Он сохранял спокойствие, но сердце его упало. Она выплевывала плохо скрываемую ревность, словно змея яд. Ему надо найти способ сделать Елизавету своей союзницей.

Я бы никогда не дала разрешения на брак между вами как по политическим, так и по сословным соображениям. Вы меня понимаете?

Лэм старательно подбирал слова.

Я никогда не говорил, что хочу жениться на леди, о которой идет речь.

— И не женитесь. А также не воспользуетесь ею так, как мужчины привыкли пользоваться беззащитными женщинами. — Елизавета посмотрела ему в глаза. — Теперь она находится под нашей защитой. Мы требуем, чтобы вы перестали ее преследовать. — Елизавета помолчала, и ее голос смягчился. — Возможно, со временем я найду джентльмена, с которым она вступит в брак. В любом случае это будет нелегким делом, и гораздо более трудным, если она не останется непорочной и будет носить вашего ребенка.

— Значит, ее мольба подействовала. — В его голосе звучал гнев.

Я сказала, что еще не решила, что с ней делать, — резко ответила Елизавета. — Ее отец оказался изменником и мерзавцем, но я очень любила Джоан Фитцджеральд. Поэтому я довольно благосклонна к Катарине и решила, что она останется у меня в услужении.

Глаза Лэма широко раскрылись, но ему удалось сдержать вздох облегчения.

— Катарина будет довольна. Я думаю, пока ей лучше быть при дворе.

— Я тоже так думаю. — Елизавета подала ему запечатанное письмо.

Лэм, не срывая печати, вопросительно взглянул на королеву, чувствуя, что они наконец перешли к делу.

— Еще один патент. — Она улыбнулась. — Я уверена, что он вам понравится.

— И кого теперь может захватывать «Клинок морей» с дозволения короны?

— Вы можете преследовать любого, кто осмелится вести торговлю с мятежниками Фитцмориса или другим образом поддерживать их.

Лэм ничего не сказал. По его лицу и холодным серым глазам невозможно было понять, что он чувствует. Согласие — или непокорность?

И вы можете захватывать и тех, кто осмелится помогать кому-либо, выступающему против моего правления в Ирландии, — не менее твердо добавила она.

Лэм кивнул, засовывая патент в карман плаща. Кого-либо, например Джеральда Фитцджеральда. Он подумал, что наконец-то игра началась по-настоящему. Он сделал первый ход, захватив Катарину, потом второй, когда отвез девушку к ее отцу. Ответ королевы был гораздо более продуман — и более откровенен.

— Вы как будто недовольны? — спросила она с ноткой раздражения в голосе.

— Очень доволен, — пробормотал он. И в самом деле, несмотря на неравные шансы и на то, что ставки были так высоки, в его крови бурлило нетерпение, как у породистого рысака перед стартом призовой скачки. Он выбрал свою цель. Катарина должна стать его женой, более того, ее отцу должны быть возвращены его земли и титул. Когда совсем недавно его обвинили в заговоре и измене, это обвинение было ложным. Будь он снова обвинен в этом, оно оказалось бы истинным. Он должен действовать с максимальной осторожностью — как все изменники.

Хорошо, — сказала Елизавета, снимая пушинку с рукава. — Я подумаю, как вознаградить вас за все то, что вы для меня сделали, — негромко сказала она, глядя ему в глаза. — Я рассчитываю на вас, Лэм. Вы — мой собственный золотой пират.

— Я буду удовлетворен, Бет, самым маленьким вознаграждением. Или никаким.

— Любой мужчина нуждается в каком-то вознаграждении. Не бойтесь высказать свою просьбу, Лэм. Я с удовольствием удовлетворю ее.

Лэм наклонил голову. Когда придет время, он определенно напомнит Елизавете о ее обещании.

— Спасибо, Бет.

— Пожалуйста. — Елизавета улыбнулась. — Можете идти, Лэм.

Он повернулся, но она схватила его за руку и порывисто сказала:

Я буду ждать нашей следующей встречи.

Он колебался только долю секунды, потом сжал ее руку, наклонился и приложился губами к ее щеке.

Я тоже.

Елизавета стояла, глядя ему вслед. В ее глазах появилось мечтательное, как у молодой девушки, выражение.

Королева назначила меня к вам в услужение, — сказала девушка. Она была небольшого роста, хрупкая, светловолосая и довольно миленькая. Звали ее Елена.

Катарина все еще не оправилась от шока. Незадолго до этого королева сообщила ей, что она не просто останется при дворе, но будет одной из ее фрейлин. Катарина была вне себя от радости. Ей бы и в голову не пришло просить о такой чести. Она и подумать не могла, что эта честь может быть оказана ей, дочери ирландского изменника. Только вчера она не знала, что с ней станет, не имела ни дома, ни определенного будущего. Теперь у нее появилось место в обществе, цель в жизни. Это было лишь немногим хуже брака, и, по правде говоря, Катарина была не прочь достаточно долго оставаться одной из фрейлин королевы. Жизнь при дворе должна быть невероятно увлекательной!

Елена, — сказала Катарина, поворачиваясь к этой крошечной девушке, — может, начнете свою службу у меня с того, что попросите принести ванну, потому что мне уже много дней не представлялось случая искупаться. У меня нет чистой одежды. Не могли бы вы найти мне что-нибудь из одежды, пока мои собственные вещи будут постираны и вы сохнут? — Ей пришло в голову, что у нее нет никаких нарядов. Фрейлины славились своими туалетами, а у нее было только одно драное платье.

Думаю, что смогу, — улыбаясь, сказала Елена. Елена направилась к выходу, и Катарина застыла на месте: в дверях, наблюдая за ними, стоял Лэм О'Нил.

Ее сердце заколотилось. Значит, он еще не уехал. Она вспомнила, как накануне он целовал ее в покоях королевы. Он пробудил в ней желание, и теперь оно нахлынуло на нее, яростно и неукротимо. Вместе с ним появился стыд.

О, она отлично помнила свое собственное непростительное поведение. Она не только не воспротивилась его поцелую, но и сама целовала его не менее самозабвенно, откровенно, бесстыдно трогая обнаженную кожу на его груди и животе. Она не осмеливалась даже подумать о том, что могло произойти, если бы Лэм не взял себя в руки и не вспомнил, что они находятся в комнате королевы! Она прикусила губу, отчаянно надеясь, что он уйдет, и в то же время не желая этого.

Лэм смотрел на нее серьезно, без улыбки, и даже не взглянул на торопливо выскользнувшую из комнаты Елену.

Я пришел проститься с вами.

Катарина повернулась к нему спиной. Ее дыхание стало прерывистым, мысли путались. Она напомнила себе, что он пират, что хотя он и получил прощение, но все равно остается пиратом, и что ей вовсе не следовало наслаждаться его поцелуями и тем более желать его. Разве что она стала бы его женой, но об этом не может быть и речи.

— Я думала, что вы уже уехали, — равнодушно произнесла она, хотя безразличие далось ей с трудом.

— Неужели вам совершенно все равно? — резко спросил Лэм.

Катарина не повернулась к нему, решив ничего не отвечать, повторяя себе, что ей нет до него дела. В комнате воцарилось молчание. Катарина вслушивалась, пытаясь понять, что он делает, вспоминая его предложение, сделанное ей на корабле. Конечно, было сумасшествием даже подумать об этом.

Внезапно его ладони опустились ей на плечи.

— Когда вы мне уступите? — Он подкрался так тихо, что она ничего не слышала.

— Не смейте меня трогать! — Катарина отпрянула.

— Вы боитесь не меня, Катарина. Вы боитесь того, что я вызываю в вас. Вы боитесь собственной страсти, боитесь скрытой в вас женщины.

Она отказывалась верить его словам.

Нет. Я боюсь вас, вот и все. Он довольно засмеялся.

Ловко вы научились лгать. Вчера в спальне вы меня не боялись.

Она вспыхнула.

— Просто я была не в своем уме.

— Конечно. — Его глаза светились. Он снова обхватил ее и притянул к себе, не обращая внимания на то, что она вся напряглась. — Но мне нравится, когда вы не в своем уме, Катарина. Разве вам не хочется хорошенько попрощаться со мной, прежде чем я выйду в море?

Сердце Катарины колотилось. Он уезжал, и это не было уловкой. С ее стороны нелепо было расстраиваться, но она расстроилась — в этом не было сомнения. Она была в отчаянии. Что если он умрет? Его средством к существованию был меч, его занятием — пиратство и грабеж, убийство и насилие. О Господи! Она думает о его безопасности! Хуже того, что какая-то бесстыдная маленькая ведьма внутри нее подсказывает, что еще один, прощальный поцелуй вовсе не повредит — ведь он уезжает, и она может больше никогда его не увидеть.

И разве она не должна быть ему благодарна за все то, что он до сих пор для нее сделал?

Какие мысли проносятся в вашей умной головке? — спросил Лэм.

Катарина не переставая повторяла себе, что не станет его целовать. Это было неправильно, вот и все. Но тело ее начала сотрясать дрожь.

— Куда… куда вы отправляетесь?

— Собираюсь пощипать испанцев, — сказал он, чуть улыбаясь. — Королева дала мне патент.

Катарина разинула рот. Внезапно все встало на свои места. Он был не просто пират, а буканьер — с патентом короны.

— Мне следовало давно догадаться! Вы должны были сказать мне, обманщик!

— Какая разница? У меня не было патента на захват французского торгового судна, на котором вы плыли. — Его глаза поймали ее взгляд.

Она вспомнила запах пороха и дыма, обугленную палубу, раненых — и непроизвольно вздрогнула. Он пальцем приподнял ей подбородок.

Вы как будто опечалены тем, что это не одно и то же, Катарина. Я никогда не стану блестящим придворным и аристократом.

Мне это отлично известно, — сказала она. Именно поэтому она не выйдет за него замуж. Никогда не сможет стать его женой.

Вы совсем еще глупая, — резко сказал он. — Остерегайтесь всего, что здесь происходит. Остерегайтесь интриг, остерегайтесь таких мужчин, как Лечестер, больше всего — его самого.

Катарина взглянула прямо в пылающие темным пламенем глаза Лэма.

Я могу позаботиться о себе.

Да, можете, и еще как. — Потом он посерьезнел. — Не пройдет и недели, как Лечестер постарается задрать вам юбки.

Она отшатнулась.

Я его убью, если он возьмет то, что принадлежит мне, — заверил ее Лэм.

Катарина ахнула, стараясь вырваться, но он только крепче схватил ее за плечи и встряхнул.

Можете сколько угодно с этим не соглашаться, но вы моя. Назовите это страстью, навязчивой идеей — как хотите, но от вас у меня бурлит кровь, и я не отступлюсь.

Она не могла произнесли ни слова. Ее сердце так колотилось, что она почти не дышала. — Запомните мои слова. Настанет время, когда я вернусь за вами, Катарина. Это я обещаю.

К ней вернулся дар речи.

Нет! Вы просто самоуверенный наглец! — Она стала вырываться, но где-то в глубине души чувствовала возбуждение оттого, что этот мужчина так неодолимо ее хочет.

Он издал какой-то животный звук и притянул ее к своему жесткому возбужденному телу. Катарина замерла, мучительно ощущая его прикосновение.

Так-то лучше, — сказал он, глядя на ее дрожащие губы. — Гораздо лучше. — Он тронул ее скулу, откинул назад прядь упавших на лицо волос. Потом наклонился и не спеша приложился губами к ее губам.

Что бы он там ни обещал, этот поцелуй мог оказаться последним — это Катарина понимала. Боже милостивый, не может же она отказать ему сейчас! Лэм притиснул ее к стене, и вскоре она обнаружила, что сидит верхом на его мощном бедре именно так, как представлялось таившейся в ее груди распутнице. Он стянул вниз кромку прямого выреза платья, обнажив ее груди. Она впилась ногтями в его затылок. Его руки принялись ласкать ее грудь. Катарина оторвалась от его рта и закинула голову назад, выгнув шею, постанывая от наслаждения. Лэм обхватил ее груди ладонями, наклонился и принялся лизать набухшие соски, покачивая бедром. При каждом движении его пульсирующий фаллос прижимался к ее лону. Тихонько постанывая, Катарина приникла лицом к его шее. Быстрее молнии рука Лэма скользнула под ее юбки, поглаживая влажные складки ее лона сквозь ткань нижних юбок. Катарина содрогалась, издавая громкие стоны. Лэм продолжал поглаживать ее, пока она не обмякла, цепляясь за него, умоляя — хватит! хватит!

Он обнял ее. Она приникла к нему, постепенно приходя в себя, боясь поднять голову и встретиться с его насмешливым взглядом.

Кэти, — хрипло выговорил он, — милая, бесценная Кэти. — Он снова притиснул ее к стене и приподнял подбородок. Ей ничего другого не оставалось, как посмотреть в его затуманившиеся глаза. — Вы принадлежите мне. Не забывайте об этом в долгие одинокие ночи, когда Лечестер и ему подобные примутся ходить за вами по пятам, капая слюной. — Он повернулся и быстро пошел к двери, потом остановился. — Я еще вернусь. Вернусь за вами.

Вскоре после ухода Лэма слуга принес Катарине большой сверток, завернутый в полотно. Катарина едва успела привести себя в порядок и все еще чувствовала себя слабой и опустошенной после страстного прощания с Лэмом. Она пыталась убедить себя, что это не имеет значения, что она рада его отъезду.

Теперь она уставилась на слугу, державшего сверток.