– У меня осталась одна бабочка. Я принесу тебе, ты кому-нибудь подаришь.

– Отдай Сергеенко, она ее на завтрак съест. С майонезом.

Велосипед стал ее идефиксом. Пешком до улицы Хавченко дойти можно было. На велосипеде солиднее. И не так обидно, если она не застанет там черноволосую Лизу. Потому что именно ей хотелось показать фотографию. Уж она-то знает, с кем фотографировалась.

– А ты разве не в поход на Гималаи отправилась? – тянул время Щукин.

– Уже вернулась. Когда к тебе подойти?

Лешка застонал. Он не хотел давать велосипед. И конечно же, не хотел, чтобы Ира к нему приходила.

– Я никого не желаю видеть!

– Видеть необязательно.

– Оставьте меня в покое!

– Все претензии к Курбановой. Я не по этой части.

– И на том спасибо. А то вы когда влюбляетесь, становитесь такими непроходимо тупыми.

– Скажи это Ленке. Когда?

– Я ей это уже сто раз говорил, но она же дерево. Вас не пробьешь!

– Мне очень нужно.

– А мне очень не нужно!

– Я через полчаса буду у тебя.

И сразу положила трубку, чтобы не услышать в свой адрес еще пару неприятных слов. Впрочем, неприятные слова ее сейчас не трогали. Вчера в электричке она пережила настоящий ад – сначала падение в бездну самобичевания, кошмар ненависти ко всем и вся и, наконец, тупое равнодушие. Когда она переступила порог своего дома, то смогла добрести до кровати и упасть. Думала, не уснет, но сон мгновенно завладел ею. А когда проснулась, еще лежа в постели, поняла, что в этой истории нужна точка. И поставит она ее на улице Хавченко в бирюзовом особняке. Она покажет там фотографию и узнает, что это за человек. Идти пешком – нет! Только велосипед. И что она в него уперлась? Может, просто хотелось, чтобы кто-то помог? Хотя бы Лешка. Хотя бы велосипед одолжил. У него хорошо получалось помогать. Неназойливо так. Как бы случайно. Или на самом деле случайно?

Вариантов дальнейшего развития событий насчитывалось несколько. Лешка сбежит, дверь откроет его мама, и никакого велосипеда Лисова не получит. Или не сбежит, а с радостью на мордахе выдаст технику, еще и бантик повяжет. Он может ждать ее на улице с велосипедом. Или распахнет дверь и сообщит, что байк сам собой разобрался на запчасти. Все, кажется, других вариантов не предвиделось. По ходу она зачем-то вспомнила, как представляла себе поход на скальник, воображала, как все будут ее поздравлять с днюхой. Такого расклада, что придется возвращаться и что никто даже не вспомнит про ее праздник, не виделось и в кошмарном сне. Сейчас с Лешкой Ира понимала, что все будет не так, как ей хочется, но еще одной версии придумать не получалось. И как это жизнь ухитряется подстраивать так, что нормальному человеку в голову не придет?

Многоподъездный дом был сер и тих. Кодовый замок отключен. Войдя в холл, Ира услышала грохот. Словно дом, которому порядком надоели жильцы, решил уйти в себя, хлопнуть дверью и больше никогда не возвращаться. На лестничном пролете второго этажа сначала появился велосипед. Знакомый, с синей рамой. Над ним покрасневшая от натуги недовольная физиономия Щукина.

– Это ты мне?

– Себе!

Напирающий велосипед заставил отступить. Лешка прошел мимо.

– Свет вырубили. В лифт сядешь и застрянешь там на всю жизнь.

– Помочь! – Ира торопилась следом.

– Спасение утопающих дело рук самих утопающих!

Велосипед звенел и грохал на ступеньках. Шарахнула не закрепленная замком дверь.

– Ты куда? – побежала за уезжающим Щукиным Ира.

– А куда надо? – Лешка сделал большой круг и остановился.

– Ты мне даешь велосипед?

– Не даю. Садись. Довезу. Тебя одну отпускать нельзя, опять каблук сломаешь.

Ира с сомнением посмотрела на хлипкую конструкцию байка.

Сломается. А как не сломается, так погнется где-нибудь.

Лешка молчал. Он все сказал. Выбор теперь за ней. Наверное, он уже так кого-то возил, раз предлагает. Лику. Вряд ли Ленку.

– Улица Хавченко. Бирюзовый особняк.

Если она приедет с Лешкой, это даже будет лучше. При нем она не раскиснет.

Или лучше все же одной?

– Мы успешно боремся с трудностями, которые сами себе создаем, – тяжко вздохнул Щукин. К этой присказке он как-то особенно прикипел.

– Нет таких препятствий, которые мы не можем себе придумать, – парировала Ира. Злость подсказывала слова. Ну и память тоже не подводила. Кажется, эту фразу она слышала от Парщикова.

Багажник был не самым лучшим местом для сидения. Особенно когда велосипед летит по ухабистой дороге. Но стоять на месте нельзя. Движение – жизнь.

Лешка уверенно катил вперед. Руль особенно не вилял – значит, натренировал ноги, жук-плавунец.

– В тебе сколько килограмм? – Велосипед ехал все быстрее, подпрыгивая на неровностях и вылезших корнях деревьев.

– Сорок.

Щукин кивнул, переключая скорость.

– Копыта подбери.

Они съехали с бордюра, обогнули коляску. Ира сначала вцепилась в сиденье, но амортизаторы скрипнули, отдавив пальцы, и ей пришлось перехватить за Лешкину талию.

– Я щекотки боюсь, – предупредил Щукин.

– А я асфальта.

Лешка попытался посмотреть на нее. Руль пошел в сторону, заваливая велосипед.

– Не доедем! – завизжала Ира, чуть не стащив Щукина с седла.

– Куда мы денемся, – проворчал Лешка, сильнее налегая на педали.

Так, переругиваясь и пытаясь столкнуть друг друга на землю, они добрались до улицы Хавченко.

Лужа, в которой когда-то давно купалась Ира, высохла. Валялись две бесхозные доски. Судя по натоптанным тропинкам, их обходили.

Лешка дышал, как паровоз – хорохорился, хорохорился, а сил все-таки до конца не хватило.

Ира с опаской смотрела на черную дверь, словно из нее сейчас должен был вырваться огнедышащий дракон. Ну, или хотя бы Саша. С Кавказом под мышкой.

– Прилипла? Иди, выясняй, что хотела.

А что она хотела? Из-за неожиданной поездки представить ничего не успела – как будет искать, кого, что скажет. Но сидеть дальше на багажнике было бессмысленно. Она спустила затекшие ноги, сделала пару неуверенных шагов.

– Ты меня подождешь? – робко спросила Лешку.

– Такси оплачено в оба конца.

Ира не очень ему поверила. Скорее всего уедет. С чего он вдруг стал такой добрый? Он не Тимур, и она не команда.

Ладно, скоро все выяснится. Первый этаж открывал небольшой холл. Направо стеклянная дверь, столы, лавки. Похоже на столовую. Направо закуток. Прямо лестница. Упирается в стену. Делает поворот. Наверху шумели. Крики взмывали волнами и затихали.

Ира поднялась на половину второго пролета. Она уже видела небольшую площадку с тремя дверями. Все как в сказке – направо, налево и прямо. Шумели справа.

Направо пойдешь – коня потеряешь, налево – голову сложишь, а прямо богатым будешь. Ничего не перепутала?

И тут внизу хлопнула входная железная дверь.

Ира и сама не поняла, чего испугалась. Замерла на месте. Опять некстати полез в голову образ дракона, который должен откуда-то выползти. Под ногой у него непременно должны хрустеть золотые монеты.

И он вылез в виде лохматого черноволосого парня, что в прошлый раз был представлен как Саша.

– Привет, – кивнул он Ире как старой знакомой. – Ты к нам?

– Мне Лиза нужна.

– Какая Лиза?

Ира вытащила из кармана фотографию.

– Токачева? – соглашаясь, покивал парень, но куда-то идти и кого-то звать не спешил. Вглядывался в снимок, словно налюбоваться не мог.

– А рядом с ней – кто? – Вопрос прозвучал как нельзя кстати и довольно невинно.

– Это Валька Прибрежный. Он из Нижнего. Хороший парень.

– Хороший… – еле слышно согласилась Ира.

Надо было идти, но Саша стоял, изучая фотографию, щурил глаз.

Руки опустились.

– Это где их засняли? В Казани? На Зиланте?

Что-то Сашу задело в этом отпечатке. Он все смотрел и смотрел, забыв об Ире. Она попятилась.

Валька Прибрежный из Нижнего Новгорода… Получается стих. Вот и точка. За ней пустота.

И снова больно, хотя все и так знала. Но пока не было этих последних слов, оставалась хоть какая-то надежда. Оставалась ее любовь вообще. А теперь – кому она нужна со своей любовью? Не для кого ее хранить, не перед кем демонстрировать.

– Эй! Так что с фотографией делать? Лизке передать?

Он свесился через перила. Спасительная дверь была в двух шагах.

– Себе возьмите! – крикнула и скорее-скорее вперед. Не думать! Не видеть!

Вылетела на улицу. Зовут. Кто ее здесь может знать? Хотят догнать и вернуть фотографию? Не надо! Правильно сестра порвала первый снимок, не за чем он ей. Во всем она была права – Иру окружают одни фантазии. А есть еще жизнь. И надо делать, как все делают.

Пошла, держась за стенку дома, обогнула выступ угла.

– Лисова! Куда топаешь?

– Уйди… пожалуй…ста…

Дыхания не хватило. В конце каждого слога она ловила ртом воздух, но он почему-то не входил внутрь, а застревал в горле. Что с ней? Она умирает?

– Лисова! Ты что?

– А что? – На последнем слове икнула. Холодный воздух щиплет раскрасневшееся лицо. Она глубоко вдохнула и закашлялась.

– Тебя чего, били там?

Сначала кивнула, вспомнив задумчивое лицо «не того Саши», но потом быстро замотала головой.

– Все… ничего… Нормально. Теперь совсем нормально. Его нет.

Ну, вот и закончилась история. Надо будет жить, как прежде, без любви. С одним НЛП. Странно, Ира и не замечала, что все это время продолжала надеяться. Нет, не на то, что Катя приведет Сашу. И даже не на то, что она его хотя бы увидит. Она верила, что любовь в мире есть. Это чувство так преданно согревало ее все эти осенние месяцы. А теперь ушло. Тонкой струной оборвалось в небе.

– Кого нет? Умер кто? – Щукин хмурился. Сидел на своем железном коне и изображал недовольного рыцаря.

– Умер, – прошептала Ира. – Саша.

– Значит, он существует?

– Кто? – Воздуха не хватало. Она все еще захлебывалась на словах.

– Курбанова все трепала, что у тебя парень, что записки пишет. Что в поход ты из-за него пошла.

Ира мелко закивала. Да, была жизнь, была цель. А что теперь?

– Ничего, поругались, помиритесь. – Вид у Лешки был похоронный. Словно на улицу Хавченко он доставил драгоценности, а обратно его заставляют тащить металлолом.

– Не с кем мириться, – устало пробормотала Ира.

– Было бы желание, – произнес Щукин зло.

Ира подняла на него глаза. Она не узнавала Лешку. Лицо за мгновение осунулось и потемнело. Он сидел, щелкая ручкой скоростей, смотрел строго перед собой.

– Ты едешь? – сентиментальничать дальше Щукин был не намерен.

– Куда? – устало спросила Ира.

– Туда! Садись! – Лешка схватил Иру за руку. Это неожиданное прикосновение заставило ее вздрогнуть. Щукин отшатнулся, с удивлением глядя на свою ладонь.

– Ну и ладно! – воскликнул он вдруг.

Ира кивнула, ощущая острую жалость к себе, а главное – невозможность всего рассказать. Никому. Все это было как-то нелепо. Ира заплакала, и мир снова поплыл перед ее глазами.

«Щукин! Ты-то хотя бы меня понимаешь?» Он не понимал. Ему не было дела до Ириных мучений. Он недовольно жал губы, щурил глаза, а потом и вовсе уехал, напоследок бросив: «Ну и реви тут! Больно нужно!» Словно не Лисову обидели, а его, маленького несчастного Лешку. Как-то все это было беспросветно.

Ира быстро устала плакать. Навалилась апатия, захотелось поскорее оказаться в своей комнате. Она побрела куда-то туда, где, как ей представлялось, находится ее дом. Осенняя сырость выдувала из нее последнее тепло. Было немного жаль уходящей мечты. Она так и видела Сашу, уезжающего в поезде в сторону гор. За собой поезд не оставлял путей, потому что возвращаться не собирался. Любовь, такая искренняя, такая светлая, вылетала изо рта вместе с легким парком, оставляя Иру на незнакомой улице. Она была одна. Как и все девчонки во все времена. Это только кажется, что они вместе с кем-то. Вранье. Они навсегда одиноки.

И снова Ира шла. Было холодно и тяжело. Лечь бы, закрыть глаза, подождать, когда боль пройдет. А пройдет она обязательно! Только не сейчас, не завтра. Для этого нужна целая жизнь.

Она теперь хорошо видела, как осень крепко взяла всех в свои черные лапы. Промокшие деревья с набухшей от влаги корой стояли, тыча голые ветки в серое небо. Асфальт был темно-сер, в лужах тонули опавшие листья. Дворники уже сгребли все осенние ковры, обнажив грязь земли. Машины разбрызгивали из-под колес мутную жижу. Все вокруг приготовилось к снегу и морозу. Все приготовилось ждать. Весны. Апреля. Апрель – он всё возрождает.

День прошел быстро. Ира слонялась по комнате. Сестра сообщила, что Александрия уснула, сложила свои огромные крылья и не шевелится. Ира кивнула и отправилась в ванную. Потом был вечер и телевизор. За ним пришла ночь. Ира думала, что она будет бесконечной, но неожиданно для себя заснула, и только длинный тяжелый сон вспоминался на следующее утро.