Жасмин Майер - Идеальный мерзавец

Может быть, мы даже сделаем это с ней прямо сейчас. Один быстрый перепихон, пока на первом этаже в ресторане водят хоровод наши гости. Я сдержал свое слово и сдержался сам — женился на ней и не спал с ней до самой свадьбы, как она сама того хотела.

Стоило представить, как я задеру все ее юбки прямо сейчас, как мои шаги ускорились. Увидел на ручке люкса табличку «Не беспокоить».

Надеялись, что таблички хватит, чтобы отвадить любопытных. Им настолько было невтерпеж, что они даже не стали закрываться на ключ.

Я толкнул дверь и увидел свою невесту и жену на коленях с чужим членом во рту.

Тогда же я проснулся.

И услышал ее.

Не до конца проснувшись, подорвался с дивана и взлетел вверх по лестнице. Передо мной, как во сне, снова оказалась запертая дверь, и это было выше моих сил.

Я выбил ее плечом. И замер на пороге, шаря взглядом в поисках мужика. Где ты, куда сбежал на этот раз? Моргнул, раз и два, протер глаза кулаками и понял, что уже проснулся, а все еще живу кошмаром. Нет здесь мужика. Ему неоткуда взяться в моем доме и в ванной.

А эта женщина на коленях совсем другая.

Анализировать обстановку чертовски сложно: как ни крути, а это утреннее пробуждение, так что в штанах члену очень тесно. Но это не единственная причина, по которой у меня снова стоит.

Вера стоит на четвереньках, выставив кверху попку в обычных белых хлопковых трусиках. Короткая футболка задралась, обнажая ямочки-впадинки на пояснице.

Матерь Божья.

‍‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‍Вера за что-то извиняется и рыдает в голос, и я, наконец, вижу осколки, а в ее руках анальную пробку, купленную когда-то давным-давно. Красное сердечко в заднице отлично смотрелось на фотках. Невестам нравилась. Женихам не очень.

— Это всего лишь стекляшка, Вера, — пытаюсь ее успокоить, но, видимо, не выходит.

Она рыдает пуще прежнего.

Сидя на пятках, с пробкой в руках. Дай мне сил, Господи, не думать о том, как пробка будет смотреться в ней.

Иду по осколкам разбитого сердца, что очень символично, если вздуматься. Поднимаю Веру на ноги, и она прячет лицо у меня на груди, продолжает извиняться.

Как ножом по сердцу.

Ожившие в памяти кошмары услужливо подсказывают, что даже после того, как я застукал собственную жену за изменой, она не раскаивалась также сильно, как сейчас эта полуголая женщина.

— Это ерунда, — говорю, пытаясь отодвинуться от нее.

Вера, как на зло, жмется ко мне еще сильнее.

— Ты злишься, я знаю, — всхлипывает она.

Ни черта ты не знаешь, Вера, хочется ответить резко, но если сорвусь, Вера примет это на свой счет. Глажу ее по голове, по растрепанным темным волосам. Стараюсь остановить руку где-то в районе лопаток, но ладонь предательски ползет ниже.

Вера продолжает говорить о полотенцах, душе и холодной воде, а я в сердцах обзываю себя последними словами.

— Прости, не предупредил. Тут солнечные батареи. Их надо было заранее включить, чтобы вода нагрелась. Слишком спать хотел, не подумал…

Она шмыгает носом, и я чувствую, как она дрожит.

— Ты замерзла.

— Очень, — кивает она. — Прости еще раз.

— Хватит извиняться. Это ерунда.

Вера заглядывает в глаза, явно ждет, что я добавлю что-нибудь еще. Например, что совсем не пользовался этой пробкой или что даже не знаю, как она тут оказалась.

Я молчу. Не хочу быть в ее глазах лучше, чем я есть на самом деле.

Убираю свои руки от нее.

— Марк?

Вера ловит меня за руку.

— Поцелуй меня.

‍‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‍

‍‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‍Так резко оборачиваюсь, что чуть не падаю. Пробка падает на пол из ее рук. Она пробирается ко мне под одежду, и ее руки действительно ледяные. Прижимается на этот раз всем телом и замирает.

Она в моем доме. В одной футболке, ткань которой топорщат соски, и при этом дрожит, как осиновый лист.

Поцеловать ее.

И тогда я смогу раздеть ее. Стянуть с нее футболку, провести языком по этим соскам и избавить от трусиков, почувствовать на губах вкус, который свел с ума еще в такси. А после оттрахать так, чтобы именно мое имя она произнесла в момент оргазма.

От картинок перед глазами член в штанах дергается. И это не укрывается от Веры, которая прижимается к нему животом.

Я видел слишком много измен, чтобы сейчас позволить себе сорваться с тормозов. Как и рыжая Марианна в аэропорту, они точно знали, на что шли и почему. Их бесстыжие глаза раздевали и трахали меня даже откровенней многих мужских взглядов. Когда они отсасывали или позировали с пробкой в заднице, пока я снимал их, в их взгляде не было ни капли раскаяния, сожаления, стыда.

Не было всего того, что было сейчас в глазах Веры. Она попросила всего лишь поцеловать ее, потому что не могла просить о большем. Надеялась, что я, как сорвиголова, сразу возьму ее здесь у стены, нагнув над ванной.

Только зачем тебе это, девочка? Чтобы ненавидеть себя?

— Ты ведь хочешь… меня.

Она произносит это даже с каким-то удивлением. Сомневалась во мне или в себе?

— Хочу.

Даже не буду спорить с этим.

Веду большим пальцем по мокрой от слез щеке и касаюсь губ. Она закрывает глаза.

— Хочу, но не могу. Я сплю только со шлюхами.

Ее глаза тут же распахиваются. Вера отшатывается от меня, а я задаю следующий вопрос:

— Что ты хочешь доказать, если переспишь со мной?

Вера пятится к выходу из ванной.

— Ничего… — трясет она головой. — Никому и ничего.

— Тогда зачем тебе я?

— А зачем тебе нужна была та рыжая в аэропорту?

— Не пытайся заговорить мне зубы. Я знаю, зачем она нужна была мне, как и она знала, что я могу ей дать. А ты, Вера? Зачем тебе спать со мной?

Вера молчит.

— Ты шлюха, Вера?

Она разворачивается и бежит в спальню.

Хватаюсь за косяк. Больно. Очень больно. Смотрю на лужицу крови на кафеле. Слышу рыдания, шорох одежды и быстрое бегство по лестнице, пока сам с каким-то извращенным удовольствием и старанием выковыриваю из пятки осколок стекла.

Громко хлопает входная дверь.

Так и надо было, Вера. Так и надо было поступить с самого начала, хотя сейчас ты мне и не веришь. Волки не приводят домой зайчишек, не обнимают их, не целуют и не занимаются любовью.

Мой внутренний волк рвет и мечет. Он голоден и зол. Он жаждет крови и мести.

Прыгаю на одной ноге к оставленному на первом этаже телефону. Вытаскиваю из бумажника визитку.

Набираю номер.

‍‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‍

Марк

Кальян был густым и терпким, а виски в бокале выдержанным. Над морем давно потух закат, и вместе с солнцем ушла жара, уступив место сырому ветру, из-за которого даже у кальяна немного соленый привкус.

Море рядом. Дышит темным маревом о сваи террасы, и деревянный пол чуть подрагивает. От воды тянет холодом, и сидящая напротив Марианна зябко кутается в выданный официантом плед.

Конечно, она пришла. Такие, как она, всегда приходят.

Выпускаю в беззвездное небо струю дыма и спрашиваю:

— Что ты сказала ему о том, куда пошла?

Марианна щурится, как кошка. Такие разговоры щекочут ей нервы. О таких приключениях потом рассказывают подругам, чтобы они умирали от зависти.

— Ночь перед свадьбой жених должен провести отдельно от невесты. Это традиция.

Кашляю, подавившись глотком виски. Все они шлюхи. Раз за разом я убеждаюсь именно в этом.

— Так твоя свадьба завтра?

— Ага, — многозначительно накручивает рыжий локон на палец.

— Выходит, у нас мало времени в запасе.

— Уж точно больше, чем в прошлый раз, — хмыкает она, намекая на быстрый трах в туалете.

Вспоминаю, что из-за того раза в туалете Вера посчитала меня скорострелом.

Допиваю виски. Курю: густой белый дым ползет через ограждение террасы и, падая, качается на темных волнах. Потом исчезает. Однажды воспоминания о Вере тоже исчезнут. Нужно только время.

— К тебе или ко мне? — спрашиваю, щурясь от дыма.

Нам не нужно заигрывать, флиртовать и намекать, мы оба прекрасно знаем, что хотим от этой ночи. Но из нас двоих только Марианна верит, что все это пройдет без последствий.

— К тебе, — отвечает она.

Это значит, что в отеле ей появляться нельзя. Пусть для того, чтобы она смогла свободно потрахаться в последний раз перед свадьбой, она и заставила жениха снять отдельный номер, но это все равно крайне опасно. Его номер может быть даже рядом или на том же этаже. Она боится. Ведь играть и проигрывать это не одно и то же, правда, Марианна?

Подзываю официанта и расплачиваюсь.

— Идем.

— Может, на такси? — она поднимается, но стоит, держась за стол. Ее шатает. Удивительно, что речь при этом довольно внятная.

— Здесь недалеко.

Делает пару шагов и виснет на моем плече.

— Ох, я не дойду.

— Когда это ты так набралась?

Со мной она выпила всего один мартини. Получается, я просто не заметил, что, оказывается, она пришла ко мне уже теплая.

— Да еще с утра… Комплимент от отеля в честь свадьбы, потом шампанское с устрицами на завтрак и все такое. Дай я немного посижу. Может, станет легче.

Отпускаю ее на диван возле другого столика, в центре крытого зала. Здесь уже горят газовые жаровни, чтобы посетителям было теплее. Смотрю вдаль, на ползущую вверх улицу. Она не дойдет до моего дома сама, но не тащить же ее на себе?

Снова смотрю в ее осоловевшие глаза.

— Ты сегодня вообще ела?

— Не помню.

Подзываю официанта и заказываю куриный суп с яйцом и лимоном. Смотрю, как она беспомощно подпирает руками щеки, чтобы удержать голову на месте, как будто это может остановить головокружение

Время. Мне нужно время, и тогда однажды, глядя на них, я перестану видеть другую.

Вместо рыжих волос темные, вместо синего топика — простую белую футболку. Такую же пьяную в аэропорту на сумках, где она пила из горла крепкий фруктовый компот. Где она? Что с ней стало после бегства? Это ее второй день на острове, и с самого утра я бью себя по рукам, чтобы не обзвонить полицию и морги. Просто на всякий случай.

Очень может быть, что теперь напившиеся и отчаявшиеся мне всегда будут напоминать о Вере.

Прошу официанта повторить виски. А Марианне заказываю крепкий кофе.

Учуяв запах чеснока в соусе, который принесли вместе с супом и питой, Марианна хмурится.

— Ненавижу эту чесночную бурду, а мой… — она тут же затыкается.

Хватило мозгов не обсуждать со мной будущего мужа. А раз так, значит, не настолько пьяна, как казалось поначалу. Значит, после супа и кофе ей точно станет еще лучше. Мой телефон заряжен, а в принтер заправлена новая пачка бумаги. Вечер станет незабываемым. Для нас обоих.

Откидываюсь на спинку и лениво оглядываю другие столики.

При виде пары за дальним столиком виски встает поперек горла, а внутренности скручивает узлом.

Да вашу ж мать! Вера-то здесь что потеряла?!

Вера на меня даже не смотрит, а я просто не в силах отвести взгляд в сторону. Только вчера я сделал все, чтобы выгнать ее из дому, а теперь смотрю и не узнаю. Кажется, она загорела? Ходила на пляж? Отдыхала?

Да неужели?

А что ты хотел, Марк? Чтобы она похоронила себя заживо, потому что встретила такого мерзавца, как ты?

— Будешь допивать?

Смотрю в упор на женщину за моим столиком, словно не понимаю, кто она и как здесь оказалась.

— Что такое? — удивляется Марианна. — Ты аж в лице изменился. Случилось что?

Киваю. И снова смотрю на Веру. Я не смотрел на нее уже целую вечность.

— Знакомая? — снова прерывает она тишину. — Или бывшая?

Смотрю на Марианну, как на сумасшедшую.

— Судя по твоему растерянному виду, — хмыкает она, — ты не очень хочешь, чтобы она тебя заметила.

С одной стороны я хочу, чтобы она увидела меня вместе с Марианной. Так — будет проще. Это расставит все по своим местам.

А с другой стороны, чувствую невероятную потребность как можно скорее сбросить Марианну в море прямо с террасы.

Вера все также задумчиво смотрит на море, а у парня рот не затыкается. Как долго это уже продолжается? И кто этот мудак рядом с ней? Неужели дорогой Юра засунул в жопу гордость и все-таки приехал за ней?