Жасмин Майер - Идеальный мерзавец

— Вера, я просто не…

Прикрыла глаза и холодно прервала меня:

— Раз ты отказываешься, то мне, наверное, лучше пойти домой.

Я позволил ей сделать несколько шагов, а после схватил за руку, притянул к себе так, чтобы она прочувствовать всю степень моего желания.

И сказал:

— Мой дом ближе.

***

Пока мы поднимаемся вверх по улице до моего дома, на улице окончательно темнеет.

На Кипре почти нет сумерек — после заката на землю обрушивается густая, звездная ночь, пропахшая дымом сигарет, кофе, чесноком и солью. Летом вместе с наступлением ночи приходит и долгожданная прохлада, застывшие в летнем зное улицы наполняются туристами и киприотами, а после — танцами до полуночи, гомоном голосов и тягучими кошачьими песнями под окнами.

Зимние ночи на острове другие. Их ткут другие звуки и запахи: обычно, по окнам хлещет ледяной дождь и где-то вдали раненным зверем ревет штормовое море. Голоса и зажигательная музыка из распахнутых дверей таверн, кафе и сувенирных лавок стихают.

Осень — это бархатный туристический сезон, когда днем уже нет шансов схлопотать солнечный удар за считанные секунды, а ночью, чтобы согреться, еще можно обойтись наброшенной на плечи курткой или лишней стопкой анисовой водки.

Моя жизнь это бесконечная зима, а поступки как штормовые волны, которые с извращенным удовольствием снова и снова идут на второй круг.

Вера же стала для меня волнорезом, о который планомерно разбивается образ мерзавца, который я выстраивал столько лет.

Я хочу верить в то, что три оставшихся дня не приведут ни к чему необратимому. И после я снова вернусь к грязи, которая давно уже стала частью меня.

Вера снова и снова целует меня по дороге и, чтобы проучить ее, я затаскиваю ее в темную подворотню, где вжимаю спиной в кирпичную стену. А после смеюсь из-за неподдельного шока в ее глазах. Решила, что я на полном серьезе возьму ее прямо здесь, возле мусорных баков, с которых на нас со скучающим видом смотрят полосатые коты.

Она пытается быть плохой девочкой, потому что не знает, насколько хороша. Ее мужчина должен был доказать ей это на словах и на деле, но придется сделать мне. И я уж постараюсь.

Вывожу ее из подворотни, откуда рукой подать до дома.

Добавим острого перца в ситуацию, ведь, судя по всему, эта девочка очень нуждается именно в этом.

Впустив Веру во двор, закрываю калитку и тут же, наконец, срываю одним быстрым движением с нее эту надоевшую серую майку.

Вера тут же ежится, пытается прикрыться руками, но я перехватываю запястья обеих рук и завожу ей за спину. Второй рукой снимаю бюстгальтер, который так ничему и не помог, и замираю при виде темных сосков, очерченных белыми треугольниками незагорелой кожи.

Они твердеют на глазах: и от холода, и, надеюсь, от возбуждения.

Могу поспорить, Вера еще никогда не оставалась полуголой на улице. Пусть мой двор огорожен, а высоты забора хватает, чтобы никто ничего не увидел, ей, судя по алым щекам, кажется, что она стоит голой прямо в центре оживленной площади, как рабыня на торгах.

Разворачиваюсь и веду ее в дом, так и не коснувшись ее груди, и одного беглого взгляда хватает, чтобы понять — я опять сломал воздвигнутый ею же шаблон моего поведения.

А еще любую смену курса она воспринимает на свой счет. Наверняка, опять решила, что грудь недостаточно хороша, раз я не набросился на нее.

Когда вхожу в дом первым, то улыбаюсь.

Эта ночь будет полна сюрпризов для Веры.

Войдя в дом, отпускаю Верину руку. Даю ей последний шанс, чтобы сбежать, но, фактически, сбегаю от нее сам, на кухню.

— Хочешь чего-нибудь выпить? — спрашиваю через всю гостиную.

Она так и стоит на пороге, скрестив руки на груди. Взгляд потерянный.

Да, это жестоко оставлять ее вот так, без одежды. Но кто сказал, что будет легко? Мне остается только верить, что крохотные шаги помогут раскрепостить ее, научат не бояться собственных желаний. И собственного тела.

— Вера?

— Не знаю… — а потом, тряхнув волосами. — Ладно, вино.

— Убери руки.

Смотрит на меня так, как будто я уже попросил отсосать.

— У тебя красивая грудь и мне нравится на нее смотреть.

Судя по лицу, не верит.

Наливаю вино в бокалы и подхожу к ней. Она набрасывается на вино, как путник в пустыне на воду.

Нет, Вера. Напиться это, конечно, выход, но не в нашем случае. Пьяной ты уже была. И второй раз этой ошибки я не повторю.

Облизывает темные от вина губы и с удивлением смотрит на мой нетронутый бокал.

Глядя на нее, окунаю палец в свое вино. Вера следит, как загипнотизированная.

Провожу пальцем по ее нижней губе, и она приоткрывает рот, тяжело дыша. Горячее дыхание обжигает мою кожу.

Опускаю палец в вино во второй раз.

Вера облизывает губы и по-прежнему смотрит на меня, как мышь на кота.

Касаюсь ее соска. Вера вздрагивает, сосок моментально твердеет. Провожу пальцем, от соска к ареолу. Капля багряной жидкости медленно ползет по груди к животу. Кожа Веры покрывается мурашками.

Нагибаюсь и слизываю эту каплю языком.

Вера тяжело дышит, а глаза становятся почти черными из-за расширенных зрачков.

После, как ни в чем не бывало, опрокидываю в себя остатки вина в бокале, разворачиваюсь и бросаю, не глядя:

— А теперь раздевайся.

Марк

— А теперь раздевайся.

— Что?…

— А что тебе непонятно, Вера? Ты пришла сюда, чтобы заняться сексом. Раздевайся.

Я не буду повторять ничего из того, к чему она могла привыкнуть за шесть лет с Юрой. Это легко представить по тому, насколько Вера «искушена» в вопросах секса. Скорей всего, у них годами все происходило по одному шаблону: раздеть, уложить на кровать, поерзать сверху, потом отвернуться и захрапеть.

Вера знала, на что шла или, хотя бы, могла догадаться, что со мной все будет иначе.

— Ты можешь уйти, если передумала.

Я не буду давить на нее. Мой стояк — мои проблемы, а я взрослый мальчик, знаю, как справится с этим самостоятельно. А еще знаю, что теперь ни одна Марианна в целом свете не поможет справиться с этим напряжением.

Вместо того чтобы уйти, хлопнув дверью, Вера идет на меня. Темные глаза горят азартом, ненавистью и желанием. Адская смесь вкупе с ее невинным видом и обнаженной, подрагивающей от ходьбы грудью.

— Обязательно быть таким мерзавцем, Марк?

Замирает в каком-то миллиметре от меня, отчего при глубоком вдохе буквально царапает мою грудь своими сосками.

— Ты ведь пытаешься сделать так, чтобы я испугалась и сбежала?

Хрупкие плечи гордо расправлены, руки на талии. Подбородок вздернут кверху, чтобы она могла смотреть мне в глаза.

— Возможно. У меня получается?

Вместо ответа она резко дергает за пуговицу на своих джинсах, поворачивается ко мне спиной и, нагнувшись вперед, стягивает с себя штаны. При этом ее задница в стрингах упирается в мой пах.

Она выпрямляется, отшвыривая прочь джинсы, и в одних трусиках сама идет на кухню и делает глоток вина прямо из бутылки.

Кашляет, утирая губы тыльной стороной ладони, и смотрит на меня со смесью ненависти и страсти.

Ученик сделал учителя.

— Что дальше, Марк? Предложишь мне примерить одну из твоих пробок?

Вместо тысячи саркастических и едких замечаний почему-то говорю:

— Хочу сделать твою фотографию. Вот такую, какая ты сейчас.

Вера вскидывает одну бровь.

— Думаешь, я поведусь на это после того, что видела?

Вытаскиваю двумя пальцами из кармана телефон.

— Пожалуйста, Вера. Один кадр.

Смотрит на телефон и качает головой.

— Нет. И знаешь, что? Оставь его за дверью дома.

Без лишних вопросов, открыв дверь, оставляю телефон за порогом.

— Даже не будешь спорить, Марк?

Кажется, она удивлена.

— А если буду, то ты согласишься? — не остаются в долгу я.

— Нет.

— Я в тебе не ошибся, — улыбаюсь.

Подхожу ближе. Не могу удержаться на расстоянии от этой женщины, хотя, видит Бог, я пытался.

— Споры отнимут время, а я не хочу его тратить зря.

— Да? А по-моему, только этим ты и занимаешься, — говорит Вера, но как-то неуверенно.

Из-за моей близости у нее снова сбивается дыхание.

Веду рукой от ее шеи по острым ключицам, обрисовываю одну грудь, а потом вторую. Наклоняюсь и втягиваю в рот левый сосок. О боже. Наконец-то.

Перекатываю ее сосок на языке, такой же твердый и сладкий, как леденец. Вера стонет, а потом ахает, когда я подхватываю ее под ягодицы и сажаю на кухонную столешницу. Вот теперь целоваться, куда удобнее.

Вера вжимается в мой каменный член, обхватив за талию бедрами, и даже сквозь отделяющую нас ткань я чувствую исходящий от нее жар. Член мигом откликается, требуя свободы.

Э, нет. Стой, где стоишь. Я только начал.

Медленно веду языком по подбородку, губам и перехватываю нетерпеливый язычок, не позволяя проникнуть в мой рот. Она дрожит в моих руках от нетерпения, ерзает и пытается проникнуть руками под одежду.

Отрываюсь от ее губ и за секунду срываю с себя футболку. Я весь твой, Вера.

Когда ее ногти пробегают снизу вверх по моей спине, сразу хочется стать котом, чтобы мурчать и жмурится от удовольствия. Она царапается и стонет от глубоких страстных поцелуев и того, какими горячими и твердыми стали ее соски под моими пальцами.

Опускаю руку ниже, веду по подрагивающей коже живота и запускаю пальцы под трусики. Вера тут же натягивается словно струна, готовая лопнуть в любой момент.

От жаркой влаги под пальцами отказывают тормоза. Хочу ее. Хочу наконец-то оказаться в ней на этот раз, когда она будет кончать.

Подхватываю под бедра и несу, не прерывая поцелуя, на диван. Вера вцепилась в меня руками и ногами, как коала в ствол эвкалипта, пока я бережно и, не глядя, опускаюсь на диван. Тянусь к диванной ручке с левой стороны и откидываю деревянную крышку. На нее удобно ставить пиво, пока смотришь фильмы, а под ней — удобно хранить презервативы.

Этот привычный для меня жест, который я могу провернуть даже с закрытыми глазами, действует на Веру, как ведро с ледяной водой. Она выпрямляется и смотрит на запас резинок и квадратный пакетик в моих руках.

Веду этим самым пакетиком по ее голой коже, царапая острыми гранями.

— Самое время, чтобы передумать, — шепчу я. — Ты обещала мне три дня, но если сейчас оденешься и уйдешь, я пойму.

Конечно, пойму. Правда, сначала сотру руки в кровь, яростно изгоняя из головы воспоминания о тебе и твоей коже. Но не удерживать же ее силой. Не виновата в том, что увлеклась и забыла, кто я такой и что ничего у нас, кроме этих трех ни к чему не обязывающих дней, не будет. А она одна из тех, для кого секс это синоним отношений, верности и стабильности. И всё совсем иначе для меня.

Вместо ответа, сидя на моих коленях, взяла мое лицо в руки и мягко поцеловала в губы:

— Еще не надоело меня прогонять, Марк?

Мы снова целовались, пока я стягивал с себя оставшуюся одежду, и после Вера приподнялась с моих колен и осталась стоять, широко расставив ноги, чтобы я, наконец, избавился от джинс.

Она не смотрела вниз и не коснулась меня, когда я разделся. Скорее даже отвернулась, спрятав лицо у меня на плече, растворившись в ощущениях, пока мои руки скользили по ее обнаженному телу. Она на миг свела ноги вместе, и я помог избавиться ей от трусиков.

Если я сейчас коснусь ее языком, как хочу, то меня просто разорвет от эмоций. Поэтому пока отложим. Так что, может быть, даже хорошо, что и Вера не стала касаться меня своими пальцами.

Другую женщину я бы уже поставил на диван и взял бы сзади, сведя контакт на минимум. Никогда не был фанатом миссионерской позы, но теперь кое-что понимал: только так я буду видеть выражение ее лица и глаз, когда в самый первый раз буду входить в нее. Только так смогу целовать ее.

И даже не обязательно подниматься в спальню, учитывая удачную форму углового дивана, но Вера вдруг сама пресекла мои попытки уложить ее на спину.

Она облизала пересохшие губы и тряхнула головой, упираясь мне в грудь ладонью. Слов у нее, похоже, не нашлось, поэтому она решила без слов показать, что хочет остаться сверху.

Серьезно? Вера в позе наездницы? В первый же раз?

Я что, ошибся в просчетах ее скромности?

Впрочем, целовать ее в такой позе я тоже смогу, а после просто перехвачу инициативу на себя. Так что… Желание дамы — закон.

Зубами я разорвал упаковку и сам раскатал презерватив, Вера не сделала ни единой попытки коснуться меня. Стоило бы напрячься уже тогда, но я опять все списал на ее скоромность.