Элизабет Торнтон - Игра или страсть?

Какое это имеет значение? Ей нужно подумать о более важных вещах. Что ей делать с Брэндом? Что она может сказать ему после того, что случилось в карете?

Когда она выбежала из-за деревьев и увидела коттедж, уютно примостившийся за живой изгородью из тисов, то из ее груди вырвалось что-то среднее между всхлипом и смехом. Вот это для нее. Вот где ее место.

Марион достала ключ из-под цветочного горшка у черного входа, вошла и задумалась, что ей следует делать дальше. В ушах звучал материнский голос, напоминающий ей о том, что она является дочерью графа и поведение должно быть соответствующим.

Она переоденется, приклеит на лицо улыбку и отправится на прием к герцогине как ни в чем не бывало. А если Брэнд посмеет намекнуть о том, что произошло в карете, она станет отрицать, отрицать…

Марион уже поставила ногу на первую ступеньку, когда послышались шаги в утренней комнате, где Феба обычно делала уроки.

– Феба? – позвала она. – Эмили? Нет ответа.

– Кто там? Тишина.

Она чуть не запаниковала, но тут же остановила себя. Она слишком возбуждена. Если не возьмет себя в руки, то закончит свои дни в Бедламе.

Поколебавшись еще мгновение, Марион стиснула зубы, решительно прошагала к двери и рывком распахнула ее. Шторы были задернуты, и комната тонула в темноте. Должно быть, окно открыто, она почувствовала сквозняк.

Странно, ведь она лично заперла все окна перед уходом. Значит, кто-то влез в дом. Взломщик хорошо подгадал время, зная, что все они будут на празднике. Интересно, во сколько еще домов он проник, пока все веселились? В их маленьком коттедже ему особенно нечем было поживиться.

Кипя от негодования, она поспешно направилась к окну, чтобы закрыть его. Через два шага ее резко остановили. Не было времени закричать. Чья-то рука схватила ее за горло, отрезав воздух, и холодное дуло пистолета прижалось к виску.

– Где письма Ханны? – потребовал сзади хриплый мужской голос.

Она попыталась заговорить, но не смогла произнести ни звука. Рука так сильно сжимала горло, что она стала задыхаться.

Человек слегка ослабил давление на горло и встряхнул ее.

– Отвечай! – прорычал он. Марион резко вдохнула.

– Нет никаких писем, – выдавила она. Сердце ее колотилось так сильно, что казалось, она умрет от страха.

Марион скорее почувствовала, чем увидела, что он поднял руку, чтобы ударить ее, и тут возобладал чисто животный инстинкт. Она бросилась на неизвестного, пытаясь вырвать пистолет. Силы были неравны. Он отпихнул ее, и она полетела на пол. Именно в этот момент Брэнд ворвался в комнату. Он на мгновение задержался на пороге, четко видимый на свету.

– У него пистолет! – закричала Марион.

Едва Брэнд нырнул за дверь, прогремел выстрел.

– Спрячься за меня, Марион! – крикнул Брэнд. – Дай мне хорошенько прицелиться! – В руке у него тоже был пистолет.

Со взломщика было достаточно. Он выпрыгнул в окно и убежал.

Марион подбежала к Брэнду.

– Ты ранен?! – вскрикнула она. Он со стоном выдохнул:

– В бедро!..

Марион не теряла времени на слова. Она развязала его шейный платок, сделала из него подушечку и велела приложить к ране, чтобы остановить кровотечение.

– Я ничего не вижу в таком свете, – сказала она. – Принесу свечу.

С колотящимся от страха сердцем она на ощупь отыскала камин, нашла свечу и с помощью трутницы зажгла ее. Пальцы ее так сильно дрожали, что маленькое пламя сразу погасло и пришлось разжигать его заново. Когда она вернулась к Брэнду, он сидел, прислонившись спиной к комоду, в одной руке держа пистолет, а другой к бедру прижимая сложенный платок. Лицо его было белым как мел, но рана не казалась слишком серьезной. Тиски, сжимающие ее сердце, немного ослабли.

Она поставила свечу на комод и опустилась на. колени с ним рядом.

– Я принесу бренди. – Ее голос дрожал так же сильно, как и пальцы. – Думаю, бренди нам обоим не помешает.

Он схватил ее за запястье.

– Ты никуда не пойдешь. Мэнли, должно быть, слышал выстрел. С минуты на минуту он будет здесь, а до тех пор мы останемся вместе.

– Но ведь вор ушел.

– Ты этого не знаешь! Злодей может в данный момент перезаряжать пистолет. Ты видела его, Марион? Узнаешь его, если снова увидишь?

Она покачала головой.

– Было темно, а я слишком перепугалась, чтобы заметить что-нибудь, кроме пистолета в его руке. Голос у него был какой-то странный, хриплый, но думаю, он специально сделал его таким, чтобы я не узнала, если еще раз услышу.

– Что он сказал? – резко спросил Брэнд.

– Он требовал письма Ханны, но их нет. Зачем кому-то понадобилось идти на такие крайности ради писем молодой женщины?

– Он думает, что в них может быть что-то изобличающее его.

Она вздрогнула.

– Что происходит, Брэнд?

Он слегка пошевелился и застонал.

– Это долгая история. Я все тебе объясню, как только доктор позаботится о моей ране. А пока вам с сестрами нельзя здесь оставаться. Мэнли перевезет вас в Прайори, и вы будете жить там, пока я не разберусь с этим.

Она нагнулась и подобрала маленький круглый предмет, который лежал на полу.

– Что это? – спросил Брэнд.

– Пуговица. – Она отдала ему. – Не ты потерял? Брэнд покачал головой.

– Это, должно быть, с сюртука того, с кем ты боролась.

В пуговице не было ничего необычного – простая, серая, обтянутая тканью, она легко могла подойти к любому мужскому сюртуку или куртке.

– Итак, мы ищем мужской сюртук с недостающей пуговицей, – сказал Брэнд. Когда снаружи послышался голос Мэнли, зовущий их, он сунул пуговицу в карман. – Будем надеяться, что нам повезет.

Мэнли появился в дверях.

– Я слышал выстрел, – сказал он, отдуваясь.

– Никого не видел? – спросил Брэнд.

– Нет. А что случилось?

– В мистера Гамильтона стреляли, Мэнли, – ответила Марион. – Давайте отвезем его в Прайори и пошлем за доктором. Я объясню все позже.

Пока они вели Брэнда до кареты, он сыпал приказами. Судье Марион должна сказать, что это был неудавшийся взлом, и ничего больше.

Брэнд облегченно вздохнул, когда прибыл доктор Хард-касл и взял дело в свои руки. Для начала он выставил из комнаты всех, кроме Мэнли и одного лакея. Раскладывая инструменты и готовясь извлечь пулю из бедра Брэнда, доктор задавал какие-то отрывочные вопросы о нападении и, как положено в таких случаях, цокал языком, но Брэнд знал, что это лишь отвлекающий маневр перед операцией.

Брэнд застонал, когда доктор осторожно потрогал кожу вокруг раны.

– Выпьете капельку опия?

Брэнд взял у доктора стакан и сделал всего один глоток. Ему нужна ясная голова для разговора с Марион.

Осматривая рану, Хардкасл начал потчевать его байками о солдатах, чьи раздробленные конечности он ампутировал прямо посреди пушечной канонады.

– Храбрые они парни, все как один, – говорил он. Ему было уже за шестьдесят, и он жил в Лонгбери сколько Брэнд себя помнил, но о времени, когда служил армейским доктором, он рассказывал так, словно это было вчера.

– Нам нечего было им дать, ни бренди, ни опия, но они выносили боль с улыбкой. Вот помню в особенности одного…

Брэнд слышал эти истории с самого детства и мог пересказать их слово в слово. Он подозревал, что доктор рассказывает их специально, чтобы его пациенты думали, как им повезло, что они так легко отделались.

Добрый доктор болтал без умолку, а Брэнду пришло в голову, что если кто и знал сестер Ганн, так это он, Хардкасл, старожил в Лонгбери. Брэнд дождался первой паузы в монологе доктора, чтобы спросить:

– Доктор Хардкасл, вы помните Эдвину Ганн и ее сестер?

– Разумеется, помню. Я знал их всех и весьма рад слышать, что коттедж Эдвины перешел к ее племянницам. – Он взял пинцет с острыми концами и внимательно осмотрел его. – Приготовься, парень.

По сигналу доктора Мэнли положил свои большие ладони на плечи Брэнда, а лакей схватил раненого за лодыжки.

– Погодите! – Брэнд еще не закончил. – Где сейчас Ханна? Вы знаете?

Хардкасл удивленно посмотрел на него и улыбнулся:

– Она убежала с мужчиной, разве нет? Ну а теперь будь храбрым солдатиком. Боюсь, будет больно.

«Больно» – не то слово. Это было мучительно, настолько мучительно, что Брэнду оставалось только хватать ртом воздух. Мэнли давил на плечи, лакей, похоже, вознамерился сломать лодыжки, а раскаленный штырь протыкал дыру в бедре.

– Молодчина! – просиял Хардкасл. – Ну, все было не так уж страшно, верно?

Капли пота стекали по щекам Брэнда, слезы боли жгли глаза, но худшее было позади. Мало-помалу он позволил себе расслабиться.

– Да, – слабо выдавил он, – совсем не страшно.

– А вот и виновница неприятностей. – Хардкасл поднял пинцет с зажатой в нем пулей и нахмурился. – Не хватает кусочка. Мэнли, дайте ему опия. Боюсь, мне придется еще поковыряться.

На этот раз Брэнд выпил все до капельки. Что ж, Марион подождет.

* * *

Все в подавленном настроении дожидались доктора в гостиной. Никто и не подумал переодеваться. Лорд Роберт и Эндрю все еще были в своих роялистских костюмах, Марион оставалась в той же одежде, лишь одолжила у хозяев тапочки и шаль. Эмили больше часа назад ушла, чтобы уложить Фебу, и еще не вернулась. Марион гадала, что ее задержало.

Время от времени в холле раздавались шаги. Сердце Марион всякий раз подскакивало к горлу, но это был не доктор, а всего лишь слуга. В конце концов Эндрю поднялся и подошел к окну.

– Хардкасл знает свое дело, – сказал юноша. – Раньше он был армейским доктором. – Он повернулся к собравшимся. – И я никогда не слышал, чтобы подобное ранение было смертельным.

Разумом Марион понимала, что Эндрю прав, но оставался крошечный страх, который она не могла побороть. Лорд Роберт ответил на замечания Эндрю:

– В данном случае далеко не смертельное. Тебя не было, Эндрю, когда слуга помогал ему зайти в дом. Брэнд сыпал приказами, словно генерал, а слуги со всех ног бросались их выполнять.

– Это похоже на Брэнда, – заметила герцогиня. – А что за приказы?

– Дайте вспомнить. – Лорд Роберт повертел в руке бокал, из которого пил. – Чтобы Марион и ее сестер поселили здесь до тех пор, пока он не убедится, что их коттедж безопасен. Чтобы сообщили мировому судье о происшествии, что необходимо поймать преступника…

При упоминании судьи Эндрю фыркнул:

– Сэр Бэзил не в том состоянии, чтобы выполнять служебные обязанности. Он в пьяном ступоре дрыхнет в одном из подвалов. Мало того, и констебль с ним.

– Да, мы слышали, – отозвался Роберт. – Во всяком случае, мы послали за доктором и отправили лакеев и садовников охранять коттедж леди Марион до тех пор, пока власти не смогут осмотреть его. Не помню, что еще Брэнд велел сделать, но он уж точно был далек от того, чтобы испустить дух.

Эндрю усмехнулся. Лицо леди Теодоры смягчилось, а Клэрис высморкалась. В противоположном углу комнаты мисс Каттер очнулась от дремы, а герцогиня разглядывала Марион со смесью любопытства и сочувствия.

Марион ее хорошо понимала. Она не была членом семьи, но сидела здесь, в гостиной герцогини, словно имела на это право.

Ей было наплевать, что они думают. Она с места не сдвинется, пока не услышит из уст самого доктора, что Брэнд вне опасности. Она ответила твердым взглядом на пристальный взгляд герцогини и удивилась, увидев, как улыбка закралась в эти бледные, аристократические, всевидящие глаза.

В затянувшемся молчании Марион разглядывала семью Брэнда. Они не были милыми и ласковыми, они не знали, как показать свои чувства, но она ни на мгновение не усомнилась, что они любят Брэнда по-своему, по-фитцалановски, так же как и Брэнд любит их.

Если б это была ее семья, она бы сидела рядом с герцогиней и держала бы ее за руку. На месте Теодоры она бы подошла к своему мужу и сказала что-нибудь ободряющее, чтобы стереть с его лица этот встревоженный взгляд. Эндрю же она поручила бы какое-нибудь дело, чтобы израсходовать ту неугомонную энергию, которая чувствовалась даже на расстоянии.

Когда дверь без предупреждения открылась, все выпрямились. Вошел доктор – высокий, величавый джентльмен с темными волосами, посеребренными сединой, и строгим лицом, смягченным улыбкой.

Когда все увидели эту улыбку, по гостиной прокатился вздох облегчения. Доктор прошел к герцогине и склонился к ее руке.

– Пустяковая рана, ваша милость. Я дал ему опия, но он еще в сознании. Вы можете побыть с ним несколько минут. Нет нужды беспокоиться. Через несколько дней он будет на ногах.

Вдова с видимым усилием сглотнула.

– Благодарю вас, доктор Хардкасл. – Она встала. – Не дадите ли мне свою руку?

– Я бы тоже хотел пойти, – быстро сказал Эндрю. – Кто-то же должен быть с ним на случай, если он проснется ночью. Помимо слуг, я имею в виду.

Его бабушка улыбнулась и кивнула.