Марджори Фаррелл - Игра лорда Эшфорда

Джоанна уронила вилку, и та громко звякнула о тарелку. Звук был такой громкий и долгий, что казалось, он будет длиться вечно. Потом к Джоанне вернулся дар речи.

– Тони – убийца? Смешно. Да как им вздумалось арестовать его? Почему?

– Он последним виделся с нею. И на то есть доказательства. Дворецкий подслушал, как они ссорились из-за денег, а потом его отослали отдыхать. А утром, когда прислуга спустилась вниз, слуги увидели хозяйку на полу библиотеки, а вокруг повсюду были разбросаны вещи.

– Ну, тогда, очевидно, надо говорить о краже со взломом, – заспорила Джоанна.

– Уверена, что есть другие подробности, о которых нам неизвестно, дорогая, – сказала мать.

– Но, мама! Ты же этому не веришь! Ведь вы же оба знаете Тони!

– Раньше не поверила бы. Конечно. Но Тони – в отчаянии, как тебе известно. И долгов наделал, да еще Эшфорд на нем висит.

– А азарт – это как горячка, Джоанна, – сказал отец. – Человек себе уже не хозяин. А если леди Фэрхейвен отказала ему в деньгах…

– Мне неважно, в каком положении оказался Тони, в отчаянии или нет. Я точно знаю, что он не убивал. Тем более не стал бы он убивать женщину, которая ему небезразлична.

– Джоанна, но ему приходилось убивать. И не раз. Он же был в армии.

– Это другое дело, папа.

– Дело-то, может быть, и другое, но переживания ожесточают. Особенно мужчину.

– Но не настолько, чтобы убивать женщину… которую любишь.

– А ты уверена, что он и в самом деле любил леди Фэрхейвен, дорогая? – спросила леди Барранд.

– На мой взгляд, это все не очень-то походило на влюбленность. Кроме того, она была старше его.

– Только на пять лет, мама. И она была очень привлекательна. И, судя по тому, что я о ней знаю, добра. По-моему, Тони был к ней неравнодушен.

– Ну, как бы там ни было, ты теперь все знаешь и будь готова ко всяким сплетням, – сказал отец, отодвигаясь от стола и показывая, что беседа завершена. – Что ты намерена сегодня делать, Джоанна?

– Я обещала Амелии Грант, что пройдусь с нею по магазинам, а потом зайдем к Гантерам.

– Хорошо, – одобрила ее планы мать. – Думаю, что тебе лучше сегодня чем-то занять себя. И потом, кто знает, может быть, Тони выпустят после разбора дела.

Джоанна кивнула и осталась сидеть за столом, уставившись в тарелку. Есть не хотелось, но очень захотелось пить, хотя она уже выпила две чашки чаю. Хорошо, что она уже вышла из того возраста, когда родители докучают своей заботой: где была? куда пошла? На сегодня она занята – уговор с подругой. Но завтра она точно будет в Ньюгейте и добьется свидания с Тони. Она должна знать, что он сам думает, должна поговорить с Тони с глазу на глаз.

Когда заключенным стали разносить убогий ужин, Джона все еще не было, и Тони понял, что ему придется ночевать в общей загородке. Пришлось потратить еще несколько шиллингов, чтобы ему принесли добавку – миску супа, и еще он попросил кружку эля. Хотя запахи вокруг были ужасными, он с удивлением обнаружил, что так и не насытился, и пожалел было, что одарил несколькими шиллингами самозваного своего покровителя. Но тут он почувствовал, как с обеих сторон его берут под локти и чья-то рука беспрепятственно исследует его сюртук. Взвыв и попытавшись вырваться, Тони увидал, что его “друг” ухватил двух воришек за воротники и столкнул их лбами.

– Мой это, – сказал он коротко. – Так что валите-ка отсюдова.

Когда те улизнули, Тони стал было нетвердым голосом благодарить его, но детина улыбнулся:

– За всё уплочено, дядя.

Позже, когда Тони пристраивался на тощеньком разбитом тюфяке, кутаясь в изъеденное молью одеяло (эта постель стоила ему дальнейших расходов), он вдруг почувствовал какое-то прикосновение к своим волосам. Чья-то рука провела по его голове, а затем нащупала ушную раковину. Тони попытался сделать вид, что спит, но не удержался и вздрогнул, когда пришелец зашептал в его ухо:

– До чего же хороши твои волосы, блестят, что новая гинея. Подвинься-ка, парень, и ты поймешь, как здорово бывает с напарником, коль на пару у тебя Джем.

Слова сами по себе могли показаться слащавыми, но тон, которым они были произнесены, звучал жестко. Тони уже приготовился вонзить свой локоть в живот наглеца, когда ощутил, что тяжесть, нависавшая над ним, куда-то пропала.

– Я тебе чего говорил, Джем? Эту ночь вот этого не трожь, слыхал? Поищи-ка другого, понял?

– Лад, Билл, лла-а-дды.

Тони вздохнул было с облегчением, но теперь уже Билл норовил подлезть к нему.

– Я очень благодарен тебе за помощь, Билл, но чего тебе понадобилось в моей кровати?

– Ну, служба моя такая. Заступаться за тя, дядя, надо? Увидят, что это – мое, кто к тебе полезет?

– А во сколько мне обойдется твое согласие поискать себе другую постель?

– Да не стану искать даже. Не надо мне постели. Но я тут лягу. Еще бы пару-другую шиллингов, и я тогда только спать стану. И больше ни-ни.

Тони полез в карман.

– Держи.

– Спасибочки.

Тони лег на самом краю матраца, рискуя свалиться, потеряв равновесие, пока Билл пристраивался рядом. Он накинул руку на Тони.

Но Тони лежал не засыпая, следя за каждым движением своего товарища. Однако тот вскоре уснул, дыхание его сделалось спокойным и ровным, а рука, лежавшая поверх тела Тони, расслабилась. Со стороны, наверное, они были похожи на детей, которые, замерзнув, прижимаются друг к другу, чтобы согреться. “По крайней мере до утра мне ничего не грозит, – думал Тони. – Боже милостивый, хоть бы Джон пришел поскорее”. И с этой мыслью он провалился в сон.

Проснувшись утром, Тони обнаружил, что Билла уже нет и что сильно болит голова: виски прямо-таки разламывались. Выспаться толком не удалось. Будили шум и шорохи тюремной ночи: то где-то дрались, то узники пытались получить удовольствие друг от друга, то какой-нибудь заключенный произносил целую речь во сне.

Нет, страшно даже подумать еще об одном таком дне. Он уселся на краю койки, закрыл лицо руками и подумал, что даже в Испании было лучше. Неужели кто-то может всерьез считать его убийцей? Будь Нед жив, он бы такого не допустил. Нед его за час вызволил бы отсюда. Да нет, если бы Нед был жив, Тони сюда и не забрали бы. Он бы лучше вернулся в палатку в Испании, чем гнить тут, в Ньюгейте. Нед был бы при титуле, и не было бы нужды строить из себя графа Эшфорда. За имение он бы не отвечал. Да и ухаживать за леди Фэрхейвен не было бы нужды.

Но стоило ему вспомнить Клодию, как в памяти сразу же всплыла первая их встреча, когда они мгновенно почувствовали симпатию друг к другу. Да нет, его тянули к ней не только ее деньги. Она очень занимала его. Вот только не любил он ее. И в этом его вина, единственное его преступление. Он знал, что она в него влюблена, и пользовался ее увлечением. Но и это не вся правда. Он был честен с собой. А кто мог поручиться, что он потом не полюбил бы ее? Со временем? Ведь Клодия, такая милая, красивая, добрая, заслуживала любви. Вместо этого ее убили.

Кто-то вдруг произнес его имя. А, это тюремщик. Говорит, что Джон пришел. Слава Богу, следующая ночь пройдет не в общей камере.

Лицо у Джона, увидевшего хозяина, было таким, что Тони едва не расхохотался. Тони оглядел свою измятую одежду, а потом провел ладонью по небритой щеке.

– Понимаю, вы – в ужасе, Джон. Но что делать? Сумели сбыть что-нибудь?

– Да, милорд. Мне дали пять гиней за обувь. И еще две я выручил за две сорочки и за ваше белье. Которое каштанового цвета.

– Добрый человек, – сказал Тони, широко улыбаясь. Он испытал такое облегчение, будто Джон добыл столько, что можно спасти все имение. – Этого хватит, чтобы заплатить за отдельную камеру на какое-то время, – произнес Тони, обращаясь к тюремщику. – И, знаете, у меня просьба: можно мне уединиться на пару минут с моим камердинером? Обещаю вам, что он не станет помогать мне сбежать, – добавил он шутливо.

– Хорошо, милорд. Не извольте беспокоиться. Я провожу вас в комнату для посетителей.

Когда тюремщик закрыл за собой дверь крошечной камеры, Тони подтолкнул своего камердинера к стулу.

– Джон, я не убивал леди Фэрхейвен. Камердинер даже вскочил.

– Разумеется, милорд. Да как вы подумать могли, что я заподозрю вас в чем-то таком?

– Садитесь, да садитесь же. Не в том дело, что я пытаюсь заставить вас думать, что не убивал ее. Дело в том, что кто-то же сделал это. И этот кто-то все еще на воле.

– Я не подумал об этом, милорд.

– Так вот, считается, что я был последним человеком, который видел ее в живых. Но почему этим последним человеком не мог быть Джим, ее новый лакей? Он меня выпустил, а сейчас он исчез. Он мог решиться на такое ради денег.

– Или же это мог быть кто-то чужой, милорд.

– Тогда куда делся Джим?

– Сбежал, милорд. А то, может, и в живых его уже нет, – нерешительно предположил Джон.

– Хм. По-моему, взломщик – это менее всего вероятно. Нет, думаю, что подозревать Джима оснований больше. Но, пока я здесь сижу, что я сделаю? – добавил Тони с безнадежностью в голосе.

– Я слыхал, что разбирательство назначено на послезавтра.

– Значит, еще два дня здесь. По-моему, я этого не вынесу. Придется вам продать еще один жакет, тот, который не парадный. И две рубашки. Мне нужен каждый шиллинг, который удастся раздобыть.

– Я принесу деньги завтра, милорд.

– И еще. – Джон ожидающе поглядел на своего хозяина. – Я очень благодарен вам за то, что вы мне верите.

После того как Джон ушел, утро стало тянуться мучительно медленно. Время от времени заключенные сбивались в кучки: где бросали кости, а где тасовали взлохмаченные колоды карт. Можно было бы присоединиться, но у Тони не было ни малейшей тяги к игре. Пламя страсти погасло. Похоже, его погасило то невероятное унижение, которое испытал Тони, когда пришлось просить взаймы у Клодии, особенно во второй раз. До него вдруг дошло: а ведь его азарт мог довести ее до смерти, его карты и ее гибель – связаны. Возможно, кто-то еще знал, что она давала ему в долг… Он не сумел полюбить Клодию так, как она того заслуживала, он втянул ее в свои финансовые затруднения, он ее расстроил, и вот она мертва. Не пропадай он на улице Сент-Джеймс, может быть, ничего такого и не стряслось бы.

Он заплатил тюремщику за отдельную комнату, и вскоре после полудня его отвели в крошечный отсек поодаль от общей загородки. Не Бог весть что, однако это в сто раз лучше, чем ютиться в самой гуще злодеев. Матрац в этой комнате был явно чище и удобнее, чем тот, в общей загородке. В камере стояли еще столик, похожий на конторку, и стул. И даже ночной горшок. Посудину эту хоть никогда и не драили, зато внутри было пусто, и само созерцание этого сосуда напоминало о какой-то интимной, личной жизни.

– Свечи и блюдо обойдутся в полгинеи, милорд, – сообщил тюремщик, перехватив изучающий взгляд Тони, устремленный на три подсвечника, в которых было лишь три куцых огарка. – Лампа встанет подороже.

Тони с невеселым смешком протянул ему деньги.

– Да, вы не прогадаете. А чем еще может порадовать тюрьма, кроме хлеба да жидкой каши?

– Немногим, милорд, немногим, – отвечал тот. И ушел, предоставив Тони самому себе.

Столько месяцев прошло со дня смерти Неда, а будто считанные часы пролетели. Что он сделал не так? Не так, как покойный брат? Он – не Нед, кто спорит? Его и не растили для титула, и характер у него не годится для такой ответственности. Только теперь он понял, какая смешная и глупая мысль пришла ему в голову: пара удачных ночей за карточным столом – и все затруднения разрешатся сами собой. Но тогда медлительный, кропотливый, болезненный путь, на который встал Нед, казался Тони нелепым. Он стал крутить кольцо с фамильной эмблемой на пальце, а потом и вовсе снял его. Глядя на графский перстень, он прошептал:

– Недостоин я носить это кольцо, Нед. Пусть бы меня убили в Испании, а ты остался жив. Боже, ну почему все не так? Все не так, как надо. Но клянусь, – добавил Тони, вновь надевая кольцо на палец, – я стану лучше. Господи! До чего же мне хочется, Нед, чтобы ты оказался рядом.

И в это мгновение Тони почувствовал, что брат где-то неподалеку, что Нед видит и слышит его. И это чувство осязаемого присутствия брата вместе с воспоминаниями, которые калейдоскопом пронеслись в его голове, прорвали наконец ту плотину, которой Тони пытался отгородиться от своего горя. Он отвернулся к стене, уткнулся лицом в подушку и зарыдал. Он оплакивал Неда, ушедшего так рано, плакал о своей матери, о вдове брата, Шарлотте, и, наконец, о Клодии, добром своем друге. А потом Тони заснул. Как давно уже не засыпал.

Проснулся он через несколько часов, потому что тюремщик тряс его за плечо:

– Пробудитесь, милорд! К вам опять пришли.

– В чем дело? – промычал Тони, садясь в постели и протирая глаза.