Демонстрировать рану Катя не стала, хотя Ира заранее приготовилась к чему-то страшному.

– А что мама?

– Мама его любит.

Ответ был убийственен в своей прямолинейности. Раз мама любит, значит, каждый папин поступок правилен. Даже если она и замечает синяки у дочери, считает их нормой. Ира видела Катиного папу. Высокий, красивый, темноволосый, улыбчивый, смотрит приветливо, говорит правильные красивые слова. Что-то про экономику, которую надо начинать преподавать в начальных классах. Потому что в магазин ходят с пеленок. Ире это тогда показалось прикольно – папа с убеждениями, с желанием кому-то что-то доказать. Папа говорящий – мамонт, тихо вымирающий на бескрайних просторах нашей родины. Ирин папа ни о чем не говорит. Молчит. Пришел с работы, поел, телевизор посмотрел, спать лег. «Есть будешь?» – «Да». – «Иди, ешь». Вот и все разговоры.

После такого обсуждать Сашу стало неудобно. Ира села ровно, придвинула к себе учебник. Вокруг не смотрела. Класс с его перешептываниями, выяснениями отношений и бесконечными интрижками ее не интересовал. Вздыхающую рядом Ходасян не замечала. Вероятно, у той была очередная трагедия, и это было скучно.

Ире теперь все было скучно. Она ждала перемен, как спасения, чтобы сесть на подоконник и посмотреть в окно. На школьной площадке все оставалось неизменным – прямоугольник кустов, две поникшие березы, пунктир лужиц около ступенек. А за забором – люди, люди, люди…

Никогда еще сердце у нее так не стучало, как перед дверью из гимназии. Оно выпрыгивало, заставляя замирать, мысленно отсчитывать секунды, задерживая мгновение выхода. Но вот она – улица. Свежий воздух овевает зардевшееся лицо. Быстро оглядеться – не стоит ли кто-нибудь вон там, за кустами, около ворот, за забором? Нет, все бегут – кто куда по своим делам, останавливаться некогда. Скорее, скорее из гимназии, на вольный ветер, на призрачную свободу. К бутербродам и телевизору.

Катя взяла ее под локоть и тихо спросила:

– Хочешь его увидеть?

От удивления Ира закашлялась, мотнула головой. Катя поняла ее по-своему:

– Жди на улице. Он где-то рядом. Я его приведу.

Ну, наконец-то! Уже две недели прошло! Решился. Он бы еще месяц ждал.

И она отправилась мерить шагами парк. Завтра спросят, что она делала в компании тополей, она и не ответит. Начнутся обсуждения… Но кого волнуют обсуждения? Все это такая ерунда! Что она ему скажет? Что любит? Еще ни разу не увидев? Что рада встрече? Как можно радоваться тому, чего еще не знаешь? Что они поженятся в сентябре…

Почему вдруг в сентябре? По спине пробежал озноб, дыхание сбилось.

«Выйду замуж…»

Что-то в этом было неправильное. Обреченное. Словно прямо сейчас надо все бросать и бежать в загс.

Замуж… Некрасивое слово. А вот сентябрь нравится. Он знаком и ясен. Он вертит над головой разноцветные лоскуты лета, шуршит корявой засохшей тополиной листвой.

Сентябрь пробивался сквозь бледную поредевшую крону деревьев. Он нес с собой запах увядания и тления, будущих морозов. От этого запаха хотелось кружиться долго-долго, чтобы потом упасть на еще теплую землю и следить, как танцуют перед глазами деревья, ветки, листья, черные точки на небе. Как эти точки несмело выстраиваются в знакомый серый клин. Одна утка отстала и изо всех сил догоняет стаю, выравнивая галочку. Осень. Птицы улетают на юг. Природа засыпает. Чувства просыпаются. Как все просто.

«Или в декабре», – решила не ограничивать себя Ира.

Декабрь тоже был хорошим месяцем. Праздничным. Наполненным ожиданием радости. Январь этого очарования лишался. Он был длинный и скучный. Новогодние застолья никогда не удавались. Ожидание – это другое дело… Что-что, а ждать Ира умела.

Ира взбила мыском ботинка кучку листьев, запоздало опомнилась, что должна вести себя прилично, ведь она здесь ждет Катю. Катя должна привести ЕГО!

Щеки заполыхали. Ира одернула юбку-карандаш, поправила меховую манжету на куртке, вытянула узел шейного платка. Глянула на ботинки. Так… Каблуки в грязи, носок поцарапан. Нашла время заниматься романтикой и ворошить грязные ошметки. Сейчас придет Саша! А она вся такая красивая с кленовым листом на макушке.

Ира заспешила из школьного парка на площадку, где асфальт и сухо. Остановилась. Площадка – это хорошо, там не испачкаешь каблуки и не сточишь носки, но за березами и кленами у забора надежней. Уроки закончились, все разошлись по домам… Все, да не совсем. Любопытные найдутся!

Кого ей бы не хотелось увидеть? В голове всплывали и исчезали фамилии. Как в классном журнале, столбиком. Ни за чье имя не зацепилась. Никого она не боялась. Просто не хотелось лишних глаз, лишних обсуждений.

Ира мало что не попятилась, внимательно глядя на входную дверь гимназии. Но потом выпрямилась и с достоинством удалилась за березы. Предположим, она гуляет. Прохаживается. Засиделась за девять уроков. Для фигуры полезно движение. Больше во всем мире гулять негде, только здесь! Хотя какой дурак будет бродить около гимназии, когда звонок с урока заставляет любого бежать отсюда, как из зараженного района?

Ира поправила рукав куртки, посмотрела на часики. Золотистая стрелка на золотистом фоне. Что-то она сегодня врет. Неужели прошло столько времени? Двадцать минут, как Кати нет. Многовато. За треть часа можно не раз обойти вокруг забора. Катя сказала, Саша за воротами. Его надо найти и привести. Сам прийти не отважится. Скромный. А Ире так хочется его увидеть! Сколько можно любить, так и не встретившись?

Ира вздохнула. По запястьям пробежали мурашки волнения, толкнулись в груди, упали в желудок, заставив внутри все сжаться, сердце знакомо гулко ухнуло – так было каждый раз, когда она вспоминала о Саше. Сердце стучит, в ушах звон, перед глазами черная бездна. И кто придумал, что влюбленность заставляет мир расцветать всеми красками земли? Не расцветает. Меркнет, превращается в одну точку, одно имя.

Ира машинально поддела листву ногой, побрела вдоль забора.

А может, набрать букет из опавших листьев? Он придет, а она с охапкой осени в руках. Ира подняла пару листочков, повертела в руках разлапистую кленовую ладонь. К тыльной стороне прилип желтый тополиный маломерок. Листья были грязные и мокрые, пачкали руки. Ира поддела ногтем тополиную пластинку, прижала к левому плечу. Все просто. Первое, что он увидит – листок на пальто. Потянется, чтобы снять, она наклонится, чтобы ему было удобней. Столкнутся. Засмеются. Что будет дальше, неважно. От фантазий снова перехватило дыхание. В ушах стук, словно шаги.

– Лисова!

Быстрый поворот. Рука машинально поднимается к плечу, придерживая листок, чтобы не слетел.

Щукин. Долговязый. С длинными нескладными руками и ногами. Широкоплечий. Лицо наивное, улыбка глупая. Словно голову десятилетнего приставили к телу пятнадцатилетнего. Десятилетнего Щукина Ира знала лучше, чем сегодняшнего. Что ему могло вдруг понадобиться? Да еще от нее?

Лешка Щукин шел к ней мягкой походкой пловца, сумку с учебниками держал за ремень, углом подцепляя с земли задравшиеся листья.

– Чего? – настороженно спросила Ира.

– Завтра можешь в школе задержаться до трех часов?

Завтра? В три? Она еще не знает. Саша вот-вот придет… Может, он ее куда-нибудь пригласит? Может, он сейчас смотрит на нее? А она с Лешкой… И подошел он близко, и стоит так, словно о чем-то важном договаривается… О свидании.

– Зачем тебе? – заторопилась Ира, невольно отступая назад.

– Пойдешь со мной на педсовет?

Лешка отвел глаза, и Ира вдруг вспомнила. Щукина с Пулейкиным заперли в кабинете химии в наказание за что-то, а они ушли, сделав так, что кабинет остался закрытым. Химичка в панике решила, что мальчишки выбрались через окно, а там пятый этаж. Успокаивала ее вся школа. А потом мальчишки объявились. Щукин первым, Пулейкин срочно заболел. На Лешку всех собак и спустили, отправили на педсовет решать вопрос об отчислении. Теперь ему требуется помощь. Для собрания нужны защитники – два человека, способных доказать, что Щукин – достойный ученик гимназии, незаменимый винтик в сложном механизме всей параллели, что без него – смерть классу.

– Возьми Леночку.

Отговорка неубедительная. Но так хочется отказаться, потому что ей сейчас не до Щукина. Лешку жалко. Он, конечно, обидится, и от этого у Иры испортится настроение. А хорошее настроение ей сейчас так важно. Светлое, струящееся…

Лешка смотрит на нее исподлобья. Глаза прозрачно-серые, брови густые, челка падет на лоб. Ира знает, почему он подошел именно к ней, а не к Ленке, с которой у него роман. Когда им было по десять лет, они вместе с Лешкой ходили в бассейн. Она уже не помнит, кто побеждал. Вместе с ними в группе из класса еще был Валька Шуховской и Мишка Бусаров. Ира бросила занятия, когда надо было сдавать юниорские зачеты, Мишка с Шуховским продержались еще год, Щукин занимался дольше всех и лишь недавно сделал выбор в пользу науки – собрался в какой-то институт поступать, явно не физической культуры. Всех четверых до сих пор отличает прямая спина и широкие плечи. Ох уж эти плечи! Ни в одно платье не влезешь!

– Митька и ты. – Лешка хмурится, жмет губы. Кому приятно просить? Да еще предчувствовать, что могут отказать? Всегда сильный, а тут вдруг попал в зависимость от чужого желания.

Митька Парщиков наверняка уже подготовил речь – он скандалист и правдолюб, бодаться с учителями – его любимое занятие. Теперь Лешке нужна девчонка. Леночка Курбанова скорее всего сама отказалась с ним идти, из нее защитник, как из вратаря балерина. Обратись Леха к кому-нибудь другому из класса, решат, что влюбился. Будет скандал – Ленка цепко держит свою добычу, ревнует Лешку ко всем. А Ира – товарищ по дорожке в бассейне, все сразу поймут: ничего личного. Леночка может спать спокойно. Или спокойствие ей теперь заказано? Что если Лешка поссорился с Курбановой и теперь хочет дружить с ней? Поэтому и надо отказать. Просто необходимо отказать, но он смотрит. К ней никогда раньше не обращались парни за помощью… Вдруг она сможет помочь?

– Хорошо, схожу, – говорит Ира, с удивлением слыша свой ответ. Собиралась ответить «нет». Что она будет объяснять про Лешку на педсовете? Что он первым сдал юниорские зачеты? Что в пятом классе в него были влюблены все девчонки? Что если надо что-то достать с верхней полки шкафа, просят именно его?

– Ну, ты придумаешь, что сказать? – облегченно ухмыльнулся Лешка. – Я даже не знаю, что этим учителям нужно. Надоел крик. У меня этого крика дома завались. Лучше, конечно, особенно не распространяться. Если много не говорить, все быстрее пройдет.

Его чуть повело вперед, словно он собирается поцеловать или похлопать Иру по плечу. Она отпрыгнула, подняла предупреждающе руку.

Школьный двор пересек парень. Все пропало! Это Саша.

– Уйди, – сквозь зубы прошептала Ира.

Лешка непонимающе хлопает ресницами. Откуда у него эта вечно потерянная улыбка на лице? Решил, что она передумала?

– До завтра! – машет он рукой и, закинув сумку на плечо, идет через парк к воротам.

На площадке никого нет, это случайный прохожий, срезал дорогу, идя от одной калитки к другой.

А сердце-то как заколотилось.

Щукин этот со своей просьбой… Все из головы вылетело!

Двадцать пять минут. Катя не вернулась. Утопая каблуками в рыхлой земле и подгнивших листьях, Ира пошла вдоль забора. Они как-то замеряли – обойти по периметру школьный двор можно за пять минут.

Пять минут, триста секунд. В минутах это, конечно, выглядит не так масштабно. Но прошли и триста секунд, и шестьсот, и полторы тысячи, а Катя так и не появилась.

Ира потянула из сумки мобильник. Сколько можно! Даже если подруга провалилась в глухое подземелье, могла бы предупредить об этом. Тридцать пять минут! За это время вокруг земного шара можно обежать, не то что найти какого-то мальчика Сашу и привести к гимназии.

«Аппарат абонента выключен или…»

Что там за «или», Ира не стала слушать. Зачем телефон, если он всегда «вне»?

Предположим, Катя сейчас в лифте. Или бежит по улице, отчего ее телефон постоянно выпадает из зоны приема. Бежит… От кого или к кому?

«Или». Опять это дурацкое «или». Хоть бы знать, как этот Саша выглядит. Ведь есть же встроенные фотокамеры в мобильниках. Есть Интернет, есть скайп. Щелкнула, показала, чтобы у подруги душа успокоилась. А то торчишь здесь, ждешь непонятно кого! Или этот Саша такой темный, что не умеет пользоваться современной техникой?

Ира в сердцах снова пнула листву и, уже не обращая внимания на ободранный носок ботинка, пошла к калитке.

Если он ходит в клуб, то наверняка есть у Кати на фотографиях. Они их вместе посмотрят, и уже Ира сама решит, нужен ей этот загадочный неуверенный в себе Саша.

Идти до Кати далеко. Минут пятнадцать. Через улицу, дальше дворами, мимо детского сада и налоговой инспекции. Снова улица. Слева сберкасса, справа аптека, разбитая дорожка со снующими автомобилями, разбрызгивающими грязную воду, собравшуюся в каменных выщерблинах. Помойка, за ней направо. Веселый рой корявых пятиэтажек. Первый этаж. Окно возле подъезда. Кухня. Свет горит. В окне Катин профиль.