Джейн Гуджер - Идеальная жена

Она почувствовала его горячее сильное тело и подумала, что нагота — это прекрасно.

— Раздень меня, Генри, — прошептала она ему на ухо, тут же до смерти перепугавшись собственной смелости.

Не говоря ни слова, он стал расстегивать атласные пуговички, которые соединяли лиф сорочки. Энн услышала, как он с шумом втянул в себя воздух, когда его взгляду предстала ее обнаженная грудь. Она эхом ответила ему, когда почувствовала его рот на своем моментально затвердевшем соске. Он долго целовал и посасывал сначала один сосок, потом другой, а рука его ласкала ее бедра. Генри встал на колени и начал медленно стягивать с нее рубашку. Она чувствовала, как обнажается живот, потом бедра, потом ноги, и наконец, он отбросил тонкую ткань в сторону. А потом он лег на нее всем телом, и Энн подумала, как это прекрасно — ощущать теплое и сильное, твердое и нежное, тяжелое тело мужчины на себе.

— Я люблю тебя, — прошептал он. В ответ она только сильнее прижалась к нему. Энн почувствовала, как что-то упирается ей в бедро. Она знала, что мужчины и женщины устроены по-разному, но даже не представляла себе, как восхитительна эта разница в их строении. Энн передвинула руку с его спины на его крепкие бедра и сама поразилась своей смелости. Она улыбнулась, услышав вздох удовольствия, вырвавшийся у Генри, когда она слегка сжала пальчики на его упругом бедре. Почувствовав, как его напряженный жезл непроизвольно задвигался на ее бедре, она медленным движением забросила ногу ему на спину.

— Энн, — охрипшим голосом произнес он, — если ты не перестанешь так себя вести, боюсь, все произойдет быстрее, чем я хотел бы.

Он положил свою руку на холмик волос у нее между ног и был вознагражден радостными вздохами и страстными движениями ее тела. Он вновь стал ласкать ее полную грудь с яркими напряженными сосками. Она задвигала бедрами, сводя Генри с ума, извиваясь под его руками.

— Энн, — нежно прошептал Генри, — сейчас я сделаю тебе больно, любимая.

— Нет, — пробормотала она, думая, что в такой момент ничто не сможет причинить ей боли.

Она ошибалась. Когда он вошел в нее, она почувствовала боль, но это была чудесная боль, принесшая вместе с собой ощущение того, что они, наконец, стали мужем и женой.

— О Господи! — выдохнул Генри. Все тело его напряглось, обнаженные плечи были мокры от пота. Он начал двигаться внутри нее, направляя движение ее бедер руками. И вдруг, выгнувшись всем телом, громко застонал…

* * *

Генри медленно и осторожно отстранился от Энн и лег рядом.

— Прости, любовь моя, — прошептал он. Одной рукой он все еще обнимал ее, чувствуя, как все его существо наполняет нежность, Они посмотрели в глаза друг другу, видя в них любовь и разделенную страсть. — Тебе было не очень больно?

Энн, пытаясь стереть с лица довольное выражение, ответила:

— Не очень.

Генри прижал ее к себе, спрятав ее голову у себя под подбородком.

— Если хочешь, можешь принять ванну.

— Прекрасно, — сонно пробормотала она.

Генри повернул голову, чтобы посмотреть на часы и улыбнулся.

— Не смей засыпать, жена. Еще только шесть часов.

— Ты меня совсем утомил, муж, — ответила Энн, уткнувшись ему в грудь.

Генри дотянулся до звонка и вызвал горничную.

Он встал с постели и посмотрел на Энн. Ее золотые волосы разметались по подушке, синие глаза улыбались ему, но простыня уже была натянута до самого подбородка. Вдруг он ощутил новый прилив желания. Смутившись, он стал натягивать брюки.

— Ты стесняешься, — сказала Энн, испытывая необычайное удовольствие от того, что обнаружила в своей муже такое целомудрие.

— Я не привык столько времени находиться в женском обществе, — проворчал Генри, застегивая пояс брюк.

— Я думала, что у тебя была куча любовниц, — поддразнила его Энн.

— У меня никогда не было любовниц. У меня были, хммм, просто знакомые.

Энн скорчила свирепую физиономию, но тут послышался стук в дверь.

— Ванна готова, сэр, — раздался из-за двери голос горничной.

Генри кивком указал Энн на дверь в дальнем конце комнаты.

— Позвольте проводить вас, мадам? — склонил он голову в церемонном поклоне.

Энн неуверенно выглядывала из-под простыни, которую она, казалось, натянула по самый нос. Генри ободряюще улыбнулся своей жене.

— Я уже видел каждый очаровательный сантиметр твоего тела. Обещаю, что не стану набрасываться на тебя, по крайней мере, до тех пор, пока ты не примешь ванну.

Энн кивнула и прикусила губу, в ее глазах искрился смех.

— О Господи, женщина, ты испытываешь мое терпение, — проворчал он и громко чмокнул ее в щеку.

Генри подал своей молодой жене халат и проводил ее до двери ванной комнаты, держа за кончики пальцев. В этот момент он подумал, что его зачислят в ранг святых, если он сумеет удержаться и не прервать ее уединения. Одной только мысли о ней, сидящей в ванне, всей такой теплой и голенькой в мыльной пене, уже было более чем достаточно, чтобы соблазнить его. Он знал, что если все же зайдет к ней в ванную комнату, она невинно и радостно отзовется на его объятия. Благодаря пушистый халат за то, что он скрывает от взглядов прислуги его явное желание немедленно нарушить уединение своей жены в ванной, Генри отправился в кабинет своего деда, по дороге отмечая в уме перемены, которые необходимо сделать в доме. Кабинет встретил его прохладой и темнотой. Генри включил лампу на письменном столе и увидел дневник.

Несколько минут он смотрел на кожаный переплет, вспоминая, где он мог видеть эту тетрадь. Наконец, он вспомнил, как Вильямсон торжественно вручил ее ему в день похорон.

Генри опустился в кожаное кресло, открыл тетрадь и начал читать:

«Генри, я — стар и умираю. Пришло время рассказать тебе правду о «Морском Утесе»».

Из дневника Артура Оуэна

«Элизабет никогда не оставляла нас с тобой вдвоем. С годами страсть моя к ней превратилась в подернутые пеплом угли, которые могли вспыхнуть жарким пламенем от малейшего порыва ветра. Я старался держаться подальше от нее. Но однажды мы все же оказались наедине.

Ты гостил у Алекса в Ньюпорте, а я сердился на нее за то, что она отослала тебя, зная, что я приеду. Я специально предупредил ее, что хочу провести с тобой несколько дней. Эту ее жестокость я никогда не мог понять.

Уолтер все больше отдалялся от меня. Обычно он просто уходил в лес, когда я приезжал в «Морской Утес».

Я знал, что, оставаясь наедине со мной, она испытывает неловкость, и радовался этому. Я не понимал, что она горела ко мне такой же страстью, какую я испытывал к ней. Я не понимал, что эта страсть медленно сжигает ее изнутри.

Был тяжелый и душный день. Небо покрылось облаками, и влажный тропический ветер не приносил прохлады. Я застал Элизабет в библиотеке. Она плакала. Когда я подошел к ней, она прижалась ко мне спиной. Я до сих пор помню, какую радость я испытал, снова почувствовав ее в своих объятиях. Она повернулась и поцеловала меня. Господи, с каким нетерпением я жаждал этого все эти годы! Я потерял голову. Я забыл о том, что нас могут застать. Я забыл обо всем, обнимая Элизабет.

Ты уже, вероятно, догадался, что произошло вслед за этим. В библиотеку вошел Уолтер и увидел нас. Это была кошмарная сцена. Он, как безумный, стал отрывать ее от меня. Он стал бить ее по лицу и отталкивать меня, когда я попытался защитить ее. Я никогда не забуду выражения лица Элизабет, с которым она терпела его пощечины, не издавая ни звука. Я подбежал к своему столу и вытащил пистолет. Я даже не знал, заряжен ли он. Я сказал ему, чтобы он отпустил Элизабет, но он, в ответ на это, занес руку, чтобы снова ударить ее. И тогда она сказала Уолтеру, что ты не его сын. И он все понял, но уже не мог остановиться и опять занес руку для удара. И тогда я спустил курок.

Ты хотел знать, почему я так сопротивлялся тому, чтобы ты завладел «Морским Утесом»… Я скажу тебе. Я похоронил моего сына и его жену под винным погребом, и они все еще лежат там. Я совершил убийство в припадке безумия, но, придя в себя, не мог уже исправить содеянного. Я убедил себя, что будет лучше для всех, а особенно для тебя, если их тела так и не будут найдены.

Итак, Генри, теперь ты знаешь, почему я так старался уберечь тебя от посещений «Морского Утеса». И ты знаешь, что я люблю тебя и очень сожалею о том, что все произошло именно так».

Генри подошел к камину и подсыпал в него угля. Когда пламя хорошо разгорелось, он швырнул дневник в огонь. Тщательно перемешивая пепел, он понял, что все воспоминания его детства были неправдой. Он почувствовал, как что-то большое ушло из его жизни навсегда.

Он опустился на корточки перед камином, глядя, как огонь весело пожирает остатки дневника, и сказал, сплюнув в камин: «Ты сожалеешь, мерзавец! О Господи, мой отец! Мой отец! — он затряс головой. — Мой отец…»

А котом заплакал.

Энн нашла Генри, сидящим в кабинете. Взгляд его был прикован к потухшему камину.

— Я прождала тебя два часа, — сказала она, осознав, что с ее дорогим мужем что-то случилось. Она увидела его лицо, искаженное горем, и сердце ее сжалось от боли. — Генри, что случилось?

Не говоря ни слова, он притянул ее к себе и крепко обнял. А потом отпустил и рассказал историю, которую поведал ему дневник его деда.

— Всю свою жизнь я думал, что ненавижу его. А он был моим отцом. Все оказалось ложью. Все мои воспоминания были неправдой.

— Нет, Генри, ты не должен так думать. Ну почему он не оставил все это при себе? Я не верю его признаниям! — яростно воскликнула Энн. — Ну почему он не сохранил все это в тайне?

— Разве ты не понимаешь, Энн? Он боялся, что я найду останки, перестраивая дом. Он, должно быть, жил в постоянном страхе, что я узнаю правду до того, как он умрет. Он не только прятал от меня моих родителей, он прятал и себя. Я и не догадывался, что он был таким трусом. Я бывал в этом винном погребе сотни раз и ничего не заметил! Я никогда бы их не нашел!

Энн крепко прижала голову Генри к своей груди.

— Наверное, это ужасно, но я так рада, что ты продал «Морской Утес», — сказала она.

— Не думаю, что оставил бы его теперь, зная все это, — ответил Генри. И вдруг расхохотался.

— Над чем ты так смеешься, Генри? — обеспокоенно спросила Энн.

— Над полковником Манном, — сказал он сквозь смех.

— Что? — с испугом спросила Энн, подумав, что полковнику каким-то образом стали известны ужасные тайны деда Генри.

— Он купил «Морской Утес», — ответил Генри, вытирая слезы, выступившие у него на глазах от смеха.

— Но я думала, что…

— Он купил его через подставное лицо. Даже не видев дом.

— О Господи, — Энн рассмеялась. — Нужно сказать ему.

— Еще чего!

— Ох, Генри, мы же должны…

— Единственное, что мы должны, миссис Оуэн, так это поскорее вернуться в спальню. И это не обсуждается! — строго сказал Генри и вдруг стал совершенно серьезным. — Единственное, чего я сейчас хочу, это — ты. Давай забудем о «Морском Утесе», хотя бы на время. Мы можем себе это позволить?

Генри снова поцеловал ее, поэтому ей легко было забыть обо всем окружающем мире.

— Генри?

— Что? — пробормотал он.

— Давай создадим свои собственные воспоминания. Счастливые.

Он поцеловал ее и улыбнулся.

— Я полагаю, что мы уже начали делать это.

Энн стояла на балконе с девятимесячной Кейт на руках и смотрела, как Кеннет и Джеффри играют на пляже. Трудно было поверить в то, что прошло уже десять лет с тех пор, как они купили этот дом на Бивертейл. «Морской Утес» сгорел в ту же зиму, когда полковник Манн купил его. Генри подозревал, что это произошло не без помощи старого, верного Вильямсона. Но, так или иначе, нога полковника Манна так и не ступила в этот дом. Генри свою собственность выкупил назад, не считаясь с издержками, и построил на месте сгоревшего дома памятник своим родителям, навсегда сохранив тайну Артура Оуэна.

Генри и Энн хотели сбежать от ньюпортского общества, которое все еще обсуждало подробности их романа. Они решили построить свой собственный рай.

Они принимали только самых близких друзей — Беатрис и Алекса, которые поженились через шесть месяцев после их свадьбы.

Дом не имел названия, но в нем жила семья. Мужчина. Женщина. Двое мальчиков и девочка. В нем царила любовь. Энн, которая немного располнела после третьей беременности, была совершенно уверена в том, что Генри ее любит. Он доказывал свою любовь каждым своим взглядом, И Энн радовалась, видя счастье в его глазах…