— О, я не стану жить за счет состояния жены. Для меня это вопрос чести, несмотря на то, что вы думаете о моих моральных принципах. Я отложу любой доход, который будет получать леди, для наших детей. Нам понадобится их целый выводок, чтобы помогать на ферме, знаете ли. Но не беспокойтесь, я надеюсь все переменить через пару лет тяжелой работы. Может быть, через пять, самое большее. Затем мы сможем позволить себе нанять больше слуг. То есть если удастся заманить кого-либо из местных наняться на работу в Уэллстоун-парк. Мой дядя повесился там, если вы не припоминаете старый скандал. Говорят, что он все еще качается там на канделябре, но я всегда считал, что движение создают сквозняки в коридорах. Полагаю, мне следует позаботиться о том, чтобы починить окна. Или стоит сначала заняться протекающей крышей? — Стоуни почесал голову, сделав вид, что задумался.

— Но… но этот дом…?

— Как вы сказали, Лондон станет намного менее приятным для вашей дочери, ведь теперь вы рассказали всем и вся о моих, гм, занятиях. Кроме того, я буду вынужден оставить лондонский дом Гвен, второй жене моего отца, если вы не в курсе. Если только вашей дочери не будет спокойнее, когда ее свекровь станет проживать с нами? Я знаю, что моя мачеха будет в восторге, если любящая дочь станет делать ей примочки, когда она будет страдать от мигреней — а они у нее случаются очень часто.

Когда Паттен начал хрипеть и задыхаться, Стоуни сжалился над пожилым мужчиной. Ему тоже не хотелось, чтобы граф скончался на его обюссонском ковре.

— Возможно, для нашей маленькой дилеммы есть другое решение. Если вы только пожелаете присесть и выслушать…

К этому моменту Паттен готов был слушать даже хор певцов-кастратов, исполняющих матросские песни. Он упал на кресло напротив виконта и рукавом вытер пот со лба. Старый дурак, должно быть, тоже отдал свой чистый платок плачущим женщинам, подумал Стоуни.

В конечном итоге, вопрос был решен мирно, к всеобщему удовлетворению, как и полагается джентльменам. Репутация леди Валентины была восстановлена завидной помолвкой; честь графа Паттена спасена респектабельным союзом; Стоуни гарантирована свобода… благодаря тому, что он принес в жертву еще одного помощника в бизнесе по сопровождению, лорда Чарльза Хэмметта.

Чарли счел это отличной шуткой: жениться на женщине, которую мог одобрить даже его отец, без всякого приказа с его стороны. Если бы он подождал выбора герцога, то мог бы получить намного худшую невесту, чем леди Валентина Паттендейл. Девушка хороша собой, веселая и с отличным приданым. Что еще может пожелать второй сын?

Граф был доволен. Ну и что, если у этого щенка нет подбородка? Его шейный платок повязан достаточно высоко, чтобы скрыть недостаток, и кто его знает, какое здоровье у его старшего брата, не так ли?

Леди Валентина пребывала в восторге. Кто угодно лучше, чем тот член Парламента, которым пригрозил ей отец, если она не сделает выбор в этом Сезоне. Жаль, что она не подумала о лорде Чарльзе перед тем, как положила глаз на того широкоплечего раненого героя войны. Девушка могла бы избавить себя от неприятной ночи и сразу начать планировать бал в честь помолвки.

Стоуни сказал себе, что он — самый счастливый из всех них, даже если его будущее находится под самым большим вопросом. На короткий период он размышлял о том, чтобы вернуться за карточные столы и при том в самых низкопробных заведениях, после такого позора. Но его не изгнали из высшего света, как боялась Гвен, только не после того, как он добился такой блестящей матримониальной победы. С другой стороны, после того, как источники его средств стали всем известными, ни одна молодая леди не доверяла его комплиментам и не принимала его приглашений. Даже самые некрасивые, застенчивые и обреченные на безбрачие девицы скорее остались бы среди зрителей, чем потанцевали с человеком, заподозренным в том, что ему за это платят.

Никто больше не платил ему ни за что. Единственные, кто намекали на оплату — это женщины определенного возраста или наклонностей, чьи разговоры изобиловали двусмысленными намеками, чьи тела слишком часто прижимались к нему, чтобы это происходило случайно. После одного такого слишком фамильярного контакта Стоуни обнаружил, что за его жилет засунута фунтовая банкнота. Он немедленно разыскал симпатичного лакея, чтобы тот вернул деньги леди — с наилучшими пожеланиями. Затем виконт выругался, пнул скамеечку для ног, забыв, что на нем тонкие бальные туфли, а затем похромал домой в темноте, не вспомнив о том, что должен был отвезти Гвен на другой прием.

Ад и все дьяволы, Стоуни не мог избавиться от образа в своем сознании: какой-нибудь деревенский мужлан с пятнами от еды на белье сует монету между отвислых грудей потной барменши в полинялом платье с низким вырезом. Вот настолько дешевым и деградировавшим он себя ощущал.

Не в первый раз в своей жизни он задумался о жизни проституток, женщин, чьим единственным выходом было продавать свое тело — или голодать. Ему следовало бы отдать деньги пылкой баронессы одной из этих несчастных. Тогда у шлюхи мог бы появиться выбор, по крайней мере, на одну ночь или на неделю, или на сколько бы их хватило, если только она не решила бы потратить все на скверный джин, чтобы забыть обо всем.

Стоуни поставил на стол новую, только что найденную бутылку с бренди. Нет, он не пойдет по этому заманчивому пути. У него есть выбор. Виконт может отправиться в Норфолк, как и заявил Паттену. Дом уже не находился в таком плохом состоянии, как он намекал, да и никаких призраков там нет, кроме плохих воспоминаний о ссорах родителей, о пьяных загулах отца. Если Стоуни не может позволить себе создать конезавод, то, ей-богу, он сам научится стричь этих блеющих овец. Он выучится вязать из их чертовой шерсти чехлы для чайников, если это потребуется. Он ни от кого не зависит, как телом, так и душой.

А затем он вспомнил о Гвен.

Милая, глупенькая Гвен заслуживала лучшего, особенно после всей поддержки, которую она оказала Стоуни и его бизнесу по сопровождению. Ей нравились заполненные ежедневники и переполненные бальные залы, последние слухи и самые новые модные фасоны. Она возненавидит деревню. Но Стоуни не мог позволить себе содержать два дома, не говоря уже о том, чтобы одевать Гвен в шелка, меха и драгоценности, на что она имела полное право, учитывая, что отец виконта растратил средства, закрепленные за ней брачным контрактом. Гвен пришла к нему хорошенькой юной новобрачной и потакала старику в его последние десять лет, удержав его от дальнейшего морального разложения. Она все еще была хороша собой, но сейчас ее возраст приближался к сорока годам, о чем Гвен лгала столь искусно, что через несколько лет окажется моложе Стоуни. Что с ней станет, если Стоуни займется фермерством?

Что касается Гвен, то что с ней случится, если он не появится на этом другом приеме? У нее достаточно друзей, чтобы они помогли ей добраться до бала, но что, если какой-нибудь старый распутник решит, что услуги леди Уэллстоун тоже можно купить?

Проклятие. Перед тем, как выйти из дома, чтобы привезти мачеху домой, Стоуни проверил свое отражение в зеркале в холле, чтобы убедиться: его шейный платок не смят, а волосы не взлохмачены. Будь он проклят, если появится на балу с таким видом, словно готов отправиться в постель — или только что выбрался из чьей-то чужой постели. Виконт также проверил поднос, куда складывали почту, надеясь на чудо в виде какого-нибудь предложения честной работы, если можно назвать честным то, что он разыгрывает из себя кавалера за деньги. Стоуни больше не знал, чем он лучше обезьянки шарманщика, которая танцует за пенни.

Одно письмо привлекло его внимание среди счетов и корреспонденции Гвен. На мгновение… Нет, его имя и адрес были написаны женским почерком. Стоуни бросил письмо обратно в кучу так быстро, что оно едва не соскользнуло со стола. Если повезет, то проклятое приглашение или предложение встречи или что бы это ни было, завалится куда-нибудь за мебель и его больше никто не увидит.

Но удача не хранила ему верность, и письмо появилось за столом для завтрака, вместе с яйцами, тостом и счетами.

Гвен вскрывала собственную почту, восклицая по поводу первого внука леди Уолш, подагры у мужа миссис Мэллори и дебютного бала для мисс Натании Фиск-Хэмилтон. Стоуни не слушал ее. Он читал. И размышлял, сколько обезьянке придется танцевать за сто фунтов стерлингов.

— Гвен, ты знаешь мисс Эллианну Кейн?

Гвен пыталась прочитать текст другого из адресованных ей писем; то, которое было написано сначала вниз, а затем вверх по листу бумаги, чтобы сэкономить на пересылке. Она едва могла разобрать приветствие, не прибегая к ненавистным очкам. — Не думаю, дорогой. А я должна?

Виконт молча передал ей лорнет.

— Спасибо, дорогой Обри. О Боже. Дочь леди Фарнем произвела на свет дочерей-двойняшек. Я думала, что ее муж весь прошлый год провел в армии на Полуострове. Или он тот, кто служит на флоте? Конечно, может быть, ему давали отпуск, о котором мне никто не говорил…

Стоуни забрал обратно увеличительное стекло.

— Гвен.

— Да, дорогой? О чем это ты говорил?

— Мисс Кейн написала с просьбой о том, чтобы я сопровождал по городу ее и ее тетушку. — Ободряющее, респектабельное упоминание о тетушке заставило Стоуни прочитать письмо до конца.

Гвен перевернула страницу своего письма, пытаясь разобрать еще одну строчку. Отчаявшись, она отложила послание в сторону до тех пор, пока не окажется в собственной комнате, где никто не увидит ее в очках. Леди Уэллстоун начала тонким слоем намазывать масло на тост, всегда заботясь о своей фигуре.

— Я не думаю, что эта женщина слышала о… Но она должна была, потому что написала тебе так открыто. Хотя никто в высшем обществе не решился бы сделать это так дерзко. — Гвен опустила нож и нахмурилась, но быстро исправилась, чтобы на ее лбу не появились постоянные морщины. — О Боже. Должно быть, она — неряшливая, невоспитанная провинциальная мисс, которая надеется, что ты найдешь ей подходящую партию. Теперь, когда наш авторитет немного пошатнулся, мы не сможем… То есть, возможно, тебе не следует договариваться с такой откровенной, настырной девицей, хотя ты и беспокоился о…

Стоуни прервал ее, что привык делать, когда его мачеха начинала думать вслух.

— Она прислала мне банковский чек на сто фунтов, авансом.

— Ах, как чудесно. Я с удовольствием встречусь с дорогой мисс Крейн. Я уверена, что мы сможем что-то сделать для бедной девушки, если только она не является совершенно неподходящей. Но как она может быть неподходящей, если у нее есть сто фунтов, чтобы нанять… Хм. И, полагаю, мне не следовало называть ее «бедной», если она…

— Ее зовут мисс Эллианна Кейн, а не Крейн, и чек на сто фунтов выписан на Кейн-банк, в Девоншире.

Гвен забыла о фигуре после суммы, которую упомянул Стоуни. Она потянулась за сладкой булочкой вместо сухого тоста.

— Эта мисс Кейн! Почему ты сразу так не сказал! О Боже. Она должна быть одной из самых богатых наследниц в Англии, если приходится старшей дочерью Эллису Кейну. Так и должно быть, если ее имя Эллианна, как ты думаешь? Какое прелестное имя; наверное, она очень красива. Да и кто вообще слышал о некрасивой наследнице? Клянусь, я никогда не слышала, хотя была леди Фредерика Сниддон, которая дебютировала в тот год, когда я вышла замуж за твоего отца. Она, к несчастью, очень сильно походила на собственную собачку, но…

— Но на самом деле ты ничего не знаешь о ней? О мисс Кейн, а не об этой другой женщине.

Гвен выглядела оскорбленной. Она кое-что знала обо всех, кто хоть что-то собой представлял. Мисс Эллианна Кейн попадала в эту категорию.

— Теперь я припоминаю, что не так давно в городе находилась другая мисс Кейн. Изабелла, так я думаю ее имя. Или Аннабелла? Нет, Аннабеллой звали их мать — леди Аннабелла Чансфорд, дочь маркиза Частона. Полагаю, что это так, хотя она выходила в свет раньше до меня, конечно же.

— На сколько лет раньше? — Стоуни пытался вычислить возраст этой леди, и, таким образом, определить, сколько лет может быть дочери.

Гвен махнула рукой в воздухе.

— О, очень много.

Что означало, как понял Стоуни, что леди Аннабелла не могла быть на слишком много лет старше его мачехи. Ее дочь, должно быть, все еще молодая женщина.

Гвен поторопилась продолжить, пока он не смог попросить ее выразиться точнее.

— Говорят, что произошел довольно большой скандал, когда леди Аннабелла сбежала с сыном банкира. Семьи отдалились друг от друга. Однако младшая дочь Кейна — я совершенно уверена, что ее имя Изабелла — этой зимой жила с леди Августой Чансфорд. Леди Августа — незамужняя сестра леди Аннабеллы, так что они, наверное, помирились, как ты думаешь?