Если кости на моей руке срослись правильно, то все отлично. Но если они все еще сломаны, Кэсси не сделает их здоровыми, а мне понадобится время, чтобы переварить эту новость. Через нечто подобное мужчина должен пройти сам, а уж потом благодарить Бога или кого там еще он может благодарить за то, что в мире есть человек, который, что бы ни случилось, поддержит его. Кэсси не возражала против моего решения и все прекрасно понимала. Моя девочка была очень умной.

Она пожелала мне удачи, прежде чем ушла на работу, и я пообещал позвонить ей, как только что-нибудь узнаю.

От нервного напряжения мои внутренности сжались в тугой ком, так как над моей спортивной карьерой сгустились грозовые тучи. Я едва ли что-то поел с утра и не мог думать ни о чем другом, когда запрыгивал на смотровой стол в кабинете доктора.

— Как себя чувствуешь? — спросил доктор Эванс, и мне захотелось придушить его за попытку завязать со мной разговор в такой момент.

Не желая разговаривать, я криво улыбнулся и кивнул. Это было глупо и непрофессионально, но если он сейчас же не снимет гипс с моей руки и не скажет результат, я наблюю на его блестящие ботинки.

Он взял какую-то странной формы штуковину и начал разрезать мой гипс. Слой за слоем он осторожно снял гипс. Омерзительный запах ударил мне в нос, и я пробурчал извинения.

— Это ожидаемо, Джек. Никто не может ходить шесть недель, не мыть часть своего тела и при этом пахнуть розами, — объяснил он.

Доктор Эванс определенно не знал мою жену. Готов биться об заклад, она обязательно что-нибудь придумала бы, чтобы справиться с этой проблемой.

Я посмотрел на свою руку, она была сморщенной и бледной из-за долгого пребывания в гипсе. Я подавил желание постучать по ней, чтобы вернуть естественный цвет. На фоне здоровой правой руки, моя левая рука сейчас выглядела больной и слабой.

— Как долго моя рука будет приходить в норму? — спросил я доктора.

— Это тоже нормальное состояние. А сейчас покажи мне свои пальцы. — Он потянулся к моей руке и попросил меня выпрямить пальцы. Они выглядели нездоровыми и не выпрямлялись до конца.

— Замечательно. Теперь сожми их в кулак.

Я сделал то, что он просил, и прижал пальцы к ладони. Каждое движение казалось непривычным. И слабым.

А я не привык быть слабым.

— Все выглядит хорошо. Кости срослись правильно. Еще неделя реабилитации, и в зависимости от ситуации ты сможешь вернуться в игру.

— В зависимости от ситуации? — резко спросил я.

— Нет, нет, — он замахал руками. — Я просто имел в виду, в зависимости от твоего самочувствия, спортивной формы. Каждый выздоравливает по-разному, — сказал доктор Эванс, и я выдохнул.

— Могу я уже сегодня побросать мяч? — спросил я, стремясь вернуться на питчерскую горку как можно скорее.

— Не вижу причин, почему нет. Только аккуратно.

Я быстро набрал текст своей девочке.


«Рука выглядит хорошо. Все срослось правильно. Не терпится проверить её в деле».


Мой телефон пиликнул раньше, чем я успел его убрать.


«Замечательно. Спасибо, что сообщил. Удачи, малыш. Люблю тебя».


Я вошел в клетку для тренировок, расположенную внутри стадиона, и взял в руки мяч. Обхватив его ладонью, я медленно сомкнул пальцы на швах мяча. Я еще не мог держать его так крепко, как раньше, но сейчас меня это не волновало. Полноценное выздоровление наступит со временем. Сердце подскочило к горлу, когда я замахнулся и кинул мяч. Я не пытался сделать подачу, а просто разогревал мышцы.

Я не чувствовал прежней уверенности в броске. Моя хватка была слабой, а пальцам не хватало силы, которая была в них шесть недель назад.

После пробных бросков я вернулся в кабинет доктора, и спросил у него:

— Следует ли мне сначала поделать силовые упражнения? Вернется ли первоначальная сила в мою руку и пальцы?

— Конечно, — сказал он и бросил мне напоминающую мяч губку. — Сожми её. — Я сделал, как он просил. — Хорошо. Пока делай так несколько раз в день, но не переусердствуй. Не больше десяти повторений за раз и не больше пяти подходов в день. Я знаю, этого может показаться тебе недостаточно, просто делай, что говорю. Также, разминай свои пальцы, прижимая их к чему-нибудь плоскому, например, дома можешь воспользоваться столом.

— Хорошо, Док. Спасибо.

* * *

Всю следующую неделю я выполнял предписания врача и каждый день бросал мяч на поле. Я чувствовал, что сила потихоньку возвращается. Моя рука приходила в норму, и когда тренер попросил меня сделать серию подач, я регулярно кидал мячи со скоростью девяносто-девяносто одна миля в час[17]. Не так быстро как раньше, но все же быстро. Он вычеркнул меня из списка травмированных и сказал, что я буду принимать участие в следующей серии домашних игр.

Я не мог дождаться, когда снова смогу кидать мяч или когда надену форму команды. Пока я был травмирован, я надевал только форменные штаны и пуловер. А мне так хотелось снова одеться в полную экипировку.

В воскресенье после обеда все трибуны стадиона Ши[18] были заполнены фанатами бейсбола. Такая посещаемость была характерна для послеобеденных игр летом. Все хотели быть на стадионе и наблюдать за любимой игрой нации.

Когда я направился к питчерской горке, раздались радостные возгласы. Я скучал. Боже, как же я скучал по этой атмосфере: болельщикам, оглушительным выкрикам толпы, запаху еды и свежескошенной травы на поле.

Ступив на насыпь, я потоптался по земле, делая шипами вдоль края небольшие дырочки. Я с силой вонзил шипы ботинок в резиновую пластинку, прежде чем развернулся и наступил на неё. Хотя это и было глупо, но я соскучился по ощущению упругой резины под своей ногой.

Знание того, что мои подачи были не такими быстрыми, никак не помогало успокоить мою тревогу. Я хотел бросать сильнее, подавать быстрее, так, как делал это прежде, но моя рука не шла на сотрудничество. Мои пальцы не могли крепко ухватить мяч, как делали это раньше. И когда мяч покидал мою ладонь, его скорость была не такой, как мне хотелось бы. Я знал это, потому что чувствовал. От кончиков пальцев до ступней, мое тело понимало, что в подаче что-то изменилось.

После того, как я сделал глубокий вдох, я повернулся к кетчеру, который ждал разминочной подачи, и бросил мяч. Мяч полетел прямо в перчатку — идеальный фастбол. Моя рука пока не подводила, и я хотел сохранить это состояние как можно дольше, поэтому я размял пальцы и сделал еще десять подач, прежде чем первый беттер подошел к домашней базе.

Нацелившись на кэтчера и согласившись с заказанной первой подачей, фастбол во внешний угол, я замахнулся и бросил мяч. Беттер махнул битой и промахнулся. Я посмотрел на табло позади меня, чтобы узнать скорость своей подачи. Под информацией о страйке появились цифры девять и ноль.

Черт.

Я мог только представить, что сейчас говорили обо мне комментаторы телетрансляции: «Первая подача, фастбол, и всего девяносто миль в час? Отправьте этого парня обратно в Младшую лигу». Мне нужно было как-то отвлечься, и я перевел взгляд на трибуны туда, где обычно располагались места для членов семей игроков. Потом я дважды наклонил кепку, подавая знак для моей девочки, и увидел, как улыбка озарила её лицо.

Один взгляд на неё заряжал меня экстра-силой, в которой я так нуждался. Потом я вспомнил о ключе, что висел у меня на шее, и сжал его рукой через футболку. Глубоко вздохнув, я прищурился, глядя на кетчера. Он быстро показал мне два пальца, прежде чем прижал их к внутренней поверхности бедра. Я знал, что крученая подача получалась у меня пока плохо, я вращал в ладони мяч, пытаясь нащупать швы и повернуть мяч правильно[19]. Я поднял колено вверх и метнул мяч в сторону беттера, он замахнулся и ударил по мячу, который полетел прямо в меня. Мое тело изогнулось, освобождая путь отбитому мячу. Воспоминания о том, как я сломал руку, были еще слишком свежими.

Я пнул землю на насыпи и выругался про себя. Шесть недель назад этот парень не мог отбить мой крученый мяч. Сейчас он отбил мою подачу, словно я предоставил ему мяч на блюдечке. Его реакция была чертовски идеальной, что нельзя сказать про меня.

Следующие пять иннингов я подавал более-менее ровно. Я вывел из игры четырех игроков команды соперника, и больше, чем у всех остальных игроков, с моих подач случался гранд-аут[20]. Но я был разочарован. Во мне боролись смешанные чувства: с одной стороны я был рад, что показал достойную игру, с другой — я злился, что не мог делать более быстрые подачи. Я старался, вкладывал все силы в бросок, но мне так и не удалось послать мяч быстрее девяноста одной мили в час.

Когда ко мне подошел тренер, он хлопнул меня по спине и сказал не переживать по этому поводу. Но я переживал. В этом виде спорта ты всегда переживаешь. Ничто не вечно, и тебя могут в любой момент заменить.

После игры я вышел из раздевалки через знакомые двери в коридор, где меня ждала Кэсси. Моя девочка успокоила меня. Одно её присутствие делало все в моей жизни правильным. Я мог выиграть любую битву, пока она со мной. Я даже был готов отправиться на войну, черт возьми, зная при этом, что дома меня ждет она.

Кэсси встала на носочки и чмокнула меня в губы.

— Ты играл отлично. Как себя чувствуешь?

— Спасибо, Котенок. Чувствую себя хорошо. Но знаю, что могу играть лучше.

— Это твоя первая игра после травмы. С каждым новым выходом ты будешь все сильнее.

— С каждым выходом? Оу, ты уже говоришь как бейсболист, — подразнил я, опуская руку ей на спину.

— Я на самом деле это имею в виду. Никто не ждет, что ты прямо сейчас будешь в идеальной форме.

Я знал, что она пыталась помочь мне, но сомневался в её словах. Мой тренер, менеджер команды да все ожидают от меня быстрой подачи. И неважно, говорят ли они мне это в лицо или нет, они обсуждают меня за закрытыми дверями.

— Накорми меня, женщина. Я голодный, — сказал я, желая сменить тему разговора, и поцеловал её в голову, когда мы вышли со стадиона.

* * *

Весь следующий месяц я работал над броском. Я выполнял подачи на всех играх, в которых должен был принимать участие, но так и не смог прибавить скорости своим мячам. Все постоянно утверждали, что мне нужно подождать, когда приду в оптимальную форму, но я видел разочарование в их глазах. И хотя товарищи по команде никогда не признались бы в этом, они были счастливы, что такое не случилось с ними. Я не мог винить их. Если бы нечто подобное произошло с кем-то другим, я бы испытывал похожие чувства, радуясь, что это не я.

Со стороны, возможно, казалось, что бейсбол достаточно легкий вид спорта. Общественность в основной своей массе считала, что если спортсмен зарабатывает хорошие деньги, занимаясь любимым видом спорта, то у него не должно быть причин, чтобы жаловаться. Какими бы счастливыми мы были, если бы зарабатывали мешки денег, играя каждый день?

Но жизнь редко бывает такой легкой, как представляют себе окружающие. Бейсбол был явным тому доказательством. Это был бизнес. И иногда достаточно жестокий. Самое ужасное для игрока случалось тогда, когда деловая сторона бейсбола шла в разрез с его простым желанием играть в любимую игру.

Каждый бейсболист просто хочет играть. Никто из нас не желает быть вовлеченным в деловые аспекты этого вида спорта, вот поэтому у нас есть личные агенты и менеджеры. Мы доверяем им разбираться с этим дерьмом, чтобы мы могли просто сконцентрироваться на игре.

Но дела в бейсболе обстоят иначе. Ты вынужден играть по их правилам словно чертов шарик в пинболе[21], который нужно отбить рычажками, чтобы он ударялся о препятствия с целью заработать как можно больше очков. Когда флипперы не могут до него дотянуться, он проваливается в дыру. Так же и игроки, все равно остаются маленькими мячиками на игровом поле бейсбольных воротил.

— Джимми хочет видеть тебя, — сказал мне тренер после того, как я принял душ. Нервное напряжение пронеслось по моему телу; если менеджер хочет поговорить с тобой, то это не предвещает ничего хорошего. Я знал, что моя игра сейчас была не на том уровне как раньше, но я еще не набрал форму после травмы. Я еще не играл на сто процентов своих возможностей, и они знали это. Мне требовалось больше времени.

— Закрой дверь, Джек, — хриплым голосом потребовал Джимми.

Мой живот сжался в тугой узел, я закрыл дверь и встал рядом с ней.

Джимми махнул рукой.

— Иди, садись.

Я отрицательно покачал головой.

— Я лучше постою. Если вы собираетесь ошарашить меня плохими новостями, я предпочту стоять. — Я потянулся к своей левой руке и стал разминать пальцы.

Джимми кивнул и посмотрел мне прямо в глаза, его голос звучал по-деловому, никаких эмоций.