Тия Дивайн - Игра наслаждения

Он притянул ее спиной к себе, вставил три пальца между ее ног, а другой рукой схватил за грудь. Она была все еще липкая от его семени, все еще жаркая, все еще полна готовности. Схватившись за его запястье, Реджина ввела пальцы Джереми еще глубже. Он подбирался ближе, ближе, ближе к чему-то, какой-то точке наслаждения, угнездившейся в ней. Ее тело напряглось.

И тут в дверь постучали, и она затаилась, стараясь подавить бесстыдную жажду ласк.

— Доброе утро, дорогая! — окликнул Реджинальд. — Не хочешь позавтракать вместе со своим папочкой?

— Скажи, что устала и хочешь еще поспать, — прошипел Джереми.

Язык ее не слушался. Как может она говорить, когда его пальцы вытворяют такое?!

— Я… мне нездоровится, — прерывающимся голосом отозвалась она. — Я хочу немного отдохнуть.

— Как пожелаешь, дорогая, поговорим позже.

— Я еще здесь, — напомнил Джереми.

— Я чувствую себя преступницей.

— Ты моя любовница, — резко бросил он. — После этой ночи ничто… — он вонзил жесткие пальцы в ее лоно, — ничто не помешает этому!

Реджина тяжело задышала. Он трогал и трогал ее, шевеля рукой где-то глубоко в ней, она надавливала на его пальцы в поисках того неуловимо-изменчивого, что никак не давалось ей. Чего? Она не знала сама, безоглядно отдаваясь наплывам ощущений, пронизывавших ее от кончика соска, до бугорка наслаждения между бедрами.

Вот она, почти на поверхности, эта тайная точка, ожидающая ласки. Она чувствует приближение этого момента, все ее существо тянется к нему, стремится, рвется… вот, вот, вот оно! Ее тело застыло, сжалось и рассыпалось в конвульсиях неописуемого, нескончаемого экстаза. О, только бы это не прекратилось! Как ей жить, если это оборвется? А ведь Джереми придется уйти, иначе разразится скандал.

«Не думай об этом. Думай о том, как он желает тебя, горит в лихорадке сладострастия. Только об этом, если хочешь удержать его в своей постели».

Где-то пробили часы, и она вынудила себя приподнять голову. Утро было изумительным, Джереми лежал рядом голый, спящий, и, о чудо, одна упрямая часть его тела по-прежнему бодрствовала.

Реджина коснулась своевольной плоти, провела рукой по длинному восставшему жезлу, зарылась пальцами в поросль густых волос у основания.

Скоро, очень скоро ему придется покинуть ее. И что потом? Она не ожидала таких сложностей, когда соглашалась… нет, притворялась, что соглашается быть его содержанкой. Не ожидала того, что последует за этим: грубости, жестокости… изматывающего наслаждения, на которое оказалась способна. Неудивительно, что подобное слияние считалось запретным, тайным, аморальным. В чем-то — поразительно могущественным, в чем-то — болезненным и ранящим. Питай она хоть какие-то чувства к Джереми, наверняка была бы вне себя от горя, когда он уйдет.

Хорошо, что она по-прежнему распоряжается своими чувствами и может играть в наслаждение всякий раз, когда вздумается ему. Если только она не устанет от него. Заманчивая мысль, но ей, кажется, никогда не надоест быть объектом его желания.

«Все вышло как нельзя лучше», — размышляла она, легонько дергая Джереми за волосы. Он выполнил поручение отца, а она, в свою очередь, великолепно отомстила, став его любовницей.

Но игра еще не кончена. Она по-прежнему может притворяться, что одержима Ролтоном. Это заставит Джереми ревновать, пока она наслаждается тем, что он так щедро дает.

Мужчина не колебался бы. И она тоже не станет, особенно теперь, когда узнала, на какие ухищрения идут светские женщины. Награда за капитуляцию — несказанное наслаждение, познания, которым позавидует любая женщина, и могущество чувственности, которому покорится любой мужчина.

Что-то горячее сомкнулось вокруг него, что-то влажное, тянущее за самый кончик его набухшего члена. То, от чего становилось так хорошо, что он не собирался открывать глаза, чтобы не спугнуть удовольствие. Она сосала его, издавая возбуждающие эротические звуки… Значит, ей нравилось то, что она делала. И ему тоже, особенно прикосновения ее неопытных рук, блуждающих по его пенису, трогающих яички…

Дьявол! Этот язык способен зажечь даже петарду. Никто еще не лизал и не сосал его так старательно, с таким энтузиазмом, никто, даже незабвенная Маргерит. Он ощутил, как разбухает, утолщается, напрягается, указывает… прямо туда, в центр этого жара, влаги и ритмического потягивания, прикосновения губ, сжимавших самый кончик пениса.

Он хотел вломиться в нее, еще раз удостовериться, что она может принять его так, как желает она. Но отчего-то покорялся ласкам ее губ и языка. Тело приподнималось, извивалось, тянулось навстречу пульсирующим тянущим движениям. Еще немного… еще… И она приняла его, прямо до бороздки. И он кончил, а она продолжала сосать, пока в нем ничего не осталось. Выпит и иссушен до дна.

Нет. Черта с два она получит все! Не выйдет!

Он вырвался из алчного рта и приподнялся на локте. У нее был такой самодовольный вид, что хотелось оседлать ее объезжать, пока солнце не сядет. Нет. Так долго он не продержится.

— Ложись, — велел он, не придумав ничего лучшего. Уж очень ему не нравилась эта кошачья улыбка. Но Реджина покорно легла, и он подмял ее под себя и врезался в гостеприимную щелку.

Теперь уже он перевернулся на спину, так что она оказалась наверху, и на ее лице появилось выражение восторженного изумления. Он вошел совсем глубоко, нажимая на ее точку наслаждения. Груди свисали перед его глазами, так и маня дотронуться. Она подалась вперед, чтобы предложить их, и он, сильно ущипнув соски, еще раз вонзился в нее.

Реджина содрогнулась. Неужели кто-то еще способен испытать подобное наслаждение? Сейчас она растворится в блаженстве, утонет и никогда не выплывет.

Она выглядела богиней со своими длинными, спутанными, разметавшимися по плечам волосами, энергично работавшими бедрами, круглыми грудками с тугими сосками, за которые позволено держаться простому смертному.

Ему нужно остыть, одуматься. Потребовалась вся сила воли, до последней унции, чтобы оторваться от нее, но, даже уходя, Джереми не был уверен, что сумеет совладать с собой. Ему по-прежнему не нравилось выражение ее глаз, но Реджинальд может встревожиться и явиться за ней: было уже за полдень.

А он был по-прежнему взведен, как курок пистолета, когда спускался по лестнице черного хода, с ним явно творилось что-то неладное. Он все глубже и глубже тонул в трясине похоти. Судя по тому, что он испытывал, было бы неплохо прижать ее к кровати и гвоздить, гвоздить, пока она не запросит пощады. Собственные мысли шокировали Джереми.

О, черт! Подумать только, на что он пошел! Овладеть невинной девушкой и превратить ее в содержанку! Да в уме ли он? И все потому, что она сама напросилась! Долго ли это может продолжаться? Как он мог ей поверить?! Или в самом деле им управляет его член, а не мозги?

Господи, сейчас, пожалуй, лучше всего выпить. Посидеть немного в одиночестве и загасить пламя в крови стаканчиком виски, чтобы укротить разбушевавшегося зверя. Для этого подойдет «Хитон», оплот мужского господства, самый элитарный клуб в Лондоне, где влиятельные богатые мужчины вершат дела нации.

Наилучшее место для человека, желающего поразмыслить над своими грехами и излишествами. И сохранить тот малый остаток рассудка, который в нем еще теплится.

Но этому не дано было случиться. Его сразу осадил квартет престарелых джентльменов, известный как Четверка Сплетников, которые вели книгу пари и перечень светских событий и выдавали любые сведения о событиях и скандалах в обществе с такой натугой и так медленно, словно подвергали несчастного пытке.

Книга пари «Хитона» была куда более престижной, чем в «Уайтсе». Никто, кроме хранителя, не имел права в нее заглядывать, так что имена делавших ставки надежно оберегались. Ничто из записанного в книге никогда не выходило за порог клуба под страхом остракизма, и Четверка Сплетников оберегала ее как драгоценности короны.

Главным хранителем был Бодли.

— А вот и старый знакомый, джентльмены, — провозгласил он, поднимая бокал. — За вас, Гэвидж! Не будем говорить о пари, которое касается Маргерит… И без того ставки взлетели до небес.

Джереми побледнел, но все же мужественно принялся пожимать им руки.

Ставки на Маргерит? После всех этих месяцев? Все еще?

— Как же это мы оплошали? — сокрушался Беркли, мысленно подсчитывая потерянные гинеи. Сумма выходила столь внушительной, что об этом даже думать было боязно. — Когда же вы вернулись?

— Три дня назад. Но вот я здесь, и что теперь?

— Как что, странный вы человек? — вмешался Фоллоуэлл. — Воображаете, будто перестали быть предметом пересудов? Позвольте разочаровать вас: не питайте иллюзий. Даже если мы и не спохватились, любая заботливая маменька в столице уже все рассчитала в ту минуту, как вы ступили на Портман-сквер.

Наблюдение было настолько точным, что Джереми невольно улыбнулся. Любой холостяк был на брачном рынке чем-то вроде заманчивой конфетки, которую каждой незамужней красотке приятно облизать, положить на язык, прожевать и наконец проглотить. Обычно кому-нибудь из них это удавалось без труда.

Такова судьба всякого мужчины, если, разумеется, его не считают средством для излечения невинности. О Господи!

— Кстати, о пари, — прохрипел он чужим голосом, — что там на этой неделе в книге?

— Не поверите!

— А все же?

— Ролтон.

Джереми поднял бровь. «Дела идут все хуже и хуже!» — подумал он.

— Слово чести. Обхаживает возможных кандидаток, и ходят слухи, что он готов сдаться и позволить себя захомутать.

Бодли визгливо расхохотался.

— И представляете, прекрасный пол не остается равнодушным. Похоже, они делают стойку, — добавил он, поглаживая книгу.

— Кто в первых рядах? — небрежно, как ему казалось, бросил Джереми.

— Мисс Ло, достопочтенная мисс Гарленд, леди Олни, мисс Сомс. По крайней мере на этой неделе.

— Неплохой выбор, — бесстрастно заметил Джереми. На Реджину ставят? Уже?! О, дьявол и преисподняя!

— Ваше присутствие поможет оживить сцену, — предположил до сих пор молчавший Растингтон.

— Вероятно, — кивнул Джереми, беря бокал шампанского с подноса пробегавшего мимо официанта. Господи, если до сих пор ему казалось, что глоток спиртного не помешает, сейчас это становилось насущной потребностью. Здесь держат пари особы, не обсуждающие свои дела на людях. Как, впрочем, и пороки.

Судя по всему, матримониальные шансы Ролтона станут предметом живейшего интереса в ближайшие дни. Слишком много народа уже распустили языки, а это всегда ведет к увеличению ставок. У него не остается времени убрать Реджину с линии огня.

— Так чем кончилось дело с прелестной Маргерит? — полюбопытствовал Беркли.

Будь все проклято! Они хуже баб! Вечно суют носы куда их не просят! Уж лучше рассказать самому историю разрыва, чем позволить им досочинять пикантные подробности. По крайней мере его версия к утру обойдет весь город.

— Как вы понимаете, джентльмены, она почувствовала поживу и без оглядки полетела на запах.

Вот это они поймут. Кого не бросала возлюбленная ради толстого кошелька?!

— Ах, бедняга Джереми! — посетовал Бодли. — Таковы все они, эти бездушные кокетки! Чертовски обидно, но так уж заведено! Что ж, добро пожаловать назад, мой мальчик. И давай выпьем за неукротимую Маргерит, где бы она ни была. — Он поднял бокал. — Пусть она получит достойный урок, смирится и никогда больше не оскорбит и не унизит порядочного мужчину…

Вот и свершилось. Она позволила мужчине касаться себя самым интимным и эротическим образом, но, глядя на себя в зеркало, не находила во внешности никаких перемен. Разве что… глаза блестят ярче, кожа словно светится. И стоит она прямее, чтобы подчеркнуть красоту грудей. С этой ночи она остро ощущает свое тело и его чувственную силу. И ей не совестно. Наоборот, она кажется себе неукротимой, буйной, бесстыдной. Даже сейчас при одной мысли о прошедшей ночи ее тело изнывает в ожидании. Джереми должен, должен, должен прийти к ней сегодня!

Но сейчас не время думать об этом. Она еще не ела сегодня, и отец, должно быть, ждет ее ко второму завтраку. Пропустить невозможно. Теперь он наверняка разволнуется, посчитав, что светская суета и каждодневные развлечения истощают нервы и здоровье дочери.

«Ну, теперь всему этому конец, — раздраженно думала она, осторожно спускаясь вниз. — Теперь все вечера буду просиживать дома в ожидании Джереми, даже если он и не захочет приезжать так часто». Все остальное казалось таким ненужным, тоскливым и банальным!

А игра? Кто закончит партию? Нет, нужно сдержать свое нетерпение и зов тела, которое уже напряглось в предвкушении грядущих наслаждений.

— Отец! — воскликнула она, садясь и наливая себе чая.

— Реджина, дорогая, тебе нездоровится?

— Нет, разумеется.

Она неохотно сделала глоток. Лучше поменьше говорить.