Почтальон Печкин, не меньше, пора требовать суточные и прогонные.

Никодим не уходил, словно решал, стоит ли ей передать еще с десяток писем, потом еще десяток. И еще сотню. Интернет у Сергеенко не работает, что ли? Хотя у нее может и не работать. А если и работает, то ничего не принимает, никакую почту. А в социальных сетях она не зарегистрирована, только ЖЖ ведет, и то раз в месяц.

– Как вчера праздник прошел? – спросил Ник.

– Весело. – В вопросе чувствовался подвох, но Ира не могла понять, что пытаются у нее выспросить. Или Никодим решил сцену ревности устроить? Про бабочек-то все в округе уже знают. – Заготовку насекомых на лето делали. Весной приходи на компот.

– Знаешь… – Никодим пошел следом. Этого только не хватает! Сейчас начнутся слезные признания и просьбы склеить развалившуюся любовь.

– И знать не хочу!

– Почему ты общаешься с Катей?

– Почему ты ее любишь? – Вопрос жестокий, но с занудами только так поступают.

– Она особенная.

– И я потому же.

Ира хотела спрятаться в подъезде, но дверь скакнула навстречу, чуть не наградив хорошим шишаком. Вовремя подставила руку. Кисть зазвенела от боли.

Из дома выкатился огненно-рыжий парень в очках.

– Извините, – крикнул он, убегая.

– Щаз, – прошипела Ира. Боль была адская. Надо у Кати лед к запястью приложить, а то все походы тут же отменятся.

– Погоди! – крикнул ей в спину Никодим. – Я чего хотел сказать-то!

– Потом! – Дверь сильно распахнулась, завалившись к стене. Ира тянула ее на себя, но она за что-то зацепилась. Как нарочно.

– Понимаешь, вчера…

Он что, с дверью договор заключил?

– Завтра скажешь! – Железо неприятно цапнуло по асфальту.

– Ты не жди…

– Да я уже ничего не жду! – выпалила Ира, захлопывая дверь подъезда.

Вот привязался! Если она чего и ждет, так это чтобы Ник поскорее растворился в тумане.

Катя открыла сразу же, не успела Ира коснуться звонка.

– Никиту видела?

– Стоит около окна верным стражем.

– Разговаривала?

– Рыдает, просил передать свое сердце и записку. – Ира похлопала себя по карманам. Этот Никодим совсем ее с толку сбил своими попытками задушевной беседы.

– Что-нибудь про вчерашнее говорил?

– Пытался, но я не стала слушать. Он ревнует?

– К кому?

– К Парщикову.

– Не начинай! О чем еще говорили с Ником?

– А он про бабочек знает?

– Он тебя спрашивал про бабочек?

– Нет. Что-то хотел сказать, я не поняла.

– Прекрасно!

– А чего вы поссорились?

– Много глупостей говорит. И вообще – забудь о нем! Он мне тут уже все глаза намозолил. Не может до завтра исчезнуть. А! Надоело! Ты лучше расскажи, как дела на тонущем корабле? Что в школе?

– Все в порядке! Холера скосила половину экипажа.

– Он не пришел?

– Смотря кого ты имеешь ввиду?

– А кто еще был? – быстро переспросила Катя. Слишком быстро для простого вопроса.

– Митька не пришел.

Катя, не заинтересовавшись новостью, побрела на кухню, заставив следовать за ней. Здесь под столом лежала убийца бабочек. На появление людей даже глаз не открыла. Обожралась, что ли?

– А я думала, Сашка до тебя все-таки добрался.

– Он звонил!

– Вот видишь! Может, завтра с нами соберется. Извини, что вчера так получилось, – как бы между делом сказала Сергеенко. – Завтра мы отметим нормальный день рождения!

– Зачем ты так? – спросила Ира и, лишь договорив, поняла, что вопрос звучит двусмысленно. – Вчера. С Митькой.

– Ты знала, что он мне подарок готовит?

– Нет, он сказал, что для мамы.

Катя закатила глаза, демонстрируя, насколько она поражена глубиной недогадливости подруги. Ну, кто будет делать мамам такие подарки?

– Вот и дарил бы своей маме.

– А если он влюблен? – Это слово за последние два месяца показалось Ире слегка затертым. Кто сейчас не влюблен? Через одного! Если всех выстроить в шеренгу, экватор обогнуть можно.

Подруга молчала. Смотрела в окно. Пора менять тему разговора. Но Катя сейчас выглядела такой отстраненной, что поменять уже хотелось собеседника.

Во дворе никого не было. Ник ушел. И правда, о чем он хотел поговорить? Да и не в разговоре дело. Сергеенко видела их вместе, могла напридумывать себе все, что угодно. Поссорилась с парнем, а он сразу к подруге. Вот вам и интрижка. Надо было напоследок Ника обнять, чтобы Катя почувствовала, как это – когда тебе делают больно. Нет, Катя не почувствует. Она вообще ничего не чувствует.

Долго пили чай с вафельным тортом, договаривались, что стоит взять в поход. Ира несколько раз порывалась обсудить вчерашний звонок. Но почему-то ей казалось, что Катя о нем знает больше, чем Ира. Что она стояла рядом, когда Саша звонил. А еще очень хотелось, чтобы Катя сказала правду, что никакого Саши нет. Ира простила бы ей этот розыгрыш. Но стоит об этом заговорить, как Сергеенко скривится и утомленно начнет повторять то, что уже сто раз говорила.

– Тебе нравится быть влюбленной? – вдруг спросила Катя. И, не дожидаясь ответа, продолжила: – Правда, интересное чувство. Особенно в самом начале, когда все только-только начинается. Ты это чувствовала? Да? Чувствовала?

Ира осторожно кивнула. Ей настолько было непривычно говорить обо всем этом, словно чужую тайну рассказывать.

– Любовь все вытесняет из головы. Делает ее пустой. Там помещаются только переживания. Сначала ты думаешь лишь о нем. Потом все это начинает в какой-то момент бесить, и ты злишься на всех. В конце концов привыкаешь, и уже кажется, что без этих мыслей жить не в состоянии. Я своей героине такую любовь расписала.

– Идеальные отношения? – хмыкнула Ира. А ну как Сергеенко и ей придумала любовь, как своей героине в романе? И вообще – она уже давно за нее все решила.

– Мне вот тоже порой кажется, что Ник идеален. А как увижу его, становится грустно.

– Серенады под окном не поет?

Катя была какая-то странная. Рассеянная, что ли. Никогда Ира ее такой не видела.

– Поет. Но это все лажа. Не это главное.

– А что?

Катя в задумчивости отломила от вафельного торта кусок и стала его крошить обратно в коробку. Словно голубей кормила. Цуцка под столом, услышав шуршание, оживилась.

– Ничего, – вздохнула Катя. – Получается какое-то сплошное повторение. И любовь повторение. Все ты себе придумываешь. Надо фантазию запретить. Оставить суровую реальность. Встретились, поженились, детей нарожали, померли. Этого достаточно. Ник замуж зовет. Кончу гимназию, сразу распишемся. И никаких фантазий. Прямо в сентябре и пойдем в загс. Первого числа. Это будет нормально. Все в школу, а мы автографы в регистрационной книге ставить. Так и договорились.

Ира отобрала у подруги остаток торта – видеть, как Катя растирает в руках масляную начинку, было невыносимо.

Ее мечта – выйти замуж в сентябре. Катя и это себе присвоила. Как и ее любовь к Саше. Она вся досталась одной Сергеенко.

Катя взяла ложку и принялась собирать вафельные крошки. Коричневые частички сыпались на стол и на пол, жирными пятнами расплывались в чашке с чаем. Картина называлась – ушел в себя, вернусь не скоро.

Как же хотелось поговорить по душам, рассказать о своих чувствах и переживаниях, чтобы в лице собеседника появилось что-то живое – сочувствие или радость. Да что угодно! Но Сергеенко сейчас не было дела ни до кого. Чайная ложка впилась в коричневую корочку торта. Отломанная шоколадная пластинка вздыбилась, опрокинулась, оголяя бежевую рубцеватую изнанку.

Они молчали. Очень долго. Каждый думал о своей любви. Их мысли не совпадали.

Сборы отняли неожиданно много времени. Рюкзак, взятый у Кати, оказался огромным, в его распахнутом зеве пропадали вещи. Поначалу Ире казалось, что она мало всего берет. Свитер, брюки, теплые носки, сапоги, запасные брюки… Вынула. Поедет она в джинсах и одни про запас штаны возьмет. Дальше – сменное белье. Положила. Вынула. Снова положила. Долго искала железную миску. Кружка с фазанами. Главное, чтобы отец не узнал. Дальше. Фонарик. Полотенце. Вдруг вспомнила про походный коврик. Все пыталась его куда-нибудь пристроить, потом решила вложить внутрь рюкзака по стенке. Вытряхнула все на пол. Вещи падали в одну кучу. Хорошую такую, солидную кучу. Штаны, ботинки, носки, пакеты с конфетами и чаем, пара батонов хлеба.

Александрия с тревогой смотрела на приготовления, недовольно водила усиками.

Вошла сестра, толкнула вещи ногой.

– Навернешься ты там на своих стенках. – Губы тонкие, взгляд колючий. – Инвалидом станешь.

Вчера вечером пришлось объяснять, почему Ирин праздник так быстро закончился, почему гости почти ничего не съели. А главное – куда делись бабочки и почему Ира сидит зареванная. Сестра, конечно, с радостью ела салат, потом ополовинила торт. Мать беззвучной тенью бродила вокруг, перед этим робко сунув в руку Ире крупную купюру: «Сама что-нибудь себе купишь». Отец открыл бутылку вина. Ира сидеть за столом отказалась. Хватит с нее и поздравлений, и пожеланий, да и кусок в горло не лез. Не скоро она снова решится отмечать дни рождения. Этот праздник у нее теперь всегда будет ассоциироваться с кислым запахом шампанского, визгом собаки и размазанной пыльцой с крыльев бабочек на полу.

На следующий день сестра с удовольствием поминала минувший праздник. Ирина подготовка вызвала у нее особый восторг. Чтобы больше не привлекать к себе внимание, Ира стала быстрее все класть обратно. Чай летел вперемешку с сапогами.

– А это что за лопоухий на столе появился?

Фотография! Вчера перед сном все смотрела на этот снимок, все пыталась понять – Саша это правда или нет. Вот и досмотрелась, забыла на столе.

– Отдай!

– Откуда такой красавец взялся? Вроде в классе у вас все приличные, без уродов.

– Посмотрела? Насладилась? Теперь дай понаслаждаться другим!

– Растешь, мелкая! – резвилась сестра. – На мальчиков потянуло. Стоило пятнадцать отметить. Когда с родственниками знакомить будешь?

– Фотографию верни!

Но с сестрой ничего нельзя было сделать. Она стояла около стола, уперев руки в бока, и наслаждалась превосходством.

– И голос-то у тебя, я смотрю, из цыплячьего в орлиный перековался.

Ира замолчала. Как она ненавидела собственную беспомощность. Когда ничего и никак не в состоянии сделать. Можно кидаться, можно бить. Но все это уже проходили. Ни крик, ни слезы не помогут. Голова мутилась от ярости, от ненависти. Кинуться… Да, сейчас. Как же хочется отомстить за то, что вчерашний праздник не удался. Как это прекрасно – отомстить!

Ира зажмурилась и кинулась на сестру. Молотила кулаками, куда дотянется, куда попадет. Но сестра отбросила ее в сторону. Ира запнулась за рюкзак и повалилась между кроватью и столом, ударилась грудью о спинку.

– Не сопи, не паровоз, – съязвила сестра, наблюдая, как Ира пытается сдержать слезы. Больно-то как! – Извини, вчера забыла сделать подарок. Ну, дык, лучше поздно, чем никогда!

Она взмахнула рукой, и на пол полетели мелкие кусочки бумаги. Одна сторона белая, другая разноцветная. Все-таки порвала. Что и следовало ожидать.

Сестра дунула на пролетающий мимо крошечный бумажный огрызок.

Не поленилась изорвать в мелкую крупу.

– Бывай, походница. Утонешь – домой не приходи.

Демонстративно пройдя по разбросанным вещам, сестра удалилась в сторону кухни.

– Сама не утони… в ванной, – прошептала Ира, выбираясь из угла.

– Злая я, да? – Сестра возникла неожиданно.

– Обыкновенная.

– Зато ты у нас – чудо расчудесное! Проснись, спящая красавица! Какие тебе кавалеры, если ты чуть что – в слезы. Ты со своей Сергеенко совсем мозгов лишилась? Та сумасшедшая, теперь ты!

– Посмотрите на нормальную, пока в лес не убежала! – шептала. Споры утомили.

– От тебя не только в лес убежишь! Думаешь, всем нравится, как ты себя ведешь? Да с тобой никто связываться просто не хочет. Тебе слово – а ты с крыши спрыгнешь. А одежда? Как тебя только в школе терпят!

Ударила по больному. Ире давно казалось, что в школе она стала лишней, никому не нужной. К ней если и обращались, то лишь для того, чтобы домашнюю работу списать или ответ на контрольной сверить.

– Не плачь! – Сестра смотрела на нее с жалостью. – Подарю я тебе подарок! Только тебе уже пятнадцать! Сколько можно жить в сказке. И кончай ты свои романы писать. Живи реальностью!

– Не нужна мне ваша реальность, – Ира собрала горсть обрывков. Вот и вся ее любовь – в этой кучке изорванного счастья.

Странное чувство чего-то уходящего наполнило душу. Словно все вокруг – и квартира, и вечный пейзаж с березой за окном, и далекая шестнадцатиэтажка, и вся ее жизнь, в которой еще ничего не было, кроме ощущения постоянной потери, будто каждая минута последняя, и больше уже ничего не будет – все это огромным куском айсберга откололось от материка и, покачиваясь на легких волнах, поплыло к горизонту. Теперь все будет по-другому. Она останется та же, но уже без этих пятнадцати прожитых лет. Правда, что ли, дома остаться? Чего она в Катиной компании не видела? Перестанет дергаться из-за других. Займется собой. В магазин сходит. Умеют же йоги жить, отрешившись от внешнего мира.