Прежде всего, нужно поднять все связи и найти Веру. Я не знаю ее настоящей фамилии и адреса, но у меня есть ее местный номер телефона, а значит, через какое-то время появится и остальные данные. Я отыскал мертвеца, который оказался не в гробу, а вполне себе живым мужчиной, который сполна наслаждался жизнью в борделях Румынии*.

Значит, найду и Веру. Законопослушных граждан вообще искать куда проще.

А дальше? Цветы, конфеты, бриллианты? Именно это бросал к ногам моей матери отец, веря, что этого будет достаточно. Я же знаю, что ничего из этого достаточно не будет.

Мне нужен совет. И я знаю только одного человека, которому я поверю.

Я остановился, вытащил телефон и набрал номер. Свернул с обочины трассы ниже, в кювет, чтобы стало тише, краем глаза заметив, как затормозил на аварийке черный автомобиль с вызванным водителем. Я редко пользовался его услугами, но сейчас с разукрашенной физиономией я был бы любимчиком всех постов ДПС, а мне после пробежки по аэропорту надо бы сэкономить. Это вам не бутылку вина влепить в стену.

Гудки прервались почти сразу же.

— О боже, — произнесла мама в трубке. — Я так понимаю, произошло что-то сверхъестественное, раз ты решил позвонить матери. Я права, Марк?

— Я сын своего отца.

— Тоже мне новость, — хмыкнула мама. — Я уже знаю, что ты спал с женой главы безопасности аэропорта. И что наличка смогла убедить его, что не стоит вешать на тебя всех собак, а еще искать запрещенные препараты в твоих личных вещах. Вряд ли ты бы стал звонить мне по таким мелочам. Что случилось?

Разумеется, она знала. Снятие такой суммы со счета не могло пройти для нее не замеченным. А после она сама связалась с дирекцией службы безопасности аэропорта.

— Мне нужен твой совет, мам… Я познакомился с девушкой на Кипре… И она узнала, что я изменил ей.

— Вышли все вон, — сказала в сторону моя мама, а после короткой паузы, когда стихли шаги, добавила: — Жизнь тебя вообще ничему не учит, Марк? Надеюсь, она не застала тебя непосредственно в процессе измены?

Нервы мамы сдали, я чувствовал. Вокруг простирался бездушный пустырь с травой ржавого цвета, и я мог говорить открыто.

Вот только я не мог. Горло словно сжало удавкой.

— Не в процессе, мама, — только и ответил я. — Узнала потом.

— Эту девушку ты и пытался догнать? Поэтому за час нарушил столько законов, что штрафы влетели в копеечку?

Не сдержал улыбки. Мама ведь прекрасно представляет, сколько нулей было у этой копеечки.

— Да, пытался догнать. У нее был рейс раньше моего, и я боялся опоздать.

— Что ж, раз ты звонишь мне, ты все-таки опоздал?

— Да, мама. Я опоздал. Сильно опоздал. И не знаю, что мне теперь делать.

— Знаешь, твой отец извинялся передо мной бесчисленное количество раз. Кроме того раза, конечно…

— Мам…

— Дай мне договорить. Если ты помчался за той девушкой, ты, вероятно, хотел объясниться или извиниться и пообещать, что такое больше не повторится. Так вот, Марк. Поверь мне и моему опыту. Чаще всего это пустые обещания, и все эти ошибки повторяются снова и снова. А ты, как ты правильно сказал, действительно сын своего отца. Поэтому подумай дважды над тем, что делаешь или будешь делать.

— Я подумал, мам. И я тебя понял.

— Вот и славно.

Я шел вперед, почти не разбирая дороги. Очнулся, когда уткнулся в ржавую перекладину и такие же ржавые качели на ней.

Сел на широкое сидение, в котором не хватало одной доски, и услышал в трубке:

— Ты хочешь вернуть ее?

Я прикрыл глаза и оттолкнулся ногами. Ржавый визг разнесся по округе.

— А ты бы вернулась к такому, как я?

Мама улыбнулась. Я чувствовал ее улыбку даже в голосе.

— Ты мой сын, Марк. И для меня ты всегда будешь лучшим, а все женщины этого мира недостойными тебя.

— Как мне загладить свою вину перед ней, мам? Как можно вообще извиниться за такое?

Мама помолчала.

— Вот теперь тебе удалось удивить меня. У вас с ней все серьезно?

— Теперь? — нервно хмыкнул я. — Теперь точно нет. К тому же она вроде как выходит замуж.

— Тебе ли не знать, что муж не стена, подвинется.

— Мама!

— Марк, ты, к сожалению, знаешь, что это так. Твой отец всегда извинялся передо мной. И до твоего появления, именно он был мужчиной номер один в моей жизни. Каждый божий раз я верила ему, ведь он всегда так искренне просил прощение. Марк, если она чувствует к тебе хоть что-то похожее, то и она простит тебя, вот только… Даже не думай начинать извиняться, если собираешься снова взяться за старое. Лучше отпусти ее прямо сейчас. Тогда ей будет не так больно, как будет в следующий раз, когда ты снова не удержишь своего зверя в штанах.

— Я никогда и ни перед кем не извинялся, именно потому, что не собирался останавливаться. А сейчас я больше так не могу.

— Тогда делай все, что можешь. Хоть опять беги по взлетной полосе, сынок, если тебе это поможет.

— Спасибо, мам.

— Не за что, Марк.

— Пока.

Я спрятал телефон.

Скрип ржавого металла разносился на километры вокруг. Кому вообще пришла в голову водрузить качели посреди пустыря? И насколько же сильно это место отличалось от пляжа у моря и тех качелей, на которых Вера каталась в нашу первую ночь…

Но я продолжал раскачиваться, хотя руки уже заледенели от ветра и стылого металла. Мне надо было подумать, хотя, фактически, не о чем было думать. Я знал, что должен сделать. С самого начала знал.

Моя мама всегда была такой. Ее семья владела месторождениями газа на севере, и Таисия Вознесенская по праву с юности носила ненавистную ей кличку «Королева бензоколонки». Мой отец, конечно, говорил, что влюбился в нее, но гораздо позже я понял, что ни о какой любви с его стороны и речи не было. Если любишь, то не смываешься в сауну к шлюхам, пока твоя беременная жена лежит на сохранении.

Благодаря деньгам Вознесенских отец и добился тех высот, каких добился.

Мать не разводилась с ним до последнего. Слишком много связей и слишком много денег, чтобы вести себя так, как подсказывало сердце.

Однако последней каплей для нее стала моя свадьба, и после двадцати пяти лет брака моя мать, наконец, обрела свободу.

Развод ей дали тут же. Еще и потому что скандал на моей свадьбе удалось замять для прессы, но не удалось спустить на тормоза внутри трех наших семей. Родители моей жены хотели этого брака, и не могли позволить все отменить из-за того, что двое мужчин в нашей семье не поделили одну женщину.

Победители войн переписывают историю, а деньги решают все. Все берут взятки, я знал. Я очень хорошо это знал.

Спустя полгода после той ночи на Кипре, ничто не напоминало о том, что это была именно моя свадьба. Имя Марка Бестужева было вычеркнуто из всех документов, из всех пригласительных и всех обзоров светской хроники. Невеста осталась той же, а вот женихом задним числом стал… мой уже получивший развод отец.

Он избавился от моей матери, когда ему самому было удобно это сделать, а на смену старым контрактам пришли новые, с семьей моей несостоявшейся жены.

И теперь женщина, которая должна была рожать детей мне, стала моей же мачехой и носила под сердцем названного брата.

Теперь, надеюсь, полностью понятно, почему я настолько ненавижу все, что связано с той ночью?

ГЛАВА 44

Вера

Дома Юра стал помогать моей маме с пальто.

— Конечно, надо было проветриться, Вера, — вещала мама всю дорогу до дома в такси, пресекая тишину, и продолжала делать это и сейчас. — Столько времени работала без отпуска, правда, Юрочка? Молодец, что ты ее одну отпустил, тебе ведь отпуск не дали?

— Нет.

— Вот! Не каждый мужчина согласится дать своей женщине отдохнуть, пока сам останется работать. Вера?

Стоя на коврике у входной двери, я подняла глаза на маму.

— Раздевайся, Вера. Ты спишь на ходу, наверное, жутко устала? Давай в душ и спать. Завтра обсудим организацию свадьбы, я считаю, что нечего тянуть, итак шесть лет ждали. Юра, помоги ей раздеться.

Я должна развернуться и уйти, но стоит Юре коснуться моих плеч, как я, снова, как и в аэропорту, превращаюсь в камень. Еще утром меня касался другой мужчина. И не только касался.

Обвинять Марка в том, что он мерзавец, глупо. Он был им с самого начала и им же и остался. Ничего не изменилось.

Только я стала шлюхой.

На автопилоте иду в ванную комнату, где натыкаюсь на переполненную за семь дней моего отсутствия корзину грязного белья.

Слышу из кухни голос мамы:

— Ничего, ничего. Сейчас я посуду помою, а ты ложись, Юрочка. Завтра ведь на работу?

Закрываю дверь на защелку и медленно стягиваю с себя джинсы.

Сглатываю при виде синяков на бедрах и после еще раз обвожу взглядом узкую ванную комнату, в которой не хватило места для стиральной машинки. Кран в ванне все также капает, и в памяти услужливо всплывает брошенная вскользь фраза: «Я ведь не сантехник, Вера. Вызови кого-нибудь по объявлению».

Пытаюсь снять футболку, но замираю при виде кольца на пальце.

Судьба распотрошила и вывернула мои мечты наизнанку. Ну и чем ты теперь недовольна, Вера? Ведь все произошло так, как ты хотела. Зоя, которая и рассказала моей маме и Юре, когда я прилетаю, даже поздравила меня с долгожданной помолвкой.

Ложусь в наполненную ванну и сразу же ухожу с головой под воду.

«Дыши моим воздухом, Вера», говорил Марк и целовал меня. Я делаю вдох.

Но его нет рядом. И больше не будет.

Вода хлещет через край ванны. В дверь стучат. Снова ухожу под воду, чтобы не слышать этого. Не хочу. Не хочу.

«Любви не существует, Вера».

— Вера, открой! — кричит Юра по ту сторону двери.

Но вместо Юры я слышу голос Марка, который не пожалел дверь, когда услышал мой плач, и выбил ее плечом. Юра только кричит и стучит, хотя воды уже по щиколотку и она вытекает через щель под дверью в коридор.

Снова ныряю.

У меня не осталось ни любви, ни воздуха. Мерзавец отнял все.

*****

— Ничего страшного, Юрочка, я все вытру, — хлопотала мама, разливая утром чай. — Дорожку тоже вынесу, пусть просохнет во дворе.

Юра молча кивает, помешивая сахар в чашке.

— Она очень тяжелая, — говорю я.

— Дорожка? — мама пожимает плечами. — Ну, ничего страшного.

Смотрю на Юру. Тот с невозмутимым видом кладет поверх сыра только что нарезанную мамой колбасу.

— Помоги маме с дорожкой.

Оба смотрят на меня так, как будто я уже рассказала им, что всю неделю стонала под другим мужчиной.

— Вера, ты что, не видишь? Я уже в костюме, — отвечает Юра, делая глоток горячего чая. — Думаешь, это подходящая одежда, чтобы таскать мокрые тряпки?

— Не такая уж она и тяжелая, — быстро говорит мама. — Если что вместе вынесем, да, Вера? Кстати, тебе когда на работу?

— Через неделю, — отвечаю. — Мне дали отпуск на две недели.

— Отлично! Тогда давай сходим в свадебный салон, пока я здесь. А потом выберем приглашения и еще ресторан.

— Ну, я пошел, — говорит Юра, поднимаясь из-за стола.

— Не трогай посуду, Юрочка, я сама, сама, — снова тараторит мама, выпроваживая его из кухни.

Я остаюсь сидеть. За окном бесцветное небо и черные голые деревья. Господи, неужели я жила так все это время?

Хлопает дверь, и мама возвращается на кухню. Достает из шкафчика вазочку с конфетами.

— Вот теперь можно себя и побаловать.

Меня режет изнутри каждое сказанное ею слово. У меня не было другого примера, кроме маминого, перед глазами, но только теперь я четко вижу, что так больше нельзя. Нельзя тащить на горбу набравшую воду дорожку, которая весит теперь не меньше тонны, чтобы не беспокоить мужчину, и нельзя прятать от него конфеты, чтобы баловать только себя, потому что на самом деле не хочешь его радовать. А конфеты ешь потому, что хочешь заесть горечь во рту.

— Ну, рассказывай, Вера. Хоть поговорим нормально, а то ты вчера так спать хотела, что заснула прямо в ванне…

— Я не выйду за Юру, мама.

— Что за глупости? Юра отличный мужчина, не хуже многих. Не пьет, не курит. По бабам не шляется. Даже отпуск тебе оплатил, хотя сам не поехал.

— Это он тебе так сказал? Я уехала на свои деньги, мама. Юра не дела мне ни копейки и на прощание сказал, что я еще приползу к нему на коленях.

Мама встала к раковине и стала мыть посуду.

— В сердцах и не такое скажешь, — пожала она плечами. — Он же сделал тебе предложение…

— Когда ты приехала, мама?

— Я? — мама обернулась.