Карр Джорджия Ле - Иден (ЛП)

— Пусть будет так. Оставь все, как есть.

Постепенно пульс начинает стучать, как обычно, кипящая ярость внутри, уходит, ее место занимает чувство вины. Мне не следовало оставлять ее одну и без защиты. Я должен был лучше защищать ее — это моя работа.

Я вытаскиваю аккумулятор из его телефона и бросаю все это дерьмо в сейф. Я очень сильно сомневаюсь, что он предпримет что-то против меня, он трус, но эти вещи еще могут пригодиться, если он вдруг рискнет… Случай пока работает на меня.

Я возвращаюсь обратно в спальню и встаю над ней. Ее волосы веером разметались по подушке, губы приоткрылись, лицо опухло и все в синяках. Странно, отек и синяки сделали ее для меня еще более драгоценной и не менее интересной. Она шевелиться, опуская простыни вниз к талии, обнажая небольшую полоску кожи между ее пижамными штанами и верхом. Кожа выглядит молочно-белой, безупречной, вызывая во мне большое удовольствие, видеть ее, претендовать и владеть ею.

Я наблюдаю за легким ритмом ее дыхания, которое звучит так соблазнительно, я долго смотрю на нее, не в состоянии оторвать глаз, очень долго. И часть меня потрясена от силы чувств, которые я испытываю, находясь в восторге от того, что я чувствую. Я никогда не мог даже предположить, что буду когда-то чувствовать что-то подобное к женщине, но вот оно здесь и сейчас.

Я люблю эту женщину.

Всеми фибрами своего существа я люблю ее. Я наблюдаю, как она погружается в беспокойный сон, начинает крутиться и вскидывает руки. Я опускаю палец в ее слегка разжатый слабый женственный кулачок. Она издает странный звук и сильно сжимает мой палец. И вдруг, по-прежнему находясь все еще в глубоком сне, она говорит нечто совершенно странное, я не мог бы даже предположить услышать такое в своих самых смелых мечтах, но она произнесла это своими устами. 

Лили 

Я просыпаюсь, в голове пульсирует, все тело ломит. Я пытаюсь потянуться и морщусь от боли, понимая, что нахожусь в постели Джека. Он сидит в ногах кровати и наблюдает за мной.

— Доброе утро, — тихо говорит он.

Я стону в ответ.

— Как ты себя чувствуешь?

— Хуже, чем вчера.

Он встает и подходит ко мне.

— Нужна помощь, чтобы помочь тебе вылезти из постели?

— Не думаю, что я смогу, — отвечаю я, он склоняется подо мной и нежно приподнимает, положив под спину подушку.

— Спасибо.

— Пожалуйста, — отвечает он мне в ухо, я чувствую свежесть его дыхания.

— Ты давно проснулся?

— Около часа назад. Мне нужно уйти, но я хотел бы, чтобы ты немного поела, прежде чем я уйду. Алисия придет позже, принесет тебе кое-какие журналы, но если ты хочешь какую-нибудь книгу, то она купит ее в книжном магазине. Просто позвони ей.

— Я буду лежать здесь до вечера?

Его челюсть напрягается. Я понимаю, что это означает — он собирается опять навязать мне свою волю.

— Я перевез все твои вещи сюда. С этого момента ты будешь находиться здесь.

— Что?

— Это не подлежит обсуждению, Лили. Ты остаешься здесь.

Я в недоумении поднимаю руки.

— Это невозможно.

— Невозможно подвергаться опасности.

— Джек, ты не в праве делать подобные вещи. Ты не должен вот так просто перевозить мои вещи и сообщать мне, что теперь я буду жить здесь. Ты должен спросить у меня моего согласия.

— То есть я должен предоставить тебе выбор.

У меня вылетает судорожный смех.

— Да, верно. По крайней мере, предоставить девушке иллюзию выбора.

Он скрещивает руки на своей широкой груди.

— Не хотела бы ты переехать ко мне сюда?

— Я останусь здесь на несколько дней, а потом мы поговорим об этом.

— Видишь, почему я не спрашивал, потому что это глупость?

— Я не ребенок, Джек. Ты не можешь решать за меня.

Он подходит ко мне.

— Как ты не понимаешь? Я не смогу спать, если не уверен, что ты в безопасности.

Я смотрю ему в лицо, он говорит правду, я чувствую это.

— Такое может произойти с кем угодно, — тихо отвечаю я.

— Это случилось не с кем угодно. Это случилось с тобой.

— Не думаю, что он захочет в своем состоянии вернуться после того, что случилось с ним прошлой ночью, правда ведь?

— Я защищал, что принадлежит мне, Лили, — в его голосе не слышится никаких угрызений совести. Лицо — ледяное спокойствие.

Я вздыхаю. Голова раскалывается, у меня не хватает сил бороться с ним.

— Хорошо, ладно, давай поговорим об этом, когда мне станет лучше.

— Хочешь позавтракать?

— Да, хочу. Я хочу мороженое.

— На завтрак?

— Мне всегда разрешали есть мороженое, когда я чувствовала себя плохо, — говорю я, совершенно не задумываясь над тем, что только что сказала.

В утреннем свете его глаза внезапно сверкают, как изумруды. Недоступные, но он говорит совершенно мягко и дружелюбно.

— Какое ты предпочитаешь?

— Мне нравится фисташковое и ванильное, но я готова на любое, которое есть в морозильнике.

Он приносит мне пиалу с мороженым и печеньем, садится и наблюдает, как я ем.

— Я вернусь к ланчу, — говорит он, и слегка целует меня в другую щеку, которая не опухла и пульсирует от боли.

Как только я слышу, что за ним закрывается дверь, медленно выбираюсь из постели и хромаю в другую спальню, где находятся мои привезенные на какое-то время вещи. Моя гитара стоит, прислонившись к шкафу. Я беру ее, опускаюсь на кровать, и провожу по струнам. Внутри у меня полный бардак от всех сумасшедших чувств. Возможно, я все еще пребываю в шоке из-за того, что случилось вчера, потому что чувствую себя полностью оцепеневшей. Никаких поверхностных эмоций. Я только помню Джека, и кровь на его одежде, помню его беспомощные слезы, стекающие по лицу. Я вспоминаю тот последний раз, когда плакала и плакала, и была не в состоянии остановиться. Мои пальцы сами собой начинают перебирать струны, из меня непроизвольно выливаются слова.

Всю свою боль я изливаю своими пальцами.

Я всегда пою одну и ту же песню. Всегда выплескиваю свою печаль в ней.

«Убивай меня постепенно своей песней. Убей меня нежно».

Я забываю о том, где нахожусь и возвращаюсь туда, где мне было так хорошо, где вокруг в моем мире все было хорошо. Мои родители ушли в кино. Я слышу, как мой брат внизу делает себе сэндвич с вареньем, создавая полный беспорядок на кухне. На улице идет дождь, а я лежу на кровати, положив руки под голову и наблюдаю за вспышками молний в небе.

Я заканчиваю петь и слышу шум у двери, поворачиваюсь слишком быстро, и жуткая боль отдается в ребрах. Джек стоит в дверном проеме уставившись на меня. Он, кажется, побледнел, это видно даже сквозь загар.

— Почему ты дома? — обвиняя, спрашиваю я, хотя на самом деле не собираюсь его ни в чем обвинять.

— Не знаю, почему я вернулся, — отвечает он, подходя ко мне и опускаясь на колени. — Я не знал, что ты так хорошо можешь играть на гитаре.

Я пожимаю плечами, и испытываю очередную порцию боли.

— Теперь знаешь.

Он скользит пальцем по моей щеке, стирая дорожку, оставленную слезой.

— Кого ты оплакиваешь, малышка?

Я замираю.

— Никого. Я плачу ни из-за кого.

— Ты обладаешь талантом, Лили Харт? — спрашивает он мягко, но его глаза ищущие и смотрят обеспокоено. Кто знает, сколько еще он будет так терпелив со мной?

* * *

Три дня спустя, я сижу на унитазе и наблюдаю, как он погружается в пену в ванне, когда его голова показывается на поверхности, у него на волосах остается шапка из пены. Он протирает глаза, чтобы стряхнуть пену. Это так мило, что мое сердце начинает биться быстрее. Он открывает глаза, я заново восхищаюсь, насколько они прекрасны. Я стараюсь не пялиться на его выпирающие мышцы плеч.

— Моя мама хочет с тобой познакомиться.

Мои глаза расширяются от удивления.

— Она тебе понравится.

— Это немного рано.

Тень проходит по его лицу.

— Ничего это не рано, Лили. У нас очень дружная семья.

— Я не готова, Джек. Посмотри на меня. Я не могу показаться перед твоей матерью в таком виде.

— Ладно, я познакомлю тебя с ней, когда синяки не будут такими явными.

Я облегченно вздыхаю.

— Спасибо, Джек. 

Мара Иден 

Мой первенец приходит ко мне в гости, и в то мгновение, как только он входит через порог я уже знаю: у него появилась новая женщина. Во всем его облике я вижу это — как блестят его глаза, как проступает слабый румянец на скулах. И я в восторге от счастья. Мне сорок девять, и я хочу увидеть своего первого внука.

Я никогда никому не говорила, но мой Джейк — это моя личная скорбь. Как только ему исполнилось пятнадцать, он не видел ничего, кроме ответственности и жестокости. В пятнадцать лет, ему пришлось опуститься в самый низ и увидеть, как его отца картежника разрезали от уха до уха, мужчина, у которого его отец занял деньги, предложив сделать Джеку выбор: работать на него и выплатить долги своего отца или же все члены его семьи умрут также.

Когда он вернулся домой в тот день, Джейк, которого я знала все эти пятнадцать лет, умер. У него не было слез, он не горевал, просто приступил к работе немедленно, беспощадно. Он работал целыми ночами, спал по три часа и опять возвращался к работе. Ему потребовалось два года, чтобы расплатиться с долгами отца. Я знаю, что он должно быть совершил много плохих вещей, но он делал это ради нас — ради меня, Доминика, Шейна и ради нашей самой маленькой, Лайлы.

Он заработал кучу денег, купил мне этот красивый дом, автомобиль, оплачивает мой отпуск, и дает мне ежемесячное пособие, я, похоже, никогда не смогу потратить все, что он мне дает. Он сам живет в особняке с бассейном, носит модную красивую одежду, владеет дорогими машинами и имеет слишком много любовниц, но до вчерашнего дня я никогда не видела его таким счастливым.

— Она одна из нас? — спрашиваю я.

— Нет. Но она красивая, правда, — отвечает он. В его голосе звучит такая гордость, что я поражаюсь ей.

— Приведи ее ко мне, — говорю я.

После того, как я ставлю на заднее сиденье корзинку, наполненную домашним джемом с контейнером его любимых пирожных Мадлен, закрываю за ним дверь машины, на прощание взмахнув рукой, бегу к алтарю. Я несусь поблагодарить Черную Мадонну, которая является покровителем нашей семьи. На протяжении многих поколений мы почитаем ее, и она отвечает нам тем же, посылая видения моей бабушке, моей маме и даже мне. Она сообщила мне, когда убьют моего мужа: я стояла перед ней в молитве, и у меня было видение. Я увидела, как он поднял руку и извинился передо мной.

— Прости, Мара, но я должен уйти.

На следующий день он был мертв.

С улыбкой я зажигаю красную свечу и встаю перед статуей Мадонны. Но как только я начинаю молиться, у меня внизу живота появляется такое ужасное чувство, что даже подкашиваются колени, и я падаю на пол. Я фактически распласталась на полу и ко мне приходит видение — пуля летит прямо в моего Джека. И я вижу кровь, которая быстро просачивается через его одежду. Я лежу на полу, ошеломленная, кусая кулак, чтобы удержаться от нечеловеческого крика.

С того дня как Джек был выхвачен из своей невинной жизни, я не знала покоя. Даже во сне. Жуткий страх за его жизнь лежит свернувшийся, как змея, внизу глубоко у меня в животе, готовый в любой момент поднять свою голову. И такой день настал, и змея смотрит на меня своим страшным взглядом.

С криком я бегу к телефону и звоню Квини, подруге моей бабушки. Женщина с большим даром, с ней разговаривают духи через карты. Я набираю ее номер и плачу.

— Ну, приходи сейчас, — говорит она.

Она живет в трейлере на поле. Я сажусь в машину и еду двадцать миль, чтобы добраться до нее. Паркую машину на краю поля и быстро иду к ее якобы дому. Она, одетая в халат, открывает дверь и приглашает войти. У нее круглое лицо с выщипанными бровями, подведенными коричневой подводкой, большие черные зрачки, выделяющиеся на белом яблоке, и это придает ее лицу вид святой. У нее небольшой рот, губы потрескавшиеся. На Брайтон Пирсе она известна как мадам Кью, шарлатанка и сумасшедшая.

Я поднимаюсь по ступенькам и вхожу в ее обитель. Здесь безупречно чисто, солнце просвечивает сквозь тюль, и помещение наполняется таинственными тенями. Она напоминает мне мою бабушку — те же занавески, те же кристаллы, маленькие фарфоровые статуэтки и цветы в горшках на подоконнике.