— Кроме его сердца, дорогая, кроме его сердца.

Энн нечего было возразить. Она старалась не обращать внимания, как больно кольнуло ее сердечко замечание Хелен. Ей хотелось забыть прошлое, но она не могла. Неловкая, застенчивая, некрасивая девушка все еще жила в ней, и Энн никак не могла от нее избавиться. Она была подранком. И от этого некуда было деться.

Беатрис больше не могла помочь ей. Энн не узнавала свою храбрую и остроумную подругу. Беатрис стала ВЛЮБЛЕННОЙ ЖЕНЩИНОЙ, которая могла говорить только об обожаемом мужчине. Энн не сомневалась, что когда-нибудь Беатрис вернется на землю, но сейчас с ней невозможно было разговаривать ни о чем, кроме ее романа с Алексом.

Энн уже начала постепенно привыкать к положению «третьей лишней». Она и Беатрис приезжали на все увеселительные мероприятия вдвоем, но рядом с Беатрис моментально возникал Алекс, как будто у него развилось шестое чувство, в любую минуту подсказывающее ему, где находится возлюбленная. Энн лишь изредка и только мельком видела Генри в эти дни. Собираясь на бал или званый ужин, она каждый раз говорила себе, что не будет высматривать его среди гостей, но все равно искала его глазами. А когда он возникал в поле ее зрения, сердце подпрыгивало у Энн в груди, щеки вспыхивали румянцем, и в горле мгновенно возникал комок. И тот факт, что Алекс и Беатрис были так явно влюблены друг в друга, что никто не сомневался в том, что официальное объявление их помолвки — только вопрос времени, совсем не радовал Энн.

Энн не жаловалась на недостаток мужского внимания, но сейчас, когда Генри не видел этого, совсем не получала удовольствия от этих ухаживаний. Она пыталась вспомнить, что же он сказал во время их последней встречи. Кажется, он сказал «да», когда Хелен предложила им пожениться? Энн тут же напомнила себе, что она-то сказала «нет», что когда он уходил, она сердито кричала ему в спину, что не выйдет за него. Наверное, он, в конце концов, ей поверил. Вероятно, она должна была бы обрадоваться, но вместо этого она все время хотела вернуть назад тот момент и все время говорила себе, что поступила правильно. Иногда ей хотелось рвать на себе волосы, когда она вспоминала его слова: «Энн, я могу сказать тебе, что буду любить тебя, когда ты станешь толстой, когда ты станешь старой, когда на тебе будет больше морщин, чем на черносливе, но ты ведь все равно не поверишь мне».

И тогда она шептала в подушку: «Я верю тебе». Сердце ее разрывалось при мысли о том, что ей может больше не представиться возможности сказать Генри эти слова. Но что толку слушать свое сердце, если оно уже столько раз тебя подводило?

* * *

Генри знал, что сейчас ему лучше держаться подальше от Энн, потому что он не мог вести себя рядом с ней как нормальный человек. Он все время совершал какие-то идиотские поступки. Ему нужно было просто выждать какое-то время, утешаясь сознанием того, что Энн будет принадлежать ему. Когда-нибудь.

Но как же, черт возьми, невыносимо видеть ее разговаривающей и танцующей с другими мужчинами! Он тысячу раз порывался подойти к ней и уже делал несколько шагов в ее сторону, но заставлял себя остановиться.

Прошло ровно пятнадцать дней со времени их последней встречи, и он не мог больше терпеть разлуку. Наступила Теннисная Неделя, на протяжении которой проводится больше балов, пикников, раутов и ужинов, чем в любое другое время года. И когда с окончанием этой священной ритуальной недели, всегда проводимой в последние дни августа, заканчивался летний сезон, возвращение в Нью-Йорк вызывало невероятное облегчение. Генри сидел с семейством Хенли и слушал язвительную словесную баталию родителей Алекса. Их сражение было гораздо интересней, чем соревнование на корте. Немного отклонившись назад, он мог видеть профиль Энн, сидевшей вместе с Лейденами. На ней была широкополая соломенная шляпа, надетая для защиты от солнца, поскольку раскрытый зонтик помешал бы зрителям наблюдать за игрой на корте. Он увидел, как Энн и Беатрис поднялись со своих мест и стали осторожно спускаться по ступенькам амфитеатра, направляясь, как он догадался, в дамскую уборную, Генри крался за ними, как вор, прекрасно понимая, что ведет себя, как полный идиот. Энн первой вышла из дамской комнаты, обмахиваясь веером. День был нестерпимо душным. Она отошла в тень деревьев и стала смотреть в сторону корта, где все еще продолжалась игра. Генри подкрался так близко, что смог разглядеть блеснувшую капельку пота у нее на шее. Словно почувствовав чье-то присутствие позади себя, Энн встревожено обернулась.

Генри подошел ближе и положил руку ей на талию.

— Энн, — прошептал он ей на ушко, — позвольте мне….

Вместо ответа она прижалась к нему спиной.

Генри прикоснулся губами к ее шее, чувствуя чуть соленый вкус ее кожи, и медленно притянул ее к себе, «О, милосердный Господь, я, кажется, уже на небесах!» Он почувствовал, как участилось дыхание Энн, и стал целовать ее нежную шейку, а потом плечи и спину, открытую в вырезе платья.

— Я хочу получить свою первую брачную ночь, — сказал он, крепче прижимая ее к себе.

— Генри, — прошептала она, но в ее шепоте он расслышал недовольные нотки.

Позади них раздался скрип открывающейся двери, и Генри тут же отпрянул. Она повернулась к нему, и он увидел огонь желания в ее глазах. И этот огонь еще сильнее распалил его страсть.

— Здравствуйте, Генри, — сказала Беатрис и бросила взгляд на подругу, чтобы определить ее настроение.

— Мисс Лейден, — сдержанно кивнул Генри.

Беатрис несколько замялась.

— Может, я пойду? — спросила она у Энн.

Энн вздрогнула, словно приходя в себя.

— Нет. — Она заставила себя улыбнуться. — Мы с Генри уже закончили нашу беседу.

В глазах Генри появился угрожающий блеск.

— Наша беседа еще только начинается, — сказал он вслед удаляющимся Энн и Беатрис, прислонился к стене, скрестил руки на груди и стад любоваться видом спины своей будущей жены. Она будет принадлежать ему. Он поклялся себе в этом. И впервые, после их встречи в гостиной Хелен, сам поверил в это.

Только несколько часов спустя, немного поостыв, он осознал, как глупо повел себя, едва не набросившись на Энн в таком неподходящем месте. Он понял, что нельзя так торопиться, и злился на себя за несдержанность. Но все равно нельзя сидеть сложа руки и ждать. Еще несколько дней или, в крайнем случае, несколько недель, и он сможет представить Энн доказательства своей любви. Он сделает все, что угодно, чтобы вернуть ее.

Нужно ехать в Нью-Йорк, а прежде выполнить свои обещания по отношению к одному полковнику. Он намеревался заставить Манна заплатить сполна за тот вред, который он нанес их с Энн отношениям своей отвратительной статьей. Он уже выходил из дома, когда с очередного бала вернулся Алекс. Глупая, счастливая улыбка сияла на его лице.

— Доброе утро, старый мой дружище, — весело сказал Алекс, выглядевший удивительно бодро для человека, который двадцать четыре часа провел без сна. — Не хочешь ли пойти со мной на пляж Бейли через пару часов?

Генри отрицательно покачал головой.

— Я сейчас еду в Нью-Йорк. Нужно закончить кое-какие дела.

Алекс уже начал подниматься по лестнице, как вдруг внезапно остановился.

— Какие незаконченные дела? — спросил он.

— Я пообещал нанести визит полковнику Манну, — ответил Генри со злобным блеском в глазах. — Я и так уже несколько опоздал с этой встречей.

Алекс некоторое время что-то обдумывал, потом начал медленно спускаться с лестницы.

— Ты должен отменить этот визит, — многозначительно произнес он.

— Почему? — прищурился Генри.

— Возможно, после твоего настоятельного совета полковник и не собирался публиковать ту статью.

— Не говори чепухи!

— А потом его, возможно, убедили, что ее все же нужно опубликовать. И даже, вполне вероятно, пообещали, что ему за это ничего не будет.

— Я же попросил тебя не говорить чепухи! — Генри сжал кулаки.

Алекс протянул руки, ладонями вперед, словно уже защищался от удара.

— Это была не моя идея.

— А чья же? — требовательно поинтересовался Генри. И тут же до него дошло. — Миссис Лейден? — По выражению лица Алекса он понял, что не ошибся.

— Ваши отношения с Энн, казалось, зашли в тупик, и мама Беатрис подумала, что нужно их как-то оживить.

— О Господи, вы их так оживили, что никто из нас не знает, куда вообще двигаться дальше. Мы совсем запутались.

Алекс пожал плечами.

— Вы с Энн не разговаривали друг с другом. Энн все время плакала. Ты все время ходил как больной. Черт тебя побери, я был готов сделать что угодно, чтобы вытащить тебя из этого плачевного состояния.

— Даже унизив меня?

Алекс вспыхнул.

— Дьявол, вся история ваших отношений, ты должен признать это, выглядит очень странно. Сам подумай! Сначала ты женишься на ней, потому что она — совершенно непривлекательна, даже уродлива. Потом она внезапно становится красивой, и ты влюбляешься в нее. Она планирует отомстить тебе, но, вместо этого, влюбляется в тебя. Потом она выясняет, как ужасны были твои истинные мотивы женитьбы на ней, и отказывается выйти за тебя замуж во второй раз. И все это самым подробным образом отражает наша пресса в лице «Саунтерингз». Когда-нибудь, вспоминая об этом, ты…

— Все еще буду испытывать страстное желание задушить тебя, — беззлобно продолжил Генри. — И осуществлю это желание, если она не скажет «да».

Алекс широко улыбнулся.

— Так ты не сдаешься?

— Я уже дважды сделал ей предложение и оба раза получил отказ. Я — такой негодяй, что не имею права любить ее. Но теперь я представлю ей доказательство моей любви.

— Какое доказательство?

— «Морской Утес», Алекс. Я продам «Морской Утес»!

* * *

— Боже мой, — прошептала Беатрис, просматривая в газете раздел, посвященный продаже недвижимости. — Он действительно любит тебя.

Энн подняла голову и недоуменно взглянула на Беатрис. И тут же охнула, увидев в своем экземпляре «Саунтерингз» объявление о том, что «Морской Утес» выставлен на продажу. Вот оно — доказательство искренности его чувств!

— Ничего более романтического я в жизни не видела, — вздохнула Беатрис.

Энн перечитала объявление еще раз, не веря своим глазам. Но они не ошиблись — летний дом под названием «Морской Утес», расположенный на Джеймстауне, выставлялся на продажу. И для того, чтобы Генри выставил на продажу этот дом, могла существовать только одна причина — он хотел представить ей доказательство своей любви. Она потребовала, чтобы он доказал ей свою любовь, и он сделал это. Она ощутила внезапную слабость во всем теле:

— Но он же любит этот старый дом….

— Очевидно, тебя он любит больше, — вздохнула Беатрис.

Энн уже заметила, что когда Беатрис влюбилась сама, ее мнение о Генри заметно улучшилось.

Прошло уже две недели со дня их последней встречи. Летний сезон подходил к концу. Пришла и ушла Теннисная Неделя, и все уже говорили о возвращении в Нью-Йорк. Энн с грустью признавалась, себе в том, что возвращение домой ее совсем не радует.

Никто больше не заговаривал с ней о свадьбе, и она убедила себя, что только рада этому. Дни сменяли друг друга бесконечной чередой. Энн решила, что Генри прекратил свои попытки уговорить, ее выйти за него замуж, не простив того, что она была так холодна с ним во время их встречи на теннисном матче. Удивительно, как ей это удалось, ведь внутри у нее клокотал вулкан чувств. Но с тех пор Генри не появлялся. Ну и ладно, что не делается — все к лучшему. Пусть Генри не дает о себе знать.

Но как Энн не убеждала себя, что без Генри ей будет лучше, известие о продаже «Морскою Утеса» мгновенно поставило все на свои места.

* * *

— Мистер Оуэн, к вам миссис Лейден и мисс Фостер, — объявил дворецкий.

Генри отложил в сторону проект договора о продаже «Морского Утеса» и хмуро улыбнулся.

— Проводите их ко мне, — приказал он, И, повернувшись к своему адвокату, добавил: — Мистер Данн, я был бы очень признателен вам, если бы вы сегодня же оформили все необходимые бумаги на городской бирже. До свидания.

Через секунду после того, как адвокат вышел из его комнаты, Энн сказала:

— Генри, я требую, чтобы да отменили продажу «Морского Утеса»!

И Генри, который всего несколько минут назад, после долгих колебаний, убедил себя, что поступает правильно, продавая старый дом, подумал: «Господи, как же я люблю эту женщину!» Она стояла веред ним, как будто сотканная из любви и страсти. Кто еще мог пройти через все эти унижения, чтобы возродиться, как феникс из пепла?

Он медленно подошел к столу, сервированному к чаю.