеет прямое отношение к твоей матери, самой красивой, самой ужасной и самой соблазнительной женщине, которую я когда-либо встречал.

Я никогда не забуду тот день, когда твой отец привез свою невесту в «Морской Утес». Элизабет была неописуемо прекрасна. Подобный тип женщин заставляет мужчин терять голову. Я только что вернулся с морской прогулки и увидел ее стоящей на балконе второго этажа. Она смотрела на Восточный пролив, в сторону Ньюпорта, ее длинные темные, как ночь, распущенные волосы развевались под порывами теплого ветра. Она выглядела как ангел в своем белом платье, подчеркивающем формы ее прекрасного тела. Хотя я знал, что твой отец должен привезти Элизабет и ее родителей, я не мог представить Уолтера рядом с такой девушкой. Уолтер, упокой, Господи, его душу, был слабаком. Он был моим сыном, поэтому не думай, что мне приятно признавать это. Когда он представил мне Элизабет как свою невесту, я был очень удивлен, что вполне объяснимо. Уолтера обычно привлекали девушки скорее интеллектуального типа, а не красавицы с такой ярко выраженной чувственностью. Я думаю, ни один мужчина не смог бы остаться равнодушным к Элизабет. Не смог и я. Мне даже не удалось скрыть это в тот первый вечер.

Элизабет совершенно очаровала меня, а Уолтер был просто околдован и пленен ею. Он, несчастный, Тоскующий по любви мальчик, выполнял все ее приказания, как щенок, старающийся заслужить одобрение своей хозяйки. Мне противно было смотреть на это, хотя я отчасти сочувствовал ему, понимая, какую власть над мужчиной может иметь такое обворожительное создание. Прошло всего несколько дней, и я осознал, что за этой красотой скрывается зло, но к тому времени я уже совсем потерял голову от страсти. Я был просто одержим ею. Она обладала красотой такой притягательной, что ей невозможно было сопротивляться. Ни одна из женщин, которых я встречал в своей жизни до и после нее, не излучала такого очарования, ни одна из них не умела абсолютно сознательно доводить мужчин до безумия. Должен сказать тебе, она была немного вульгарна, но даже это казалось мне восхитительным. Как я уже говорил, она была очень молода, а я, если и не стар, то, безусловно, уже не молод. Я хочу, чтобы ты знал, я старался противостоять ее чарам всеми силами моей души. Я решил, что ни за что не позволю ей узнать, как она привлекает меня. Но к тому времени, как она заманила меня в свои сети, я уже не мог сопротивляться и был этому только рад.

Да простит меня Господь, но я так любил ее! И да поможет Господь тебе, если ты полюбишь такую женщину».

Два года спустя

Большую часть своей жизни Энн Фостер была незаметной — сперва непривлекательная девушка на выданье, затем женщина, отвергнутая и забытая обществом. Теперь же, благодаря себе самой, она приобретет скандальную известность, станет женщиной, о которой завтра заговорит весь Ньюпорт. Впрочем, она была уверена, что доброго слова о ней не скажет никто.

— Они все смотрят на меня, — шепнула она Беатрис.

— Еще бы, им всем интересно, кто эта прекрасная дама, которую сопровождает мой милый братец Томас, считающийся завидным женихом, — прошептала Беатрис в ответ.

Энн и в самом деле была прекрасна сегодня. Внешне спокойная, она стояла с гордо поднятой головой у входа в бальный зал Ветмора и выглядела именно так, как должна выглядеть женщина, принадлежащая к высшим слоям общества, богатейшая из богатых. Только она и Беатрис — милая, верная, добрая Беатрис — знали, что Энн обманщица. Сердце ее болезненно замирало, и руки под белоснежными шелковыми перчатками до локтей были влажными от охватившего ее волнения. Энн едва дышала, и лишь огромным усилием воли ей удавалось справляться со страхом, обручем сжимавшим грудь.

На ней было серебристо-белое платье с низким декольте, открывающим очаровательную шею и прекрасную округлость груди. Ее безупречная кожа не нуждалась в пудре, а щеки так горели от волнения, что казались нарумяненными. Но достаточно было одного лишь взгляда, чтобы понять — это естественный румянец. Ее мягкие светлые волосы были гладко зачесаны назад и удерживались бриллиантовыми заколками, а на затылке они были собраны в изящный пучок, украшенный сверкающими жемчужинами.