От этих слов Хок застыл на месте.

Энджел была права.

Это противоречило всему, что Хок усвоил в своей жизни, полной постоянной борьбы за выживание в этом грубом мире.

И все же он не мог ненавидеть Энджел. Она была чиста, как образы, сотворенные ею из цветного стекла. Все краски жизни сошлись в этой женщине с затравленными глазами и губами, все еще не разучившимися улыбаться.

— Это пугающе легко, — сказал Хок, пристально глядя на Энджел.

До Энджел стал доходить смысл его слов, и у нее перехватило дыхание.

Пугающе.

Это естественно, когда в одно мгновение кто-то рушит твое представление о жизни.

С ней такое случалось дважды. Недавно с Хоком, когда она научилась не доверять своему первому впечатлению. И раньше, во время аварии, когда она научилась не доверять самой жизни.

Почти невыносимо было высвободиться из-под обломков рухнувшего мира и заново научиться ходить в мире, который уже не сможет быть столь же безопасным, как прежний.

Любовь дала ей силы. Любовь Дерри. Любовь Карлсона.

Хоку, должно быть, намного хуже. Он совсем один. Его старые представления о жизни рушатся, и их пока нечем заменить.

Звук поднимаемой из морской синевы ловушки вывел Энджел из задумчивости. Она увидела что-то темное и угловатое, вцепившееся в край ловушки, и быстро вскочила на ноги, возвращаясь в мир, который выбрала, мир, который любила. Она привстала на цыпочки и заглянула через руку Хока.

— Это то, что нужно, — сказала она. — Только посмотри, какой красавец!

При виде такого энтузиазма Хок приподнял бровь. Краб полз по краю ловушки, размахивая толстыми зазубренными клешнями.

— Мне наплевать, как он выглядит, — сказал Хок.

— Чем толще панцирь, тем слаще мясо.

Она резко встряхнула ловушку, схватила растерявшегося краба и понесла его на берег.

Хок смотал канат, взял ловушку и последовал за ней, удивляясь, как такие нежные и добрые существа, как Энджел, могут жить в мире, где правят зубы и когти.

Потом он вспомнил, как ловко она схватила устрашающего вида краба, и его губы чуть скривились в усмешке.

Может, правильнее будет спросить, как зубы и когти могут сосуществовать рядом с Ангелом.

Глава 21

Хок вновь перешел вброд с катера на берег. Энджел ждала, растянувшись на старом одеяле. Она лежала на животе, положив подбородок на руки, и наблюдала, как огромный мохнатый шмель перелетает с цветка на цветок.

— Переживаешь за цветы? — спросил Хок.

— Мммм? — промычала Энджел. — Почему я должна переживать за них?

— Шмель перелетает с цветка на цветок, пьет нектар и улетает, даже не оглянувшись на прощание.

— Это с точки зрения шмеля. — Губы Энджел слегка изогнулись в загадочной улыбке.

Она села, чтобы взять из рук Хока содовую воду. Он ловко открыл банку и передал ее Энджел.

— А какая еще есть точка зрения? — спросил Хок, открывая другую банку для себя.

— Цветка.

— В чем же она заключается? — спросил Хок, наслаждаясь прелестной улыбкой Энджел.

— Цветок принимает одного шмеля за другим, одного за другим.

Под черными, как ночь, усами Хока мелькнули белые зубы, и раздался тихий смех — грубоватый, мужской.

Энджел не могла отвести от него взгляда. Резкие черты лица Хока смягчились, оно стало словно моложе, теплее и добрее. Энджел и раньше считала, что Хок красив, но когда он засмеялся, то стал прекраснее языческого бога.

Он повернулся и с улыбкой посмотрел ей в лицо. И словно солнце выглянуло из кромешной тьмы. Сине-зеленые глаза Энджел впитывали каждый миг преображения Хока.

— Одного за другим, одного за другим, — сказал он, улыбаясь и качая головой. — Энджел, ты… нечто.

— Ты тоже. А когда улыбаешься, — поспешно добавила она, — ты просто неотразим.

Лицо Хока выразило удивление. Глаза, только что светившиеся смехом, потемнели: Энджел, как всегда, говорила правду. Он пристально вглядывался в нее: в глазах Энджел не было ни тени страха или неловкости — только удовольствие.

— Мне придется чаще улыбаться, — сказал Хок.

— Да, — согласилась Энджел. — Это будет… нечто.

Хок медленно протянул к Энджел загорелую руку и скользнул кончиками пальцев по изгибу выгоревшей на солнце брови, потом по прямой линии носа к ямке над верхней губой. Как бы он хотел сейчас прижаться к ней ртом и ощутить на губах нежную теплоту ее кожи.

Вместо этого Хок снова улыбнулся. Энджел улыбнулась в ответ, и Хоку показалось, что все, чего коснулась ее улыбка, засияло яркими цветами. Он медленно отнял руку, боясь, как бы удовольствие в ее глазах снова не сменилось страхом.

— Что еще нам нужно к обеду? — спросил Хок.

Он отвернулся, чтобы собрать остатки импровизированного пикника, а Энджел почудилось, что в его голосе она слышит странную хрипотцу. Только теперь она осознала, что все время, пока пальцы Хока гладили ее лицо, она сидела совершенно неподвижно.

При мысли о том, чем кончается нежность Хока, ее бросило в дрожь. Мягкий вначале, он затем становится суровым и жестоким.

— Р-рыбу, — сказала Энджел. Затем, откашлявшись, повторила тверже: — Рыбу.

Хок окинул взглядом узкую горловину бухты. В проливе Инсайд-Пасседж ветер трепал белые гребни волн.

— Может, обойдемся крабами и моллюсками? — с сомнением спросил он.

— В бухте есть треска, — торопливо сказала Энджел. — А если повезет, то и палтус.

— А лосось?

Энджел вздохнула:

— Сомневаюсь, но всякое может быть.

Они вместе собрали снаряжение. На этот раз Энджел сама пошла вброд к катеру. Солнце согрело воду, и теперь она была приятно бодрящей. У борта вода доходила Энджел до самых бедер.

Поручни катера находились на уровне ее глаз, а лестницы на корме не было.

— Теперь самое трудное, — сказала Энджел, перехватывая ведро поудобнее.

Хок тем временем, не говоря ни слова, положил на палубу все, что было у него в руках, затем взялся за поручни, подтянулся и одним сильным движением перемахнул через борт.

Энджел с восхищением смотрела на него, а он перегнулся и взял у нее из рук ведро.

— Что за трудность? — спросил Хок. — Чистить крабов?

Энджел не сразу сообразила, что он говорит серьезно. Хок действительно не понял, что она имела в виду. А Энджел молча вопрошала небо, почему жизнь так неравномерно дарует физическое совершенство.

— Залезть на этот чертов катер, — с досадой сказала Энджел. — По крайней мере для некоторых из нас, простых смертных, это тоже трудность.

Хок непонимающе посмотрел на Энджел, затем лицо его осветила догадка. Его усы зашевелились: он изо всех сил старался сохранить серьезность. Наклонив голову, чтобы Энджел не увидела его лица, он отодвинул ведро, боясь задеть его при неловком движении.

Энджел не могла сдержать улыбки.

— Ну давай, улыбнись, — сказала она.

Тихий мужской смех заставил ее затрепетать. Хок поднял голову и, сверкая белозубой улыбкой, перегнулся через поручни.

Она заметила, что оба его верхних клыка немного искривлены, а верхнюю губу пересекает шрам. Почти незаметные недостатки делали улыбку Хока еще привлекательнее для Энджел, как крошечные дефекты делают неповторимым каждый кусочек стекла.

Затем он внезапно посерьезнел и посмотрел на нее своими карими глазами.

— Давай помогу.

— Ты собираешься одолжить мне свои крылья? — сухо спросила Энджел.

— Вроде того.

Хок взял ее под руки, поднял в воздух и, слегка повернувшись, так осторожно поставил на палубу, что она даже не задела ногами поручни. Но от него не укрылось, что Энджел опять напряглась, тщательно пытаясь подавить дрожь.

Рана от крючка сразу дала о себе знать, но, превозмогая боль, Энджел со вздохом заставила себя расслабиться. Она знала, что напрягаться — только делать хуже. И снова осторожно вздохнула.

— Прости, — сказал Хок. — Я не хотел причинить тебе боль.

— И не причинил.

— Ты вздрогнула.

— У меня немножко болит спина, — сказала Энджел.

— Дай я посмотрю.

Энджел замерла в нерешительности, вспомнив, как Хок недавно промыл ей рану. Но в этот раз на ней под блузой был купальник, да и яркий полдень в отличие от загадочных сумерек не провоцировал интимности.

«Теперь я знаю, что ангел и ястреб — плохая пара в постели».

— Хорошо, — сказала Энджел.

Она повернулась к Хоку спиной и быстро расстегнула блузу. Приподнимая плечи, чтобы вытащить руки из рукавов, она снова вздрогнула:

— Я хотела, чтобы рану осмотрел Дерри, но…

— Тшшш, — сказал Хок, и Энджел умолкла. Хок увидел две ранки от крючка. Кожа вокруг них вздулась и покраснела.

Хок озабоченно посмотрел на Энджел, вспоминая то мгновение, когда она, подвергая себя опасности, закрыла собой его лицо.

А он отплатил ей, причинив еще большую боль.

— Когда ты последний раз промывала рану? — сурово спросил он.

Энджел насторожилась.

— Я ее не промывала, — ответила она спокойно. — Мне туда не дотянуться.

Хок тихо выругался.

— Я согрею воду, — сухо сказал он.

Энджел собралась возразить, но поняла, что это бессмысленно. Она посмотрела на солнце.

«Для рыбалки еще вагон времени, — заверила она себя. — Можно даже вздремнуть».

Прошедшую ночь она спала плохо, постоянно прислушиваясь, не идет ли Хок. Она ощущала его присутствие на этом маленьком катере. Впрочем, если бы катер был большим, это ничего бы не изменило. В тот момент сама мысль, что они с Хоком находятся на одном земном шаре, была способна лишить ее сна.

Пока Хок кипятил воду, Энджел расстелила одеяло на возвышении, где она спала ночью, и осторожно легла на живот.

На ней был только купальник, но холодно не было. Солнце стояло прямо над головой, своим теплом согревая небольшую бухту. Катер, подталкиваемый набегающей волной, слегка покачивался. Время от времени мягкие пальцы ветра расчесывали крону деревьев, заставляя ее дрожать и вздыхать, и эти звуки сливались с журчанием воды.

— Ты не спишь? — негромко спросил Хок.

— Ммм, — отозвалась Энджел.

Она повернула голову к Хоку, слишком умиротворенная, чтобы связно произнести слово, не говоря уж о фразе.

Хок смотрел на Энджел с нескрываемой страстью. Ее ресницы отбрасывали загадочные пушистые тени, дрожавшие на ее нежной коже. Солнце пробудило на щеках легкий румянец, внутреннее спокойствие выражалось и в чувственном изгибе губ. Сине-зеленый купальник изумительно сочетался с цветом ее глаз.

Она распустила пучок, отбросила волосы набок, и они золотистым дождем заструились по темному одеялу. Хок не отрываясь смотрел на мягкую линию плеч, узкую дорожку позвоночника, нскушающе тонкую талию, переходящую в удивительно округлые бедра и грациозные ноги, длину их подчеркивал короткий купальник.

Каждая линия ее тела была так женственна, что Хоку пришлось отвести взгляд, чтобы унять забурлившее в нем желание.

Затем он присел рядом и, сосредоточенно обмакнув тряпку в тазике с водой, тщательно отжал ее. Звук струящейся воды успокаивал, как море, и солнце, и случайные ласки ветра.

Желание Хока не утихало. Сложив тряпочку, он положил ее на рану:

— Скажи, если будет горячо.

Энджел прикрыла глаза.

— Не больно? — тихо спросил Хок. Его голос слегка дрожал. — Я не хочу снова причинить тебе боль.

Энджел медленно выдохнула:

— Все хорошо, Хок.

— Слава Богу. Я сейчас вернусь.

Когда он вернулся, на нем были джинсы. Он снова намочил в тазу тряпку и осторожно приложил к больному месту.

— Хорошо? — тихо спросил он.

Энджел кивнула, всколыхнув золотистое облако волос.

Хок снова присел, задумчиво глядя на Энджел. Каждый раз, когда он окунал в воду тряпку, две ранки на ее спине дразнили его.

Никогда в жизни никто не пытался его защитить. Доброта Энджел так же ошеломила его, как и ее невинность.

Сейчас он хотел ее, как никогда не хотел еще ни одну женщину. Но еще большим желанием было не причинить ей боль. Она слишком много испытала в жизни и слишком много потеряла.

Слишком много печали было в ее прекрасных глазах.

«Зачем ты помешала крючку вонзиться в меня?»

Хок тогда лишь понял, что сказал это вслух, когда глубокие, как море, глаза Энджел округлились от удивления.

— Я не могла иначе, — спокойно ответила она.

— Почему? Другие смогли бы.

Энджел попыталась ответить, но, не найдя нужных слов, лишь пожала плечами:

— Просто не могла. Я знала, чем это кончится, а ты не знал. А если человек не предвидит чего-то, то и защищаться не станет.

— Такова жизнь, — саркастически заметил Хок. И более мягко добавил: — Жаль, что я не знал тебя раньше. До того, как…

Он внезапно умолк, вновь намочил тряпку и положил Энджел на спину.

— До того, как… что? — спросила Энджел.

Она смотрела на Хока из-под длинных ресниц, пытаясь угадать, какие воспоминания прошлого придали его лицу холодные черты хищника.