– Нет, Эмма. – Она задержалась, поставив ногу на первую ступеньку. – Я не хочу говорить ни с кем… кроме Эндрю.

Лес надеялась, что он одумается, придет в чувство и пощадит ее, избавит от всех этих унижений.

– Если он позвонит, я буду наверху, – сказала она.

– Может, мне попытаться связаться с ним?

– Нет, – с силой ответила Лес.

Что было, то было: она умоляла Эндрю не бросать ее. Но она не станет просить его вернуться.

Лес поднялась по лестнице в гостиную и закрыла дверь, надеясь хоть на какое-то время отгородиться от мира. Она отважилась даже дойти до порога спальни Эндрю. Ящики в одежном шкафу были выдвинуты, двери распахнуты, а внутри – пусто. В комнате не осталось ни одной личной вещицы мужа. Бывшего мужа. Спальня казалась голой и покинутой – такой же покинутой, как и сама Лес. Она вернулась в свою спальню и заперла за собой дверь.

Три дня Лес не решалась выйти из своего убежища, отказываясь отвечать на все телефонные звонки и возвращая поднос с едой практически нетронутым. Никто из штата ее прислуги ни единым словом не обмолвился об отсутствии Эндрю или исчезновении его одежды. Даже Эмма. Но Лес знала: они догадываются, что он ее бросил. Иногда она часами просиживала не шевелясь и невидяще глядя в пространство. Иногда она плакала, хотя казалось, что слез больше не осталось. По ночам она рыскала по комнате, обуреваемая горечью и гневом, ненавидя Эндрю и клянясь себе, что никогда не примет его обратно, даже если он приползет к ней на коленях.

Каждый раз, когда Лес видела свое отражение в зеркале – бледное и вытянутое лицо с морщинками вокруг глаз, углубленными бессонницей, – ее негодование и обида на Эндрю вспыхивали с новой силой. Он наплевал на все эти годы, что они провели вместе, пустил их по ветру просто из-за того, что нашлась девица помоложе. Какому мужчине будет теперь нужна она, Лес, – сорокадвухлетняя женщина с двумя взрослыми детьми? Всем им подавай двадцатилетних нимф, которые заставляют их чувствовать себя вновь молодыми и полными мужских сил. Лес доводилось видеть этих одиноких разведенок средних лет, изнывающих по ласке, и она не хотела быть одной из них.

А потому она ждала, наполовину надеясь – Эндрю вернется назад прежде, чем кто-нибудь обнаружит, что он ее бросил. Она оттягивала тот миг, когда придется признаться окружающим в том, что произошло. Ее страшили неизбежные встречи с подругами. И ужаснее всего была необходимость рассказать обо всем Робу и Трише.

В дверь ее спальни постучали.

– Убирайтесь прочь!

Но на этот раз резкий приказ был проигнорирован, и дверь открылась. Лес возмущенно посмотрела на возникшую на пороге Эмму:

– Я же говорила вам, что не хочу, чтобы меня беспокоили по любой причине.

Женщина колебалась только миг, затем вошла в спальню и протянула Лес толстый конверт.

– Прислали на ваше имя. На вид что-то важное.

И быстро ретировалась из комнаты, вновь оставив Лес в одиночестве.

Она тяжело уставилась на обратный адрес, напечатанный в левом углу конверта: «Томас, Торндайк и Уолл – адвокаты». Механически подцепила ногтем запечатанный клапан пакета и достала из него официального вида документ. Бегло просмотрела первую страницу. Дальше читать не было нужды. Извещение о том, что Эндрю начинает бракоразводный процесс.

Он не вернется.

Держа извещение в руке, Лес вышла из спальни, где столько лет подряд спала в одиночестве, и спустилась по лестнице к бару в гостиной. Первый стакан со спиртным показался ей безвкусным, как вода, и она смешала себе второй, покрепче, и потянулась к телефону.

– Звонит Лес Томас, дочь Джейка Кинкейда. Я хочу поговорить с Артуром Хиллом…

Ожидая, пока адвокат подойдет к аппарату, она сделала несколько больших глотков из своего стакана. Когда в трубке раздался голос Артура Хилла, Лес объяснила ему суть дела, упоминая так мало подробностей, как это только было возможно.

– Лес, я настоятельно советую вам действовать без всякой спешки. – Хилл был знаком с семейством Кинкейдов множество лет, а потому говорил с ней как отец. – Всегда возможно примирение… и это самый лучший выход.

– Нет, – холодно и решительно отрезала Лес. – Я хочу развестись так быстро и так тихо, как только возможно устроить. Никаких отсрочек.

Ей очень хотелось отомстить, но сейчас Лес понимала всю ситуацию совершенно ясно и отчетливо, пусть даже это просветление сознания и было временным. Если затеять грязный развод, она потеряет больше, чем Эндрю. Попробуй Лес выволочь беременную Клодию на бракоразводный процесс, и она, вероятнее всего, тем самым заставит суд сочувствовать Эндрю и его пассии и выставит свое унижение на публичное посмешище. Не стоит и упоминать о том, как отзовется все это на Робе и Трише. Нет, лучше всего быстро расстаться, не привлекая ничьего внимания. И старый адвокат нехотя согласился с ее желанием.

Не успела Лес повесить трубку, как раздался звонок в дверь. Она не обратила на него никакого внимания и налила себе новую порцию спиртного. Судя по звуку шагов в длинном коридоре, к двери поспешила Эмма. Как только дверь открылась, Лес услышала требовательный голос матери:

– Я пришла узнать, что здесь происходит. Вы постоянно отказываетесь соединить меня с дочерью. Сейчас я настаиваю на том, чтобы вы отвели меня к ней.

– Прошу прощения, миссис Кинкейд, но ваша дочь отдала решительное распоряжение, чтобы ее не тревожили… Она не хочет ни с кем говорить. – Эмма говорила почтительно, но твердо.

Назревала безвыходная ситуация. Раз уж Одра приехала, она ни за что не уйдет, не повидавшись с дочерью, а Эмма тоже будет стоять до конца, грудью защищая спокойствие своей хозяйки.

– Эмма, я в гостиной, – крикнула Лес.

Она неохотно поднялась со стула возле стойки бара, и тут же в гостиную, отодвинув Эмму в сторону, величественно вошла Одра. За ней следовала Мэри. В голове у Лес мелькнула ироническая мысль: хорошо, что обе они здесь, – по крайней мере, теперь ей не придется рассказывать обо всем дважды.

– Вы пришли как раз вовремя. Налить вам? Ты что будешь пить, Одра? Джин с тоником?

– В два часа дня слишком рано приниматься за выпивку. – Мать выхватила стакан из руки Лес и со стуком поставила его на стойку.

– Это мой дом, и я пью здесь, когда сама захочу. – Лес взяла стакан и напряженной походкой направилась за стойку, чтобы долить себе еще джина.

При этой выходке губы Одры неодобрительно сжались, но больше эту тему она развивать не стала.

– Ты была больна? – Одра зорко осматривала бледное, измятое лицо дочери. – Все эти дни тебя никто не видел и никому не удавалось поговорить с тобой.

– Нет. – Лес налила в стакан джин и бросила несколько кубиков льда. – Я просто находилась в одиночном заключении.

– Надо было выйти на волю, чтобы тебя все видели и чтобы острые язычки перестали разносить слухи о том, что между тобой и Эндрю возникли какие-то супружеские сложности, – сказала мать.

– Зачем? Это все правда. – Лес старалась не смотреть на Мэри, понимая, что сестра видит ее насквозь и понимает, что скрывается за всей этой бравадой. – Дело в том, что я несколько минут назад говорила с Артуром Хиллом и дала ему указание начать бракоразводный процесс. Так что сами видите, – она нарочито торжественным жестом подняла стакан, словно готовясь к парадному тосту, – мне и вправду есть что праздновать.

– Тебе надо позвонить ему прямо сейчас же, не откладывая, и сказать, что ты передумала.

– Но я не передумала. – Лес отпила из стакана, чувствуя, как джин обжигает горло.

– Ни один из Кинкейдов еще никогда не разводился, – сообщила Одра.

– Тогда мне выпала честь быть первой, – заявила Лес. Однако ей не удалось сохранить маску безразличия, и сквозь эту хрупкую оболочку прорвалась горечь. – Он больше не хочет иметь меня в женах. Он полюбил другую… помоложе. Так что разрешите мне, по крайней мере, сохранить за собой возможность первой подать на развод.

– Любовь не имеет к этому никакого отношения. Нет никакой разницы, любит ли он тебя или кого-нибудь другого. Так что это совсем не основание для того, чтобы разводиться. У него это маленькое увлечение со временем пройдет. И ты ради спасения семьи должна подождать, пока это случится.

– Так же, как ты делала это с Джейком? – спросила Лес. – Ты думаешь, люди восхищались тобой за то, что ты позволяла ему дурачить себя? Они смеялись за твоей спиной и жалели тебя, а ты была настолько глупа, что не могла понять, что они думают на самом деле. Твое замужество было нe чем иным, как фарсом, а ты в нем играла роль посмешища. – Она видела, как побледнела мать, но уже не могла остановиться. – Ты можешь считать меня жалкой и ничтожной, но я не хочу быть такой, как ты. Меня тошнит об одной только мысли об этом.

Она не видела, как в воздухе мелькнула рука Одры, и только ощутила обжигающую боль, когда мать ударила ее по щеке с такой силой, что голова Лес дернулась в сторону. За звонким звуком пощечины наступила абсолютная тишина. Лес сидела, не поворачивая головы.

– Я не стану извиняться перед тобой, Одра. – Она медленно и глубоко дышала, стараясь овладеть собой. – Я сказала то, что чувствую.

Одра не промолвила ни слова.

– Лес, – заговорила Мэри, чтобы прервать гробовое молчание. – Может быть, не стоит так спешить? В конце концов, через несколько месяцев Эндрю может решить, что эта женщина не заслуживает, чтобы ради нее отказываться от дома и семьи. Нет никакой необходимости торопиться с разводом.

– Иными словами, ты говоришь, что я должна позволить ему выставить себя в глупом положении еще раз? – спросила Лес. – У него уже была возможность порвать с Клодией. Однажды я поверила ему и вела себя как новобрачная, не чующая себя от счастья. А кроме того, тут вмешалось еще одно маленькое обстоятельство – ребенок.

– О Господи, ты хочешь сказать, что она беременна? – глаза у Мэри расшились. – По словам Эндрю, да. – Лес покачивала стакан с джином, ощущая ужасную боль и горечь. – Скажи, Одра, тебе когда-нибудь приходилось иметь дело с какими-нибудь незаконными отпрысками Джейка?

– Нет. Но это ничего не меняет, – заявила Одра. – У тебя есть обязанности перед семьей. И когда речь идет о том, чтобы сохранить брак и семью, ни одну жертву нельзя назвать слишком большой.

– Даже если это потеря уважения собственных детей? – с вызовом бросила Лес. – Одра, я любила тебя и Джейка, но я никогда вас не уважала – ни одного из вас. Клянусь, я никогда не позволю ни одному мужчине разрушить себя так, как разрушил тебя Джейк… или ты его. Никогда не знала точно, кого из вас тут следовало винить. Думаю, что вас обоих: Джейка – за то, что бегал налево и направо, тебя – за то, что ты с этим мирилась. Лучше я буду всю оставшуюся жизнь жить одна, чем терпеть замужество, от которого не осталось ничего, кроме обмана и притворства.

Она сделала еще несколько глотков. Алкоголь служил слабым утешением, но иного у нее не было.

– Как я вижу, ты, кажется, считаешь, что сумеешь потопить свое горе в вине, – Одра с отвращением наблюдала, как Лес пьет.

– Временно, Одра. Только временно, – криво усмехнулась Лес.

Она чувствовала себя такой одинокой, что хотелось плакать.

– А как быть с Робом и Тришей? – спросила Мэри. – Как они приняли это известие? Или ты им еще ничего не рассказывала?

– Еще нет.

Лес страшила неизбежная встреча с детьми, и вопросов, которые они начнут задавать, она боялась больше, чем расспросов всех остальных. Они захотят узнать, почему распался родительский брак. А что она могла им ответить, если не понимала этого сама? То, что Эндрю бросил ее, заставило Лес чувствовать, что она сама каким-то образом в этом виновата.

– Ты не можешь оттягивать разговор с ними слишком долго. Всегда есть шанс, что они узнают о случившемся от кого-то другого, – предупредила Мэри.

– Я знаю. Но это не такое дело, о котором можно сообщить по телефону. Думаю, надо подождать, пока они не приедут домой на будущие выходные, – Лес охватил новый приступ жгучего негодования. Раз Эндрю ушел от нее, он должен был сам объяснить все детям. Почему именно она должна выносить мучения, отвечая на их вопросы?

– Какая жалость, что ты не обзавелась целой толпой детей, как это сделала я, – сказала сестра, вздохнув.

– Почему? – Лес не могла представить себе что-либо худшее, чем объяснение, почему родители расходятся, целой дюжине детей вместо двух.

– Потому что любой мужчина, который решится оставить жену с двенадцатью детьми, будет сочтен нe кем иным, как первостатейным подлецом.

Заявление Мэри донельзя удивило Лес.

– Так вот, значит, зачем ты обзавелась дюжиной детей? – спросила она, нахмурившись. – Стало быть, ты взвалила их на плечи Росса, чтобы он даже и не помышлял о том, чтобы бросить тебя?

По лицу Мэри медленно расползался густой румянец.

– Я хотела иметь много детей. И этого же хотел Росс, – проговорила она, как бы оправдываясь. – Но я признаюсь: они служат мне чем-то вроде гарантии, что наша семья не распадется. И хватит смотреть на меня, словно я только что на твоих глазах приготовила для мужа какую-то отраву. Мне приходится быть реалисткой. Моя внешность не заставляет сердца мужчин биться быстрее и не вдохновляет их на неумирающую любовь. Я понимаю, что, даже располагая именем и деньгами Кинкейдов, вполне могла оказаться на полке, где пылится всякий никому не нужный хлам. Поэтому я окружила себя любовью тем наилучшим образом, какой мне только известен. Может быть, Лес, тебе следовало сделать то же самое.