– Жду с нетерпением, – ответила Лес.

Она знала, что вся домашняя прислуга с самого утра трудилась над приготовлениями к этому праздничному барбекю в аргентинском стиле. В воздухе стоял запах дыма от разведенного на заднем газоне открытого огня – над верхушками деревьев поднималось серое дымное облако. Но сейчас Лес было не до экзотических яств и не до наблюдений над тем, как они готовятся. Слишком многое занимало ее ум и тревожило душу.

Оставив Эктора на краю поля, Лес пересекла грязную дорогу, отделявшую поле от конюшен, и пошла наперерез Робу, не давая ему времени предаться самобичеванию. Когда она встретила Роба у конюшни, сын уже спешился и отдавал поводья своего коня ожидавшему его конюху. Он повернулся к матери, но не смотрел на нее, опустив глаза и с силой постукивая головкой клюшки по земле. Недовольное выражение его лица показывало столь же явно, как и его поведение, как сильно он сердится сам на себя.

– Я думал, что мне удастся это сделать, – пробормотал Роб, не повышая голоса, чтобы его не могли услышать другие игроки, возвращающиеся с поля. – Я знаю, что смог бы провести этот удар. Если бы Хуан находился в позиции, где мог бы принять его, мы бы без труда заработали очко.

– Тебя поставили защитником. И ты должен был помнить свои обязанности. Для тебя самое главное – защищать свою половину поля, не давать противникам бить по воротам, а не стараться самому забить гол. Ты оставил своего подопечного неприкрытым, и между ним и вашими воротами не было ни одного игрока из твоей команды. Ты сильно рисковал, а защитники выходят на поле вовсе не затем, чтобы пускаться в авантюры.

– Да… – Взгляд Роба скользнул куда-то вправо и вверх от Лес. – Я наделал чертовски много ошибок, так ведь?

Лес сообразила, что он обращается не к ней, а к кому-то другому, и обернулась. Они стояли в самой гуще оживленной толчеи: всадники спешивались, конюхи уводили лошадей, мимо проходили игроки, и Лес до этого не обращала никакого внимание на пони, остановившегося неподалеку, и на сидящего на нем всадника. И только встретившись глазами с твердым взглядом Рауля, Лес поняла, что он прослушал всю лекцию об обязанностях защитника, которую она прочитала Робу.

Рауль возвышался над ней, высокий и внушительный.

– У меня нет никаких возражений ни против одного из утверждений вашей матушки. Вы, несомненно, оставили ворота без защиты. Однако вы совершили еще большую ошибку, когда били по мячу, – заявил Рауль. – Куда вы его направляли?

Роб заколебался, не зная точно, как правильно ответить.

– Вперед.

– И никому из игроков, в частности?

– Никому, – признался Роб.

– Вот это и есть ваша ошибка. Игрок никогда не должен беспорядочно бить по мячу. Он обязан либо передать пас товарищу по команде, либо попытаться провести гол. Когда вы бьете по мячу, вы всегда должны направлять его точно в цель. Знать, где находятся все игроки из вашей команды, и посылать мяч кому-то из них. Всегда старайтесь передать мяч товарищу. Владение мячом и умение управлять им – вот лучший способ защищать ворота.

– Вы правы, – пробурчал Роб, очень недовольный собой: как это он раньше не замечал вещей, которые теперь кажутся такими явными и очевидными.

Да и Лес поняла, что ее вежливо поставили на место. Все, что она сказала, было верно – до известного предела. И Рауль тонко, но ясно дал ей понять, что ее знания о поло ограниченны.

– Не огорчайтесь, Роб. Вы приехали сюда, чтобы учиться, – напомнил юноше Рауль и тронул бок коня затупленной шпорой, посылая его вперед.

Лес следила глазами за тем, как он едет по двору конюшни. Ее немного уязвило это столкновение, хотя она и точно знала, что оно ни на йоту не умалило ее влиятие на сына. И все же Рауль сумел представить ее советы если не ложными, то, во всяком случае, неполными.

И тут Лес увидела, как Триша схватила коня Рауля под уздцы, остановила его и, смеясь, сказала всаднику что-то, чего Лес не могла слышать. Рауль спрыгнул на землю и ослабил подпругу своего седла. Эти двое опять вместе! Для Лес не имело значения, насколько отчужденно и холодно держится с Тришей на людях Рауль. Это было зрелище, которое она не могла вынести. Лес отвернулась.

– Пойду в дом, – сказала она Робу.

– Я зайду к тебе попозже…

Роб зашагал по двору, старательно держась подальше от других учеников. После разговора с Раулем он был не в силах встретиться с кем-либо из них лицом к лицу. И Лес почувствовала смутную досаду на то, что Рауль приобрел такое значение для ее сына.


Костры, разведенные на лужайке позади дома, продолжали пылать, хотя мясо давно уже было зажарено. Яркое пламя разгоняло прохладу раннего вечера и освещало сгущавшиеся сумерки. Лес сидела за длинным столом, выставленным на газоне неподалеку от костров, и смотрела на стоящую перед ней тарелку, где все еще горой высилась еда. Судя по остававшемуся количеству снеди, можно было решить, что она не съела ни кусочка, но тяжесть в желудке говорила об обратном. Лес сокрушенно покачала головой. Кончики волос, свободно падавшие ей на плечи, разметались по воротнику французского льняного жакета в тонкую полоску – серовато-коричневую и розовую.

– Я совершенно честно не могу уже больше есть, – заявила она, вытирая руки полотняной салфеткой. – Еды на моей тарелке хватило бы и на четверых.

– Мы стараемся, чтобы вы у нас пополнели, – сказал сидящий напротив Эктор, его белые зубы сверкали под усами. – Понравилось вам асадо?

– Muy bueno. Очень вкусно. Я правильно сказала?

– Si, – махнул он рукой, давая понять, что если она и произнесла испанские слова не совсем точно, то это не имеет значения.

Молоденький мальчик из кухонной прислуги унес тарелку, и Лес положила салфетку на стол.

– Чертовски вкусная штуковина, – проговорил Дюк Совайн, сидевший справа от Лес. Он отрезал очередной ломтик от громадного куса мяса и посмотрел на своего соседа, мексиканца. – Мигель, я всегда считал ваше мексиканское блюдо кабрито самой лучшей едой из всех, какие я когда-либо пробовал. Но это асадо побивает его по всем статьям. – Он сунул ломтик в рот и принялся жевать, покачивая головой из стороны в сторону, показывая, какое замечательное это отдающее ароматом чабера бразильское яство. – Я собираюсь разузнать, как они его готовят, чтобы рассказать потом Анджи. Анджи – это моя жена, – пояснил он Лес.

Этот словоохотливый техасец с медлительной, протяжной речью был в группе самым старшим по возрасту. Ему уже исполнилось тридцать два, и он был сыном одного из самых крупных независимых коннозаводчиков в штате. Дюк носил на пальце большой золотой перстень, повторяющий очертания Техаса, с двухкаратным бриллиантом в центре – как бы символом «штата одинокой звезды». Поло для него было хобби, хотя, как и большинство любителей, он уже не мог отказаться от этой игры, как наркоман от наркотика.

– Эта женщина, моя жена, готовит самые огромные и самые лучшие барбекю, которые когда-либо доводилось видеть Хьюстону. Она любит устраивать приемы, – говорил Дюк, не переставая жевать. – Она хотела поехать вместе со мной, но ее расписание гораздо жестче моего. Анджи настолько занята благотворительными фондами, искусством и загородными клубами, не говоря уже о трех наших детишках, что не могла вырваться бы ни на минутку. – Он умолк, положил вилку и нож и сунул руку в задний карман брюк. – Взгляните-ка на фотографию моих малышей.

Лес посмотрела на снимок, который Дюк достал из бумажника, думая о том, догадывается ли техасец, что описание занятий его жены, только что изложенное им с простодушной гордостью, точь-в-точь похоже на тот образ жизни, который она сама вела до развода. На фотографии были изображены два мальчика и девочка, возрастом от трех до семи, все светловолосые.

– Они очаровательны.

– Уж это верно. Я и сам ими горжусь. – Дюк Совайн вернул снимок в бумажник и засунул его назад в карман. – У Ланса, старшего, есть задатки игрока в поло. Прошлой весной он участвовал в первой своей игре на приз «Короткие штанишки». И не слишком плохо сыграл.

– Роб тоже начал играть в поло примерно в этом возрасте, – вспомнила Лес.

– Это я уже знаю, Лес. Мне трудно было поверить, что вы их мать. Я вначале предположил, что старшая сестра. Клянусь, это не просто слова. Вы очень красивая женщина, – сказал Дюк, и его широкое лицо с квадратной челюстью осветилось улыбкой, открытой и теплой, как штат, откуда он был родом.

– Благодарю вас. – Было очень приятно вновь услышать этот комплимент, хотя для Лес он звучал совсем не так убедительно, как прежде – до того, как она потеряла веру в себя.

– Вы ведь дочь Джейка Кинкейда?

– Да.

– Я слышал, что он в свое время был большим воротилой…

Дюк удовлетворенно отодвинулся от стола, его тарелка была совершенно пуста. Он погладил рукой живот и глянул на прочих гостей, сидящих за длинным столом, в центре которого вдоль всей длины были расставлены свечи под стеклянными колпаками, защищающими пламя от ветра. Огоньки освещали веселые, оживленные лица присутствующих.

– Отличная у нас тут подобралась группа, – сказал Дюк.

– Очень разнобойная. – Лес избегала смотреть в тот конец, где во главе стола сидел Рауль, зная, что Триша непременно уселась где-нибудь поблизости, если не рядом с ним.

– Разнобойная? Ну, не знаю, – проговорил Дюк, отчасти с ней не соглашаясь. – У нас тут есть мексиканская нефть, аргентинская нефть, арабская нефть и техасская нефть, не говоря уже о ранчо и конных заводах. – Он положил руки на край стола, готовясь отодвинуть стул и встать. – Извините меня, пожалуйста, Лес. Думаю, мне стоит переброситься парой слов с Ханифом и посмотреть, не сможет ли он подсказать мне что-нибудь по поводу планов ОПЕК насчет стоимости нефти этой зимой.

– Не теряйте времени, – улыбнулась Лес.

Дюк прихватил свой стакан с пивом и неторопливо двинулся к стулу, на котором сидел араб. За спиной Ханифа застыли, наблюдая за всем происходящим, две неподвижные, как статуи, фигуры в длинных до пят накидках.

Позади Лес послышался звон гитарных струн, и она обернулась, глядя через плечо. Около костра стояли трое мужчин в аргентинских национальных костюмах. На груди у каждого на перевязи, перекинутой через плечо, висела гитара. Они начали тихо наигрывать испанскую народную песню.

– Мы решили сегодня вечером устроить представление, – пояснил Эктор, заметив интерес, с которым Лес рассматривала артистов. – Это местные музыканты, но играют они хорошо. Не правда ли?

– Да, очень мило, – согласилась Лес.

Почти все из сидящих за столом покончили с едой и начали собираться группками, знакомясь ближе и заводя оживленные беседы, несмотря на языковые барьеры. Лес тоже устала сидеть, она встала и пошла к тому месту, где сидел Роб. Он беседовал с Ханифом о своей недавней поездке в Англию и матчах поло в Виндзоре. Лес послушала немного их разговор, затем поговорила с Грегором, немцем, о бегах. Тем временем собравшиеся потянулись от стола к двум кострам, пылавшим на поляне, и встали вокруг небольшими кучками, беседуя и покуривая сигары и сигареты.

– Лес… – Триша коснулась руки матери, отвлекая ее внимание от Эктора и молодого аргентинского спортсмена, с которыми разговаривала Лес. – Ты заметила, какие на этих музыкантах костюмы? – Да, заметила, – сказала Лес, но все же оглянулась еще раз, потому что не помнила ничего, кроме того, что они были облачены в какие-то национальные наряды.

– Это традиционная одежда гаучо, – объяснил Эктор.

– Мне она нравится, – заявила Триша. – Посмотри-ка на эти мешковатые штаны. Выглядят как допотопные женские спортивные шаровары.

– Они называются бомбачас, – начал было Эктор, но умолк и окликнул по-испански одного из музыкантов, помахав рукой, чтобы тот подошел поближе.

Человек подошел к ним, передвинув гитару на перевязи на спину, и остановился с безразличным видом, а Эктор начал указывать своим дамам на различные детали костюма, в который был одет музыкант. Чирипа– нечто вроде полотнищ узорчатой ткани, обвивающих ноги, как обмотки; растра – широкий ремень с пряжкой, сделанной из серебряных монет, скрепленных цепочками. Эктор произнес что-то по-испански, гитарист протянул руку за спину и извлек тусклые серебряные ножны, заткнутые сзади за пояс у талии.

– Факон. – Эктор вытянул из ножен обоюдоострый кинжал. – Единственное оружие и единственный инструмент гаучо. Им он убивает и с его же помощью он ест.

– Но в наше время они уже так не одеваются, не правда ли? – с сомнением спросила Триша.

К ним подошел Рауль, и Лес ощутила резкий и пряный запах дыма его тонкой черной сигары.

– Бомбачас и чирипа удобны и практичны, так что гаучо кое-где их еще носят, – объяснил Эктор. – Но отас де потро уже больше никто не надевает. Это сапоги гаучо, сделанные из шкуры, снятой целиком, как чулок, с задних ног бычков. Гаучо надевали их на ноги, когда шкура была еще влажной. Затем, когда сапоги высыхали, они плотно обтягивали ногу.